Ладно, высокомерно бросил он, вы остаетесь. При одном условии: будете готовить еду и не попадаться мне на глаза.
Дальше все пошло как с американцами. А до нихс другими немцами. Пока боши обыскивали ферму, мужчины мерзли на улице, а женщины на кухне готовили из «ничего». Большой подвал заняли эсэсовцы, забрав почти все одеяла и матрасы, остальным пришлось довольствоваться той частью, где недавно обретались люди Пайка.
Рене третий раз так близко видела врагов, считая день в Стумоне. Она воспринимала безликие силуэты в касках и сапогах как щупальца чудовища с однойневидимойголовой, выкрикивающей отрывистые команды. На сей раз «голова» проявилась: офицер отдавал приказы, глядя на окружающих со смесью скуки и презрения. Большинство солдат выглядели измотанными, все были на взводе, говорили слишком громко, но смеялись как-то невесело. Рене внимательно прислушивалась: этот язык вызывал в душе отклик, даже успокаивал. Так же было, когда Матиас в лесу говорил по-немецки.
В подвале появилась встревоженная Жанна.
Офицер Он требует, чтобы дети поднялись.
Франсуаза пронзительно вскрикнула. Ребятишки прижались к женщинам.
Зачем? спросила Сидони.
Он хочет их накормить, ответила Жанна.
Глаза у детей округлились. Есть хотелось всем, и неважно, что ничего вкусного им в тарелки не положат. Взгляды взрослых обратились на Рене. Ничего не поделаешь. Пусть идут.
16
Офицер сидел за кухонным столом перед пустой тарелкой. Желудок у него был капризный, так что есть клейкое варево он не намеревался. Дети вошли в комнату в сопровождении красивой и насмерть перепуганной девушки. Они выстроились перед эсэсовцем, но глаз не поднимали, и он дал знак стоявшему рядом с ним солдату принести тарелки с неизменной ячменной кашей. Ребятишки не могли начать из-за отсутствия ложек и пребывали в растерянности. Первым не выдержал малыш Жан, зачерпнул пальчиками из тарелки и сунул в рот. Офицер улыбнулся и сделал приглашающий жестну же, давайте! Его взгляд остановился на Рене, Жанна это заметила и ужаснулась. Ей показалось, что немец услышал, как бешено стучит ее сердце.
Рене продолжала спокойно есть. Она подняла глаза и на мгновение встретилась взглядом с офицером. Инстинкт подсказывал, что нужно держаться естественно, и она сумела улыбнуться. Горло перехватил спазм, не давая сглотнуть, а эсэсовец не спускал с нее глаз, как будто фонарем слепил. Он найдет, что ищет
Рене слышала разговор взрослых о безошибочном нюхе немцев насчет евреев. Она спрашивала себя, какие приметы могут ее выдать, и думала, как их скрыть. Раз страх способен навести на след, значит, нужно его замаскировать, она это умеет. Рене очень старалась, с аппетитом жевала, весело переглядывалась с Луизой, и страшный человек наконец отцепился.
Как тебя зовут? спросил он Луизу.
Луиза Паке, уверенным голосом ответила она. Ферма принадлежит моему отцу. В голосе девочки прозвучал вызов.
Жанна сделала шаг вперед, положила руку на плечо сестры. Офицер улыбнулся и задал тот же вопрос Шарлю, Жану и Мишлин. Девочка словно бы не услышала, и за нее ответила Луиза. Эсэсовец посмотрел на Рене и спросил, как ее имя. Его голос изменился, стал вкрадчивым, почти любезным. Рене сделала над собой усилие, посмотрела ему в глаза и ответила:
Меня зовут Рене.
Какие глаза! Темные. Лукавые. А черты лица высокие скулы, пухлый рот, крупный нос. Без горбинки, но с широкими ноздрями. Интересно, что она делала в хлеву? Да, девчонка может быть одной из них, чудом выжившей еврейкой в забытой богом деревне. Рене знала, что за ней наблюдают, но держалась с олимпийским спокойствием и хладнокровно выдерживала взгляд врага. Отлично сыграно, но его не обмануть. Лоб эсэсовца покрылся испариной. Сколько образчиков этой породы вырвались из расставленных сетей и прячутся, как крысы, по таким вот подвалам? Они будут расти и размножаться, пока немецкие дети гибнут под бомбами! Эсэсовец вскочил, повелительно махнул рукой.
Raus, все вон!
Жанна поторопилась увести детей из комнаты. На лестнице Рене вдруг почувствовала ужасную слабость. Как бы ей хотелось сбежать, покинуть ферму, спрятаться в хижине. Она устала вести игру. Девочка села рядом с Жинеттой, но так и не успокоилась. Остальные сторонились ее, как зачумленной. Одни делали это непроизвольно: Берта не смотрела в глаза, даже Жюль не улыбался, не подмигивал. Рене все понимала: останется она или уйдет, их все равно ждет смерть. Немцы наказывают тех, кто помогает евреям. Она думала об этом с тихой смутной печалью. Душа Рене исчерпала запас сочувствия, она опустела, когда увели ее солдата. Девочка впервые всерьез задумалась о смерти Матиаса. И о своей тоже. Продолжать жить без него не имеет смысла.
Когда стемнело, немцы спустились в подвал. Два солдата принесли из гостиной большое кресло для командира, офицер выбрал пластинку, поставил на граммофон, и голос Эдит Пиаф заполнил все пространство. Музыка не разрядила атмосферу, а только создала болезненную напряженность. Жюлю в голову пришла нелепая мысль: «Как бы не возненавидеть Пиаф навсегда из-за сегодняшнего вечера!» Эсэсовец сел, и солдат принес ему стакан вина. Фермеру пришлось выдать незваным гостям несколько лучших бутылок из тех, что были припрятаны за стенкой погреба. Он испытывал почти физическое страдание, глядя, как немцы хлебают его старое бургундское. Солдаты пытались отключить мозг, забыться, вообразить, что никакой войны нет. Они быстро опьянели, затянули песни, некоторые даже пробовали танцевать. На офицера спиртное действовало не лучшим образом. После каждого глотка его лицо еще больше темнело, он то заходился злым смехом, то погружался в наводящее ужас молчание. Гражданские не могли заснуть. Мишлин снова заплакала, ее пытались успокоить, уговорить, но стало только хуже. Эсэсовец ввалился в подвал и наставил на людей пистолет.
Тихо! рявкнул он.
Все смолкли и замерли, а Мишлин запаниковала еще сильнее. У нее началась настоящая истерика.
Пусть она немедленно замолчит! Немец окончательно вышел из себя.
Мишлин издавала пронзительные крики, отбивалась от Сидони, которая пыталась зажать ей рот ладонью, и тогда он прицелился ей в голову. Жанна решила вмешаться. Она заслонила собой Сидони, забрала у нее Мишлин, медленно повернулась и посмотрела в лицо офицеру. Он заколебался, потом опустил свой «Люгер». Девушка быстрыми шагами пересекла подвал и побежала по лестнице. За ней последовал один из солдат. Эсэсовец презрительно посмотрел на перепуганных людей и остановил взгляд на Рене, которая сидела рядом с Бертой.
Твоя дочь?
Нет. Рене потеряла семью в Труа-Пон. Ее привел учитель.
Немец пожал плечами, повалился в кресло и сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка. Учитель! Эти люди ему надоели Сейчас он слишком пьян и устал, но на рассвете прикажет их расстрелять. Щелк! Темнота. Нужно поспать. Он несколько дней не смыкал глаз. Солдаты горланили глупые похабные песни. Совсем недавно их бы за это наказали. Да заткнитесь же, идиоты! Солдаты умолкли. Жалкие вояки промерзли до костей и оголодали, двоим едва исполнилось пятнадцать, но в глазах у них не только страх, но и мужество и рвение. Онинемецкие герои, которых принесли в жертву во имя великой победы. Эсэсовец знал, что победы не будет, конец близок, а люди, что сейчас поют и смеются, подобны гоплитам спартанского царя Леонида, которые пали в бою с армией Ксеркса и навсегда увенчали себя славой. Если рейх не способен выжить, пусть достойно погибнетпримерно так сказал Геринг в одной из последних речей. А дирижировать падением, апокалипсисом, какого не знала мировая история, будет СС. Величественное и ужасное исчезновение навсегда останется в памяти человечества. Из-под века офицера медленно выкатилась слеза, он начал тихонько напевать: Wo wir sind da gehts immer vorwärts, und der Teufel der lacht nur dazu, ha, ha, ha, ha, ha! Wir kämpfen für Deutschland, wir kämpfen für Hitler Солдаты подтянули, и очень скоро «Чертова песня» сменилась другими, более фривольными песенками. Офицер не возражал. Одного из солдат вырвало на соседа, отвратительно запахло блевотиной. Эсэсовец прикрыл лицо воротником шинели, подумав: «Это еще не Фермопилы»
Жанна была в хлеву, сидела у стенытам, где они с Матиасом занимались любовью. Она вспомнила его дыхание на затылке, вздрогнула и устроилась поудобнее, прижав к себе Мишлин. Девочка тихонько поскуливала. Солдат стоял у противоположной стены, курил и думал о чем-то невеселом. Жанна заметила, что он не так уж и молод, лицо осунулось, спина сгорблена. Девушка запела старинную колыбельную, он повернул голову и сел рядом. «На ступенях дворца, на ступенях дворца» Жанне показалось, что ее пение успокаивает не только малышку, но и немца. Он улыбалсянаверное, вспоминал детство. Ему тоже нужны были поддержка и любящие объятия. Наверное, солдат думал об оставшихся в Германии детях. Он стал эсэсовцем, сеял страх и желание закопаться в землю, чтобы выжить.
Время от времени через окошки доносились пьяные вопли, звон разбитых бутылок, и немец сокрушенно качал головой. Жанна продолжала петь: колыбельная умиротворяла, и она чувствовала себя почти хорошо в теплом хлеву, где пахло коровами, с Мишлин на руках, рядом с вражеским солдатом, от которого исходило братское участие. «Возможно, завтра все мы умрем» спокойно, почти равнодушно подумала Жанна. Немец склонился над уснувшей девочкой, жестом показал Жанне «ну наконец-то!», и тут из-за открытой двери донесся какой-то глухой шум. Он встал, приложил палец к губам, знаком велел Жанне оставаться на месте и бесшумно выскользнул во двор. Она растерялась, но снова запела. Ей хотелось, чтобы этот человек остался с ней до скончания времен, чтобы не пришлось возвращаться в подвал, слушать крики, кожей чувствовать чужой страх, видеть трусость Юбера и Франсуазы, смотреть, как офицер унижает отца, и главноеглавноебояться за жизнь близких. «Если захочешь, красотка, если только захочешь, ляжем вместе с тобой, ля-ля-ля»
Солдат вернулся, проскользнул между коровами и сел рядом с Жанной. Девушке показалось, что в нем что-то изменилось. Походка? Выправка? Скорее всего он проникся волшебством момента и решил вести себя прилично. Она ждала хотя бы взгляда, улыбкимол, все в порядке, можно продолжить с того места, на котором они остановились, онв своих мыслях, онав своих. Но солдат смотрел в пол, а когда поднял голову, она увидела светлые глаза, хотела крикнуть, но Матиас зажал ей рот ладонью.
Продолжай петь, шепотом приказал он.
Жанна была так ошеломлена, что подчинилась и срывающимся голосом запела «На ступенях дворца». Матиас снял каску, пригладил волосы. Он не спал уже тридцать шесть часов, а голос Жанны навевал непреодолимое желание закрыть глаза. Внезапно его осенила удивительная мысль: девушка не должна находиться среди всего этого дерьма. Матиас искренне надеялся, что она встретит хорошего парня и тот привнесет в ее жизнь немного радости. Жанне нужен мужчина, который будет ценить ее красоту, не заставит все время рожать, пока упругий живот и груди не превратятся в отвислые бурдюки, и они мирно состарятся вместе. «И мы будем спать там, спать там до скончания времен, ля-ля-ля, до скончания времен». Мишлин заворочалась во сне, и Жанна осторожно положила ее на солому.
Где она? спросил Матиас.
Его интересует Рене Жанна не понимала, что чувствует. Гнев и горечь боролись с радостью видеть Матиаса живым.
Я надеялась, что они тебя убьют, прошипела она.
Знаю Он улыбнулся.
Девушка влепила ему пощечину и была готова получить сдачи, но Матиас лишь потер щеку.
Их пятнадцать, верно? спросил он.
Вроде да, я не считала!
Все в большом подвале?
Да.
А гражданские?
Там, где жили янки.
Рене?
Офицер позвал детей в комнатурешил накормить. Он странно смотрел на малышку. Думаю, негодяй знает.
Матиас заметил танк с дерева, куда залез, чтобы оглядеть окрестности. Следом шли эсэсовцы, отдельная часть дивизии «Рейх», которая в июне уничтожила целую деревню близ Лиможа и отличилась еще несколькими «патриотическими» деяниями того же рода. Матиас последовал за ними по лесу, понял, что они идут к Паке, и принял решение. Присоединяться к своим он не станет, даст им войти на ферму и понаблюдает. С крыши хлева двор был как на ладони, Матиас слышал угрозы офицера и пришел в бешенство, когда Вернер попросил, чтобы гражданских не выгоняли с фермы. Рене в большой опасности. Он не знал этого эсэсовца, но сразу понял, какой тот породы.
Я провожу тебя вниз, сказал он Жанне.
Нет!
Она попробовала подняться, но Матиас удержал ее за запястья.
Я закричу! сквозь зубы процедила она, пытаясь вырваться.
Матиас обнял девушку за плечи, притянул к себе, поцеловалона не разомкнула губ. При других обстоятельствах его бы это позабавило, но не сегодня. Он повторил попытку, стал целовать ее в шею и почувствовал, как она напряглась. Сопротивление Жанны привело его в холодную ярость, ему захотелось ударить ее ножом, подчинить себе. Машина для убийства снова заработала после смерти Дэна, Макса, Тритса и пожилого немца. Жанна выворачивалась, била его кулаками в грудь. Дура несчастная! Одной рукой он держал ее за затылок, другой потянулся за ножом. Девушка начала уставать, ее глаза наполнились слезами, она испугалась. Матиас почувствовал, как вспотела кожа под волосами Жанны, отпустил ее, и она разрыдалась. Он вздохнул и отвернулся, а она вдруг обняла его, прижалась, рыдая, как ребенок. Ну вот, всего и делов, нужно было проявить немного терпения. Жанна подняла лицо, нашла губы Матиаса и поцеловала со всем пылом отчаяния.
Они направились к подвалу. Мишлин спала на руках у Жанны, Матиас шел следом, надвинув каску низко на глаза. Некоторые солдаты спали, другие что-то бормотали в пьяном забытьи. Офицер дремал в своем кресле. В тот момент, когда Жанна вошла в подвал к гражданским, один из солдат дернул Матиаса за штанину.
Ну что, сладкая цыпочка? заплетающимся языком спросил он.
Слаще торта «Захер», ответил Матиас.
Тот глупо улыбнулся и решил присоединиться к парочке. Матиас обернулся, мгновенно свернул ему шею и бесшумно уложил тело на пол, а когда выпрямился, увидел Рене. Девочку не напугал вид мертвого человека. Матиас посмотрел на Жанну. Завтра офицер заметит исчезновение Рене, узнает, что убиты два солдата, и наверняка прикажет расстрелять всех гражданских. Или не всехэто уж какое настроение будет. Жанна думала о том же и представляла, как лежит на снегу, мертвая, в том самом месте, где несколько минут назад целовала Матиаса, и знала, что сделает все, что он захочет.
Рене и Матиас были у лестницы, когда тишину прорезал отчаянный вопль. Мишлин приснился очередной кошмар. Офицер проснулся, и Матиас мгновенно принял решение, толкнув Рене в подвал к гражданским. Разъяренный эсэсовец ринулся на крик, выстрелил в Мишлин, промахнулся, Жюль попробовал вмешаться и получил пулю в плечо. Бригаденфюрер приказал солдатам вывести всех во двор, они пинками погнали людей к лестнице, и Матиас незаметно присоединился к остальным. В суматохе никто не заметил убитого им солдата. Занимался рассвет, впервые за долгое время небо было прозрачно-ясным. Эсэсовец обвел ненавидящим взглядом заложников и спросил:
Где еврейка?
Рене спряталась за Берту. Офицер повторил свой вопрос, Вернер поднял руку и начал объяснять:
С ней пришел один из ваших Он был в американской форме.
Довольно! Немец побледнел, губы у него затряслись. Вас расстреляют. Всех.
Франсуаза сделала два шага вперед и указала на Рене.
Еврейка здесь
Эсэсовец в сопровождении солдата подошел к девочке, долго на нее смотрел и отдал команду, не глядя на подчиненного:
Убей ее.
Солдат встал перед Рене спиной к командиру и направил на нее оружие. Она подняла голову, ловя его взгляд (в последний раз это помогло), и ее лицо просветлело.
Чего ты ждешь? рявкнул эсэсовец в спину Матиасу.
Тот резко обернулся, выстрелил ему в лоб, и он с изумленным видом рухнул на землю. Стоявший у него за плечом солдат даже прицелиться не успел и тоже оказался на земле с ножевой раной в животе. Другой эсэсовец застрочил из автомата, Матиас перерезал ему горло и тут же ударил под ложечку другого. Все случилось мгновенно и выглядело, как сотни раз отрепетированное представление. Рене побежала во двор, раненый солдат взял ее на мушку, но выстрелить не успелполучил стрелу в грудь. Другая вонзилась в спину тому, что боролся с Матиасом. Гражданские разбежались в разные стороны, Матиас в несколько скачков преодолел двор, подхватил Рене, укрывшуюся за дохлой лошадью. Невесть откуда летевшие стрелы убивали одного немца за другим.