Если в данный момент вы ничем серьезным не заняты, произнес Старк, голос которого вздымался с легкостью спиралью уходящего вверх сигаретного дымка, то, может быть, заглянете ко мне в кабинет поболтать.
Слушаюсь, сэр, мистер Старк, конечно же, приду, сказал Аллен, голос которого звучал чересчур уж заинтересованно, чересчур озабоченно, совсем-совсем не так холодно, отстраненно и бесстрастно, как хотелось самому Аллену.
6
Хотя Аарон Карр узнавал все больше и больше о Мэтью Р. Крауче и «Крауч карпет Ко», познания его о Джадде Уайлдере не расширялись, по его же собственной вине главным образом. Заинтересовавшись признанием президента в том, что тот когда-то пережил душевную травму, он убедил мистера Крауча рассказать об этом, совсем не ожидая, что старик выплеснет на него всю историю своей жизни. Тем не менее случай был занимательный, тем более что он подтверждал кое-какие наблюдения Карра, сделанные в первый год его работы в клинике Аллисона.
В том обилии историй болезни руководителей высшего звена, которыми располагал архив клиники, Карр наткнулся на такое, о чем никогда не подозревал. Поразительно высокий процент пациентов-мужчин, которые по мере продвижения на самый верх переносили недуг, едва не кончавшийся катастрофой для их тела или души. У одних имел место сердечный приступ, у других серьезное желудочно-кишечное расстройство, а порой недуг неопределенно обозначался как «нервный срыв». Взятые в отдельности, эти случаи не выявляли ничего существенного. Но когда Карр свел их все вместе и прибавил разводы и прочие потрясения в личной жизни, влиявшие на эмоциональный стресс и переутомление не меньше, то стал очевиден взрывной рост числа подобных «срывов» у тех, чей возраст колебался около середины пятого десятка, как написал он вчера вечером, «силы давно нараставшего напряжения взметаются в своего рода эмоциональный ураган».
Само по себе это было важным открытием, но доктора Карра прежде всего интересовали вопросы «почему?» и «как?», относившиеся к случаям выздоровления. Немногим хватало сил так или иначе одолеть несчастье и продолжать оставаться во главе корпораций, тогда как их менее удачливые коллеги под воздействием, казалось бы, сопоставимого удара оказывались выбитыми из гонки. Почему? В чем состоял секрет выздоровления и полного восстановления сил? Это стало темой, которую он намеревался исследовать в своей книге, а мистер Крауч, по-видимому, открывал перспективу весьма полезных проникновений в эту тему. Ни один из собранных им случаев не давал столь впечатляющего примера возрождения, словно птицы феникс из пепла саморазрушения, но еще больше в мистере Крауче привлекала возможность предельно точно выявить причину срыва. Мэт Крауч начинал свою карьеру подносчиком пряжи на ковровой фабрике в Филадельфии. Движимый энергией деятельного самолюбия, он поднялся по служебной лестнице так, что должность управляющего была у него почти в руках. Как снег на голову свалилась забастовка, фабрика закрылась, чтобы никогда уже не открыться. Мэт отыскал еще одну лесенку и вновь стал забираться на верхнюю ступеньку, и опять оказался сбит обстоятельствами, изменить которые не мог. Во время Депрессии он взялся управлять ковровой фабрикой, бывшей семейной собственностью. Протащил ее через годы войны, приспособив ковровые ткацкие станки под армейскую парусину, сколотил солидный запас доходов, признаком которых стало обновленное здание возродившейся компании по производству ковров, в которой ему был обещан пост президента. Однако семья-собственница, вместо того чтобы двигаться дальше, решила обналичить акции, поделить накопленные доходы и ликвидировать фабрику: убийственное крушение надежд, выбившее из-под Крауча все эмоциональные опоры. Учитывая, с каким истовым простодушием человек рвался к единой заветной целистать вожаком в стае, легко понять, почему он очутился в лечебном изоляторе.
Рассказы Крауча о лечении, какому его подвергли, не оставляли места сомнению в том, что он перенес тяжелое душевное заболевание. Но все же всего восемь месяцев спустя, явно не располагая ни капиталом, ни финансовой поддержкой, отмеченный в финансовых кругах черной меткой из-за своего срыва, он сумел завладеть небольшой, находившейся едва ли не на грани банкротства ковровой фабрикой в Нью-Ольстере. На шаткой основе, на какой приходилось начинать дело, меньше чем через двадцать лет выросла крупная и прибыльная компания. Открыв большой конверт, взятый из машины Уайлдера, Мэтью Р. Крауч раскладывал гранки предстоящего отчета компании перед акционерами, где гордо сообщалось: в прошлом году доход «Крауч карпет», как в денежном выражении от продаж, так и относительно вложенного капитала, превысил показатели любой другой компании, занятой производством ковров.
Потерявшись в лабиринте математических выкладок, Аарон Карр поспешил вернуться в интересовавшую его область:
Расскажите мне, мистер Крауч, вот о чем. Вернемся к дням, которые вы провели в лечебнице. Каким образом вам удалось излечиться от недуга? Что поставило вас на ноги? Был ли там какой-то особенный доктор, кто
Черта с два! Если б я стал слушать этих чертовых докторов, я бы прямо там и загнулся. Знаете, что они мне твердили? Все то, о чем вы пишете в своей статье. Вы до дьявола правы, говоря о глупостях, какими эти чертовы медики занимаются.
Я совсем не
Вы вот спросили, что меня снова на ноги поставило, верно? Ладно, так я говорю вам: человека не поднять с больничной постели, твердя ему, что он до конца дней своих останется размазней. Был там один тип, доктор по каким-то болезням психиатр, полагаю. О, слов нет, на советы он был куда как горазд, можете не сомневаться. Всего меня постиг, до донышка. Так вот в один прекрасный день приходит он ко мне в палату, чтобы поведать, как мне дальше следует жить. Все его соображения сводятся к одному: забыть о ковровом бизнесе и никогда о нем больше не думать. Ну, знаете, как в старом присловии про обжегшегося на молоке, что дует на воду. У врача для всего этого какое-то заковыристое название было, но общий смысл я изложил точно. Просить меня отказаться от коврового бизнеса, это было все равно как просить меня отказаться от всей моей жизни. Ведь я только этим и занимался, с четырнадцати лет, еще мальчишкой. Только откуда мне знать, а вдруг он прав? У меня тогда голова в полном тумане была от всех лекарств, какими меня пичкали, я понять не мог, чему, черт побери, верить. Вот как раз тогда и появилась Эмили. Знаете, что она мне принесла? Образцы всех бумажных напольных покрытий, которые были выпущены за время, что я провел вбольнице. Я в них вцепился, будто Даже не знаю, как и сказать-то Будто я с голоду околевал, а тут кто-то пир мне закатил.
Ваша жена, должно быть, человек весьма понимающий, заметил Аарон Карр, дивясь про себя, как мог быть столь бестолков тот доктор. Во всяком случае, она понимала, что за червь мои потроха гложет, сказал Крауч, в устах которого фраза прозвучала сдержанной похвалой мужчины-эгоцентрика. Она сделала для меня намного больше, чем любой из этих никчемных докторов.
Сколько вам лет было тогда, мистер Крауч?
Старик вздрогнул, странно пораженный.
Забавно, что вы об этом спросили. Ведь это едва ли не первое, что мне в голову стукнуло: Джадду столько же, сколько мне тогда было. Он умолк, устремив на врача вопрошающий взгляд. Просто совпадение, полагаю.
Возможно, меньше, чем вам представляется. Врач внимательно всмотрелся в старческое лицо. Середина пятого десятка зачастую становится годами огромного стресса. Эмоциональное давление нарастает, где-то должен быть сброс.
По-вашему, случившееся со мной и сердечный приступ Джадда, они что, чем-то схожи?
Карр вновь колебался: его сдерживали все запреты на то, чтобы выставлять профессиональные расхождения во мнениях перед непосвященной публикой, с другой стороны, он не мог отделаться от того здравого аргумента, что, коль скоро Крауч уже прочел его статью в «Анналах», то было бы лучше выговориться, чем рисковать остаться неверно понятым.
Да, с моей точки зрения, затрагивается эмоциональная сторона, особенно в случаях с не достигшими пятидесяти лет.
Это и есть то, что вы имеете тут в виду, говоря о Крауч принялся ворошить страницы, отыскивая нужное место в статье: как вы его тут обозвали-то Этот самый предынфарктный синдром?
В целом да. Я в статье особо не вдавался в детали: вы увидите некоторые ссылки на мои более ранние публикации, однако исследования в Берринджеровском институте определенно выявили почти неизменную связь между инфарктом у людей до пятидесяти лет и их весьма специфическим образом жизни. Что в конечном счете и стали называть предынфарктным синдромом.
Хотите сказать, что есть определенный тип человека, кого прямо-таки естественно поражает сердечный приступ?
Я бы воздержался от слова «естественно», мистер Крауч. Приступ в возрасте до пятидесятивещь определенно неестественная. Хотя вы правы, есть личности, предрасположенные к инфаркту, тут никаких сомнений быть не может. Это признается уже сотни лет, со времен древних греков и римлян. Упоминания об этом встречаются в ряде древнейших памятников медицинской литературы, дошедших до нас. Увы, это не очень-то сказывалось на практике, поскольку не находило верного применения. Можно взять десять человек, все из которых имеют предрасположение к коронарным заболеваниям, но в действительности только один из них кончит сердечным приступом, не достигнув пятидесяти. В Берринджере мы как бы попытались сузить фокус, попробовали вычленить поведенческий стереотип, который послужил бы более точной основой для прогноза.
И вам удалось?
Да. Во всяком случае, настолько, чтобы сам я остался доволен. И опять вынужден заметить, что это не стало чем-то широко принятым во врачебных кругах.
Да и черт с ними, отмахнулся Крауч. Я с вами не спорю: сам всегда считал, что где-то так оно и есть, только я все равно не понимаю, что происходит.
Что происходит? повторил врач, отводя взгляд, чтобы улучить момент и собраться с мыслями, попытаться сообразить, как далеко разумно было бы заходить. Разумеется, это всего лишь предположение, хотя результаты и впрямь, кажется, подтверждают логику исходной гипотезы. Карр сел поудобнее. Если мы имеем дело с человеком, который напорист, в высшей степени целеустремлен, честолюбив, всецело настроен на высочайшие достижения, своего рода перфекционист.
ЭтоДжадд, точно.
На то, что его перебили, Карр не обратил внимания, зато не упустил из виду предупредительного сигнала: все, о чем он будет говорить, Крауч станет примерять на конкретном человеке. И, уже будучи настороже, продолжил:
Человека такого типа личности, испытывающего довольно высокий уровень эмоционального напряжения, ждет обычная продолжительность жизни, хотя ничего не было бы удивительного в том, если бы у него случился сердечный приступ где-то в начале или в середине седьмого десятка лет. Такое было бы едва ли не нормальным течением жизни. Однако предположим, что это течение нарушено. И удар настигает человека в середине пятого десятка. Почему?
Именно это я и хочу узнать.
Хорошо, вернемся к тому, о чем мы с вами говорили несколько минут назад, к высокому проценту инфарктов у мужчин, не достигших пятидесяти лет, имеющих эмоциональную основу. Уверен, вам известно великое множество примеров, я не имею в виду один лишь ваш случай и не говорю лишь о физическом заболевании. Все эти люди, которые ни с того ни с сего выбивались из водоворота жизни, меняли работу, позволяли себе сходиться с другими женщинами, разводились с женами.
Я понимаю, о чем вы. Только как же так, я ничего такого себе не позволял. Мне было сорок четыре года, а чего я добился? Работал без задних ног, как проклятый. Президент смущенно осекся. Я вовсе не хотел старое ворошить снова.
Ничего, вы затронули важный момент. Аарон Карр подался вперед, увлеченный открывшейся возможностью воочию увидеть, как принимается одно из ключевых положений его книги. Вы всегда знали, для чего вы работаете, так ведь? С тех пор, как начали работать подносчиком пряжи, вы всю душу свою настроили на то, чтобы стать президентом ковровой компании, верно? Спроси вас кто-нибудь, чего вы хотите от жизни, вы бы так ему и сказали, правильно? Даже когда находились в больнице, да?
Если б они меня спрашивали. Только они никогда этого не делали. В том-то и беда былау этих чертовых докторов своих собственных идей былопо самую маковку.
Позвольте мне, мистер Крауч, убедить вас в своей правоте. Это одно из самых существенных положений во всем, что имеет отношение к предынфарктному синдрому. Я задавал вопрос: «Чего вы хотите от жизни?» даже и не помню скольким перенесшим инфаркт до пятидесяти лет и, знаете, ни разу не получил хотя бы наполовину определенного ответа. Никогда. Ни единого раза за все эти годы.
Мистер Крауч в упор посмотрел на доктора, по выражению лица было видно, что он о чем-то раздумывает.
Человек, которого поражает преждевременный инфаркт, мистер Крауч, это не тот человек, который знает, чего он ждет от жизни, и оказался разочарован, когда этого добился. Такой человек кончает язвой или грыжей диафрагмы, или тем, что было у вас, но редкосердечным приступом.
Типичного инфарктника можно уподобить бегуну без цели. Это человек, который всю свою жизнь бежит как сумасшедший, бежит не только потому, что к этому его побуждает врожденный его характер, но еще и потому, что именно это велит ему общество: ты обязан, если хочешь хоть чего-то достичь.
Когда было двадцать с небольшим, все было легко. Человек бежал так же естественно, как пышущее силой молодое животное. Когда перевалило за тридцать, стало тяжелее, движение давалось уже несколько труднее, но все время было нечто, заставлявшее его не прерывать бег: работа получше, жалованье побольше, выше статус в организации.
И вот человек разменивает пятый десяток. Он уже начинает уставать, а приходится все бежать и бежать. Силы, отпущенные ему природой, иссякли, а он по-прежнему бежит. И не знаетзачем. Если и была у него когда-то цель, то он давно упустил ее из виду. Он бежит подобно человеку в ночном кошмаре, понуждаемый невротическим принуждением, с которым уже не в силах справиться, навязчивой мыслью, что тело его больше не выдержит. Карр перевел дыхание, потом тихо прибавил: Вот это и называется предынфарктным синдромом и, когда человек оказывается в его власти, коронарная окклюзия становится отнюдь не алогичным последствием.
Думаете, именно это и произошло с Джаддом?
Я говорил, прибегая всего лишь к широкому обобщению, ответил доктор. Применимо оно к данному случаю или нет, я не знаю.
Старик шумно вздохнул.
В общем, полагаю, это уже вода, что перехлестнула через плотину и ушла, из-за чего так получилось. Это уже больше не вопрос.
Э, нет, вопрос, тут же осадил его Аарон Карр. Самый существенный вопрос. По крайней мере, для мистера Уайлдера. Он должен понять, что он сам с собой сделал, насколько саморазрушительным было его поведение. Если он этого не поймет, ему никогда из этого не выбраться. А если поймет
То все бросит или сгинет.
Это всего лишь один из возможных способов отреагировать на сердечный приступ, мистер Крауч. Однако есть и другие, почти такие же распространенные, из них, по крайней мере, одинкуда более опасный. Наихудшее из последствий, мистер Крауч, то, которое, на поверхностный взгляд, представляется самым благополучным. Это человек, который по виду совершенно выздоравливает и выходит из болезни тем же самым человеком, каким был прежде. Уверен, вам подобные случаи известны: человек, когда все позади, убеждает вас, что на самом деле никакого настоящего сердечного приступа у него и не было, так, лишь слабенький предупредительный толчок. Происходит то, разумеется, что он просто-напросто отказывается признавать реальность.
Он должен измениться?
Вот именно. А если нет, то очередной приступ почти неизбежен Прогноз же по второму инфаркту у человека до пятидесяти лет неутешителен. Вот в чем ключевая проблема реабилитации, мистер Крауч: больной должен быть достаточно напуган, чтобы вывести его из предынфарктного синдрома, и в то же время не настолько напуган, чтобы утратить способность действовать как полноценное человеческое существо. Линия раздела очень тонка. И единственный способ пройти по ней, опасно не оступившись, состоит в том, чтобы знать человека, с которым имеешь дело, и знать его куда ближе, чем
Что вы хотите узнать? резко и горячо прервал его Крауч. Все, полагаю. Ладно, посмотрим, сколько я смогу поведать вам. Он обхватил себя за плечи, словно собрался отвечать на вызов. Джадд родился где-то на Западе. В Айове, мне кажется. Да, точно, так оно и есть. В каком-то тамошнем городишке. Отец его издавал газету. До сих пор этим занимается, насколько мне известно. Мать его умерла, это я точно знаю. Она была дочерью местного сенатора, Саймона Джадда. Может, помните его? Он работал в комитете, который устроил дьявольскую бучу с тарифами на ковровую шерсть.