Привет, сказала я. От звука моего голоса сердце забилось, но я продолжала: Ты развелась, и у тебя есть дочь. Это я.
На дом мисс Лилли задала нам главу по религии и еще одну о Месопотамии. В моей комнате было душно, поэтому я села под кухонный вентилятор и направила воздушный поток себе на лицо.
«Дорогой папочка, написала я на листке новой тетради на кольцах. Я точно знаю, что мама до сих пор тебя очень любит. Мы обе любим тебя больше, чем я в состоянии выразить. Я думаю, что заболею раком желудка. Такое у меня ощущение». Затем я вымарала эти слова глубокими, жирными карандашными штрихами, оставив вдавлины на нескольких нижних листках.
«К северу от современного региона Персидского залива существовала процветающая цивилизация, почти такая же развитая, как египетская. Почва, удобряемая сезонными разливами рек Тигра и Евфрата»
Я смотрела на работающий вентилятор, пытаясь разглядеть его лопасти в сине-сером облаке, и подносила палец ближе и ближе, глядя, как он дрожит. «Меня найдут в луже крови. Папа возненавидит себя на всю оставшуюся жизнь, а у Розалии Писек случится нервный срыв».
«Шумеры благоденствовали на плоских плодородных землях, удобренных илом двух рек. Их вклад в цивилизацию»
Я отвернула вентилятор, и глянцевые страницы учебника по религии начали переворачиваться сами собой, то и дело демонстрируя фотоиллюстрации с примерными девочкой и мальчиком.
Ненавижу вас до печенок, сказала я им. Неожиданно книга раскрылась на странице двести тридцать два. Предыдущий пользовательбез сомнения, какой-нибудь немытый мальчишка с грязными ногтямикое-что подрисовал образцовым детям. На фотографии сверстники спускались по ступенькам, чем-то напоминавшим лестницу в Сент-Энтони, лучезарно улыбаясь друг другу. Их животы были вытерты ластиком до белизны, и у идеальной девочки появился перевернутый треугольник курчавых лобковых волос и неодинаковые груди, похожие на кексы с вишнями. Пися идеального мальчика походила на перископ. Над головами были пририсованы два мультяшных белых облачка с фразами. «Как насчет секса? Сношения? Половушки, я имею в виду?» спрашивала сияющая девочка. «М-м-м, окей!» отвечал мальчик, и его энтузиазм подчеркивался числом восклицательных знаков.
«Шумеры благоденствовали на плоских плодородных землях, удобренных илом двух рек. Их вклад в цивилизацию»
За следующий час я выпила два больших бокала воды со льдом, десять раз пробежала глазами один и тот же абзац в учебнике истории, подносила уже все лицо вплотную к вентилятору и исписала листок именем и датой рождения Ричарда Чемберлена красивым каллиграфическим почерком. Не помогло. Всякий раз, когда я открывала страницу 232, решив, что, может быть, все это мне привиделось, изрисованная фотоиллюстрация была на месте.
На следующий день мисс Лилли пришла в макси-юбке с узором пейсли и обтягивавшей водолазке, под которой проступали очертания бюстгальтера. Волосы ее были гладко зачесаны назад и убраны в пучок размером с котлетку для гамбургера. Она была совсем не похожа на себя вчерашнюю. Я подумала, может, у учительницы раздвоение личности, как у Марго в «Поисках завтра», или она сумасшедшая, как моя мать, или вообще весь мир сошел с ума. Все утро я, не в силах справиться с собой, то и дело открывала страницу 232, всякий раз заново убеждаясь в тайном существовании иллюстрации.
Утром в среду мисс Лилли таинственно улыбнулась и сказала, что у нее для нас сюрприз. «Леденцы!» выкрикнул кто-то. Не поведя бровью, учительница потянула за две разворачивающиеся карты, закрывавшие доску. Вся площадь доски оказалась исписана прекрасным почерком. Мисс Лилли, по ее словам, пришла в школу на полчаса раньше, чтобы переписать на доску «Оду греческой вазе». Она была в некотором роде экспертом по этому произведению и даже написала в колледже работу по «Оде» на двадцать три печатных листа.
А теперь, если вы посидите смирно и сосредоточитесь, то сможете оценить гармонию каденций, которые я зачитаю вслух. Затем мы обсудим прекрасный смысл этих стихов.
Она начала низким, протяжным голосом и почти сразу впала в транс, ритмично дирижируя новым длинным куском мела, как Митч Миллер.
Розалия Писек оглянулась на класс и указала на себя. Я понялабудет сейчас мисс Лилли ода к вазе. Розалия прижала к губам согнутый локоть, надула щеки и издала мощный звук, неотличимый от выпускания газов из кишок (после переезда папы в Тенафлай я успела отвыкнуть от таких звуков).
Класс грохнул истерическим смехом. Мисс Лилли отшатнулась, будто облитая ледяной водой. Ее лицо как-то странно сморщилось. Подойдя к доске, она принялась стирать «Оду греческой вазе» широкими покорными взмахами. Она терла и терла по одному участку, и я поняла, что она плачет. Розалия сидела на стуле боком, трясясь от беззвучного смеха. Я представила, как достаю из парты пистолет, прицеливаюсь и убиваю ее, не дрогнув.
Мое сочинение по Месопотамии оказалось полным провалом. С усталым вздохом мисс Лилли предложила мне не ходить на перемене в столовую, а остаться в классе и переделать работу, даже не подозревая, какую дарит мне королевскую награду.
Когда закончишьположи на стол и иди на исповедь, там все седьмые классы. Ты не забыла мантилью?
По коридору простучали ее босоножки. Одна из флуоресцентных ламп смешно фыркала и жужжала, подчеркивая непривычную тишину в классе. Я оглянулась на ряды пустых парт, и меня захлестнуло сочувствие к мисс Лилли. На ее столе стоял серебристый термос, окруженный информационными письмами и памятками от сестры Маргарет Фрэнсис, директрисы. Когда я взяла потрепанный томик стихов, он сам открылся на «Оде греческой вазе». Многие места подчеркнуты, фразы обведены. Текст испещряли маленькие стрелочки и условные обозначения с восклицательными знаками.
Плетенная из соломки сумка учительницы осталась на стуле. Я взяла ее и открыла. Поглядывая на дверь, достала ключи от машины, пачку «Уинстона» и коричневый пластмассовый флакон с таблетками. На ярлыке значилось: «Сандра Лилли. Принимать по одной перед сном при необходимости. ОТПУСК СТРОГО ПО РЕЦЕПТУ». В кошельке лежали пятидолларовая бумажка, три четвертака и несколько марок по семь центов. За мутными, поцарапанными целлофановыми окошками были фотографии: блондинка с объемным прозрачным начесом, пожилая пара перед многоярусным тортом и черно-белый снимок самой мисс Лилли с каким-то мужчиной на пляже. Учительница стояла с мокрыми жидкими волосами, лямки лифчика спущены, а мужчина был в темных очках и с наметившимся брюшком.
Я мысленно убрала его с фотографии и подставила вместо него Биг-Боя из суперетты. Мисс Лилли и Биг-Бой лежали на песке и целовались. Вокруг никого не было. Они терлись друг о друга, а затем вдруг оказались обнаженными.
Подняв глаза, я увидела красную виниловую тетрадь Розалии. План родился в совершенно готовом виде, как подарок от Господа.
Сложив вещи мисс Лилли обратно в сумку, я подошла к парте Розалии и взяла ее учебник по религии, затем сходила к своей парте и подложила Розалии свой.
Мисс Лилли мне улыбнулась, когда я присела на скамью к семиклассницам. Я улыбнулась в ответ, ощущая необъяснимую уверенность. В исповедальне я подождала, пока отец Дуптульски откроет свое окошечко.
Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила. Моя последняя исповедь была три недели назад. С тех пор вот мои грехи.
Я призналась, что была невежлива с бабушкой и чертыхнулась одиннадцать раз по разным поводам. Затем я самым робким голосом поведала, как, порочно сидя без дела, увидела, что моя хорошая подруга Розалия Писек обезобразила свой учебник по религии гнусным, аморальным рисунком. Я сама с изумлением прислушивалась к коварно-обольстительным интонациям в своем голосе:
На самом деле, святой отец, Розалия неплохая. Я уверена, она не хотела За эти и все другие совершенные грехи я искренне раскаиваюсь.
В качестве покаяния отец Дуптульски назначил мне десять раз прочитать «Аве, Мария», что показалось мне вполне соразмерным наказанием как пособнице преступления. Я опустилась на колени и помолиласьне о прощении, а о том, чтобы мои расчеты оказались верными и тайна исповеди больше соблюдается для убийц, чем для детей.
Во время урока, когда мисс Лилли объясняла апострофы, в класс вошла сестра Маргарет Фрэнсис.
Мисс Лилли? сладко сказала она. Мы проводим проверку учебников у седьмых классов.
Но разве это назначено не на завтра? растерялась мисс Лилли.
Она пройдет сегодня. Прямо сейчас.
После уроков Стася кружила у школы, нетерпеливо спрашивая всех подряд:
Вы не видели Розалию? Вы Розалию не видели?
Розалии Писек в четверг на занятиях не было, но прошел слушок о ее проступке, равно как и о назначенном ей наказании, которое превзошло суровостью все, что видывали стены Сент-Энтони. Каждый день до самых осенних каникул сестра Маргарет Фрэнсис будет рисовать на доске крест, и Розалия в течении часа будет стоять, прижав нос к центру креста.
В тот день я шла домой с ощущением такой легкости, что с каждым шагом готова была воспарить, как ангел. От ощущения собственного могущества я здорово проголодалась и начала есть картофельные чипсы из пакета, когда Конни еще пробивала мои покупки.
Бабушка смотрела, как я пальцем подбираю крошки и крупинки соли по уголкам пакета, а затем приканчиваю два пудинга из тапиоки, приготовленные на ужин.
Господи милостивый, сегодня ты нагуляла хороший аппетит, обрадовалась она.
Это свободная страна, бабулечка.
Вечером я вытащила из-за комода мамину летающую ногу и впервые увидела, что она прекрасна. И повесила картину над кроватью.
Глава 4
В январе из больницы нам вернули новую версию мамыулыбчивую дерганую женщину с выщипанными бровями. Она курила сигареты с ментолом и снова стала стройнойстройнее, чем когда-либо. Худой. Костлявой. Она рассказала мне, что половину срока в больнице проходила по территории с шагомером на ноге, раздумывая о всяком разном и сгоняя выросший сзади «чемодан». Общий мамин «пробег» составил три четверти расстояния до Калифорнии.
В ее первые выходные дома мы вместе смотрели шоу Эда Салливана с «Битлз». Мама, сидя рядом со мной на диване, постукивала ногой в такт музыке. Я беззвучно взывала к Полу Маккартни обратить на меня внимание. Бабушка, сидя отдельно, качала головой и хмурилась.
В чем проблема? не выдержала я, когда камера повернулась к бесновавшейся студийной аудитории. В тот момент моя ненависть к бабушке была такой же чистой, как любовь к Полу.
Проблема, ответила бабушка, в том, что я не слышу разницы между пением и совиным уханьем девиц из зала. Если это сейчас считается крутым, то я умываю руки.
Ну и пожалуйста, умывай свои руки, огрызнулась я. Чувствуй себя как дома!
Мама перебила, желая выяснить, кто из «битлов» кто.
Который тихийэто Джордж. Красавчикэто Пол Маккартни
Красавчик? фыркнула бабка. По-твоему, этот невзрачный битник красивый?
На секунду весь экран заслонило лицо Ринго Старра.
А это Ринго, сообщила я. Кстати, бабушка, это именно он.
Чтоименно он?
Отец незаконного ребенка Дианы Леннон.
На лице бабки на секунду отразилась тревога, но она тут же овладела собой.
Шиш тебе, сказала она, встала со стула и объявила, что разочарована мной, моей матерью и Эдом Салливаном, и все это ей так отвратительно, что она идет спать.
По мне, так и прекрасно, заметила я. Свали, сделай милость.
Когда дверь бабкиной комнаты громко захлопнулась, я посмотрела матери прямо в глаза:
Я ее ненавижу! Она совершенно чокнутая
Мамино лицо исказилось, и я отвела взгляд, рассматривая ковер и свои ноги рядом с ее ногами. И пробормотала:
Не в обиду будь сказано.
Каждое утро после завтрака мать сидела за кухонным столом, куря сигареты одну за другой и отмечая галочками объявления о найме в Истерли и Провиденсе. Она сказала, что ее страшит мысль выйти на работу, но она твердо настроена не поддаваться трудностям.
В этом и заключен смысл жизни, Долорес, сказала она. Выйти на крыло самолета и спрыгнуть.
Мамины поиски работы раздражали бабушку, уже подыскавшую ей место экономки у приходского священника в Сент-Энтони.
Послушай, сказала ей мать. Чему меня там научили, так это что всевозможными ограничениями мы сами роем себе яму.
Это как же понимать?
Мы ждали, пока мать прикурит новую «салемку».
А понимать надо так, что я не обязана мыть унитазы и складывать мужские майки ради куска хлеба, если у меня к этому не лежит душа. Я этим тринадцать лет занималась, и видишь, чем все закончилось?
Бабушка бросила на меня встревоженный взгляд и понизила голос:
Не забывай, что рядом стоит ученица церковно-приходской школы, и я не считаю, что нижнее белье священников подобает обсуждать в присутствии юных леди.
Мать вздохнула. Сизый дым струился из ее ноздрей.
Два шестьдесят два, Пирс-стрит, пробормотала она. Дом репрессий.
Бабушка схватила кухонное полотенце и замахала на мамин дым.
Ненавижу этот отвратительный запах! Дешевка! Весь дом пропах дешевкой!
Кстати, о громогласных осуждениях: если женщина курит, это не означает, что она
Я гляжу, ты уже и сквернословишь, мисс Выскочка!
Мама, «громогласные осуждения» это не ругательство, спроси у отца Дуптульски.
В мое время женщины знали свое место!
Мама вытаращила глаза на потолокили на Богаи обратилась ко мне:
Женщине дозволяется быть одним из двух, Долорес: Бетти Крокер или шлюхой. И знай свое место, даже если это тебя убивает.
Что делает тебя таким авторитетом в этой области, хотелось бы мне знать? раскипятилась бабка.
Мама, я что, по-твоему, семь месяцев в Диснейленде провела?
Мы с бабушкой отвели глаза.
Возьмите бедную Мэрилин Монро, например, продолжала мама.
У бабушки гневно расширились глаза:
Сама ее бери! Мне она не нужна, ни например, ни иначе.
Смерть Мэрилин Монро, которую наконец настигла ее порочность, была любимой темой моей бабки. По ее мнению, место Мэрилин в той же мусорной корзине, что и Роберте, живущей напротив.
Но, мама, разве ты не понимаешь, что бедняжку загнали в угол? В силки всеобщих ожиданий? В душе она оставалась испуганной маленькой девочкой. В больнице я прочитала о ней книгу.
Бабка так сжала губы, что они побелели. Она медленно поднялась, подошла к пластмассовому подносу со своими лекарствами, взяла таблетку от давления и заговорила, обращаясь к плите:
И это она говорит о секс-бомбе, из-за которой три фильма были запрещены Легионом приличия. И это она говорит о женщине, у которой не хватило скромности даже покончить с собой, накинув хотя бы халат!
Несколько дней мама с бабкой не разговаривали. Бабушка в основном сидела, нахмурившись перед сериалами и вестернами, или ходила за моей матерью со спреем «Глейд». Однажды, когда по телевизору шла реклама сигарет «Салем», бабка высунула экрану язык и издала неприличный звук. Когда она хотела что-то сказать моей матери, передатчиком становилась я:
Долорес, скажи этой дымовой трубе, что у моей кузины Флоренс опять проблемы с желчным пузырем.
Или:
Долорес, сообщи лучшей подружке Мэрилин Монро, что врач сказалу меня давление зашкаливает.
Ни с одной из вакансий, на которую мать писала заявления, ей не перезвонили. Каждый вечер после ужина она надевала бушлат, наматывала на шею полосатое кашне, надевала наушники и прикрепляла шагомер к резиновому сапогу.
Хочешь со мной пройтись? спрашивала она. Я не хотела. Я была молчаливым детективом, подмечавшим каждый признак маминой странности. Например, она заваривала чай с двумя пакетиками, а не с одним, или говорила «Годится», когда ты даже ничего не спрашивала. Она уходила на час и возвращалась с красным лицом и мокрым от холода носом. Открывалась задняя дверь, и топот ее сапог в чулане всегда удивлял меня. Всякий раз, когда мать уходила, я внутренне готовилась узнать, что безработица или бабка ее доконали и она пешком пошла в больницу, чтобы снова стать сумасшедшей. Я не могла пойти с ней гулять. Не могла.
В середине школьного года прошел слух, что мои отец и мать умерли. Я не стала исправлять всеобщее заблуждение. Болезнь матери и подружка отцаэто мое дело и больше ничье. В классе по успеваемости я была третьей, уступая только Лиэму Фиппсу и Кэти Махони (мисс Лилли ранжировала весь класскаждого ученикана доске с пометкой «Не стирать»). Однако когда она давала нам работу в командах, Розалия Писек, прыщавый Уолтер Кнапп и я всякий раз неизменно оказывались последними, кого называли капитаны команд. Такова цена личного пространства.