Итак, когда я очнулась, звонил телефон, так что я бессознательно потянулась поправить грудь и вдруг поняла, что не нахожу ее в привычном месте. Моя грудь была именно там, где груди полагается быть!
Я не придала этому большого значения. Подумаешь, всякое бывает, и это обстоятельство никак не подтолкнуло меня к осознанию произошедших за ночь изменений. И только позже я поняла, что уже тогда могла бы догадаться.
Открыв глаза, чтобы поправить грудь (а заодно снять телефонную трубку), я кинула взгляд на электронные часы у кровати. Часы показывали восемь тридцать. Я слепа, как крот, уже двадцать пять лет и однако же смогла увидеть время. Наверное, заснула в очках, подумала я. Я так уже много-много раз засыпала, только очки никогда не оставались сидеть на носу ровно, особенно притом, что я сплю на животе. Я снова глянула на часы, потом поднесла руку к лицу. Никаких очков. И тут я обнаружила свои очки на столике. Может, мне просто показалось, что я различила время? Очевидно, я еще не совсем проснулась.
Телефон все не унимался; я села в кровати и надела очки. Мир вокруг внезапно расплылся.
Сняла очки.
Мир снова обрел четкость.
Надела обратно.
Опять поплыло.
Бернис Занкхауэр, подруга моей подруги Лоис Гордон, однажды утром проснулась и обнаружила, что ее ступни уменьшились на полразмера. Может, со мной тоже что-то такое произошло. Откуда мне было знать?
Наконец я сняла трубку. Разумеется, это оказалась Барбара.
Ты хорошо провела вчера время? спросила она.
Я прекрасно провела время, дорогая, ответила я, и это были первые мои слова после пробуждения.
Голос звучал ровнее, моложе. Даже Барбара это заметила.
Ну, в любом случае, судя по голосу, ты отдохнула, сказала она.
Я и чувствую себя отдохнувшей, признала я.
Барбара все болтала, а я сунула ноги в шлепанцы, так и не заметив, что исчезли мозоли от многолетнего хождения на высоких каблуках и скрылись варикозные вены, украсившие мои икры во время беременности. Я, впрочем, нашла, что недельный педикюр все еще смотрится неплохоэто для меня рекорд. Но мысль не задержалась надолго.
Согласись, Люси вчера ужасно выглядела, нудила Барбара. Она иногда такое на себя наденет. Я знаю, тебе нравится кое-что из того, что она носит, но честное слово, мама. И стейк малость недожарили.
Под жалобы дочери я направилась в ванную.
Да ладно тебе, Барбара, все прошло прекрасно.
Мне все-таки кажется, еду нам несли дольше, чем следовало бы. У твоих подруг был такой вид, точно они сейчас в обморок упадут от голода.
Сказать по правде, я заметила, что Фрида выглядела немного осунувшейся, но ей не помешало бы сбросить пару фунтов. До менопаузы у нее был твердый восьмой размер, а потомбах! в один момент ее разнесло, как бочку, и следующие двадцать пять лет она такой и оставалась.
Я тебе вот зачем звоню, опомнилась Барбара. Кажется, я забыла свои солнечные очки в твоей сумке. Помнишь, они не помещались в мою и я положила их к тебе? Они там?
Сейчас посмотрю, пробормотала я, так и не взглянув в зеркало в ванной.
Я точно оставила свою сумку на столике в прихожей, перед зеркалом, которое мы с Говардом купили на блошином рынке в Париже много лет назад. Я всегда любила это зеркало. В моем прежнем доме оно висело прямо у входа, а потом я привезла его сюда и повесила в прихожей.
Если они у тебя, я приеду и заберу их. Может, заодно пообедаем вместе?
Конечно. Встретимся в Хватая сумку, я размышляла о том, где лучше встретиться, и в этот миг бросила взгляд на зеркало.
И вот тут я наконец-то себя увидела.
Ох ты! Не помню, чтобы я когда-нибудь кричала так громко.
Что случилось?! забеспокоилась Барбара.
Сперва я подумала, что кто-то стоит у меня за спиной, и даже обернулась, но, сколько ни вертелась, рядом никого не нашла.
Мама, с тобой все хорошо?!
О господи!
Мама, что происходит?! Мне вызвать полицию?!
Я вдруг потеряла дар речи. Барбара все вопила и вопила, а я стояла и смотрела на женщину в зеркале. Кто это? Что произошло? Я сплю?
Барбара, все в порядке. Мне показалось, пробежала мышь. Я пыталась соображать быстро.
Мышь?! На двадцатом этаже?..
Да, звучит странно. Я сегодня не в себе.
В голове билось только одно: руки, мои руки! Они подтянутые и загорелые! Куда подевалась обвисшая мешком старая кожа? На днях я купила в «Блюмеркури» какой-то новый крем для лица за сто двадцать долларов. Продавщица назвала его подтяжкой лица во флаконеа что, если он подействовал? Да ладно, как будто эти штуки вообще действуют. Но вдруг?
Мама, я выезжаю. Боюсь, у тебя инсульт!
Может, она права. Может, у меня и впрямь случился инсульт? Может, я уже умерла и витаю призраком в каком-нибудь чистилище, которое выглядит точь-в-точь как моя квартира. Одно было несомненно: Барбара не должна видеть меня такой. Что она подумает?
Барбара, вообще-то, я вспомнила, сказала я, стараясь снизить голос. Почему он такой звонкий? Я вспомнила, только что, я договорилась пообедать сегодня с Фридой. Может, ты лучше завтра заедешь?
Но мне нужны мои очки, возразила она.
Господи, Барбара, они ведь без диоптрий! У тебя наверняка есть еще пять пар, точно таких же.
Ты что, не хочешь меня сегодня видеть? Она обиженно замолчала.
Я снова посмотрела в зеркало:
Нет, сегодня не самый подходящий день. Лучше завтра.
Отлично. Вот и вся благодарность за вчерашний вечер, заявил мой испорченный пятидесятипятилетний ребенок, но мне было не до ее выкрутасов.
Как вы можете догадаться, голова моя была занята совсем другим.
Этот день рождениялучшее, что было в моей жизни, улыбнулась я в трубку. Я потом перезвоню.
Не знаю, сколько времени я простояла перед зеркалом в ночной рубашке, глядя на свое лицо. Полчаса? Час? А может, всего десять минут. Время остановилось. Я все стояла и твердила: как такое возможно?
Может, я умерла? сказала я вслух и ущипнула себя за руку, за лицо.
Лицо! Кожа гладкая, ни единой морщинки. И под глазами упругая. Никаких «гусиных лапок».
Мои волосы, прежде реденькие и пересушенные потоком перекиси, что я вылила на них за годы, тоже стали гладкие и густые. Я провела рукой по волосам раз пятьдесят, не меньше, пока не велела себе остановиться. Разве они не выпадают, если их слишком много расчесывать? Или это все сказки?
У меня снова есть брови! закричала я, вглядевшись в отражение получше.
Тут я хочу на секунду отвлечься и дать наставление вам, юные девушки: никогда, ни при каких обстоятельствах не выщипывайте брови подчистую, даже если того требует мода. Пару волосков там-сямсойдет, но только не целиком. Обратно они не отрастут, я по себе знаю. Теперь же я любовалась на роскошные, великолепные, естественные бровибезо всякого карандаша. Бог знает сколько времени и денег я угрохала за эти годы, стараясь сделать так, чтобы подкрашенные карандашом брови смотрелись натурально. Потом поэкспериментировала с рогаином. Стоит только мазнуть этой штукой лоб или другие места, где волос не должно быть, и все, тебя можно показывать в цирке за деньги. Единственная мысль, утешавшая меня на похоронах Говарда, состояла в том, что мы были женаты более пятидесяти лет и за все это время он ни разу не видел меня без бровей. Если бы увидел, инфаркт хватил бы его гораздо раньше.
Так что же произошло?
Агажелание, которое я загадала на свечках! Я пожелала, чтобы мне снова стало двадцать девять хотя бы на день!
Никакого другого объяснения я не находила. Пыталась вспомнить: может, какие-то особые пряности в еде могли вызвать такой эффект? Но мне и раньше приходилось бывать в «Прайм риб». Вчера я съела немного крабовых котлеток, немного лососины, немного салата, кусочек праздничного торта и выпила бокал шампанского. Все это я ела в «Прайм риб» неоднократно и ни разу даже изжогу не заработалане то что помолодела. Возможно ли, что с кем-то еще такое произошло?
Я взяла телефон и позвонила Фриде, старейшей своей подруге. Вдруг ей тоже снова двадцать девять?
Фрида? спросила я, когда она сняла трубку.
Привет, Элли. Она зевнула (Фрида вечно спит допоздна).
Фрида, как ты себя чувствуешь?
Нормально. Она снова зевнула. Спина болит, как обычно.
Не ощущаешь ничего странного? спросила я.
Ты что, проверяешь, жива ли я?
Нет, не проверяю, ответила я, но про себя подумала, что надо бы и вправду начать звонить ей каждое утро; у Фриды ужасные дети, они никогда ей не звонят. Вчерашняя еда на меня как-то странно подействовала, и я хотела спросить, вдруг у тебя то же самое.
Да нет. Ну, может, небольшое несварение.
В этом как раз ничего необычногожелудок у Фриды постоянно расстроен.
Как ты? спросила она. Может, сходить с тобой к врачу?
Не надо, все нормально.
А, ну ладно. Она снова зевнула.
Спи дальше, Фрида.
Я зайду к тебе попозже, пробормотала она.
Итак, в отличие от меня Фрида не сбросила во сне пятьдесят лет. Барбара, скорее всего, тоже не помолодела, а то непременно бы про это рассказала. Значит, только я.
Так не должно быть, говорила я себе, проводя рукой по гладким ногам. Так не бывает. Ну да, я злюсь и досадую на свой возраст, но ведь так и полагается. В конце концов, все мы так или иначе жалеем о том, что сделали или не сделали в жизни, хотим вернуться назад и все исправить. Да, я загадала желание, но я же не ожидала, что оно и в самом деле сбудется. Я понимала, что не могу оставаться в таком виде даже один день.
К тому жебедная Барбара. Что она подумает, если я скажу, будто проснулась, а мнедвадцать девять? Она такая ранимая; у нее точно случится нервный срыв.
Ну уж нет, произнесла я вслух. Надо вернуться к своему прежнему виду.
Я знала, что торт Барбара купила в моей любимой швейцарской кондитерской на Девятнадцатой улице; сладости мы всегда покупаем именно там. Где я только не ела тортыпо всему миру, от Парижа и Италии до Нью-Йорка и Филадельфии, однако лучше, чем в швейцарской кондитерской на Девятнадцатой улице, их нигде не делают. Что-то такое есть в сочетании воздушного желтого бисквита и шоколадной стружки по бокам. Глазурь и начинка в самый разне слишком сладкие, не слишком густые. Во рту просто тает, а с чашечкой горячего кофето, что надо. Иногда я захожу туда и без повода, просто съесть кусочек торта, но нечасто, потому что слежу за фигурой: даже с превосходным метаболизмом в моем возрасте нельзя терять голову. Один или два раза в год можно позволить себе полакомиться, но не чаще!
Так что я решила отправиться в кондитерскую и бросилась в свою гардеробную, что-нибудь накинуть и завязать буйную гриву волос. К счастью, Люси оставила одну из своих резинок, обтянутых тканью. Как-то раз на ней была эта штука, и я обратила внимание. Как же она ее назвала? Панчи? Скранчи?.. Она еще сказала, это одна из тех вещей, в которых ни в коем случае нельзя выходить на улицу. Не знаю, как может резинка для волос считаться безвкусицей, но волосы постоянно лезли мне в лицо, так что пришлось восстать против общественного мнения ради нескольких кварталов.
Первыми под руку попались бежевые брюки на шелковой подкладке, из тех, что я всегда надеваю в самолет. Вполне удобные, чтобы просидеть в них весь многочасовой перелет в Токио, и при этом достаточно приличные, чтобы не стыдно было надеть их в первый класс. Но потом я подумала: нет, такое носят семидесятипятилетние женщины, а не двадцатидевятилетние девушки.
Помнится, где-то у меня лежали джинсыя купила их несколько лет назад, когда мы ездили в Аризону на туристическое ранчо; я перерыла весь гардероб и в итоге обнаружила их в самом дальнем углу. Сдернула их с вешалки и надела прямо под ночную рубашку, ни секунды не сомневаясь, что буду выглядеть точь-в-точь как Люси в ее джинсах. Не скрою, обратно к зеркалу я бежала в приятном волнении.
О нет, нет, нет!
Во-первых, джинсы оказались велики на размер. У меня пропал отвисший живот! Я не раз подумывала о липосакции, но если вы когда-либо делали подтяжку лица и бровей и знаете, как это больно, вы сто раз подумаете, прежде чем снова лечь под нож. Хотя какая теперь разница? Он исчез! Из зеркала на меня смотрел плоский животик с аккуратным небольшим пупком.
Но я не могла позволить себе думать об этом, надо было сосредоточиться на бедной Барбаре. И вернуться в прежнюю форму.
Поэтому я затянула ремень, напялила какую-то футболку, сунула ноги в мокасины от «Тодс» и выскочила за дверь, захватив сумочку. И только потом поняла, что не наложила ни единого штриха макияжа. Даже губной помады. За пятьдесят лет я ни разу и мусорного ведра не вынесла, не накрасив хотя бы губы. В голове все смешалось и перепуталось.
А на улице, пока я бежала пять кварталов до кондитерской, все на меня оборачивались, уж не знаю почему. Может, из-за паники, написанной на моем лице. Может, я вовсе не так хорошо выглядела без косметики, как мне казалось, пусть даже и в двадцать девять. Ну да, джинсы были великоваты. Но я видала на улице вещи и похуже. Где-то через три квартала я заметила, что все еще не запыхалась, и меня охватило ощущение фантастической свободыхотелось бежать и бежать, не останавливаясь у кондитерской, так мне было хорошо!
Но нельзя. Я не могла позволить себе наслаждаться новым состоянием, хотя бы даже всего один день. Я должна была вернуться в прежнее тело. Барбара, напомнила я себе, подумай о Барбаре.
Три праздничных торта, пожалуйста! выпалила я с порога, едва открыв дверь в пекарню; может, громче, чем следовало бы.
Кроме меня, там был всего один покупательпривлекательный мужчина в костюме, лет тридцати с небольшим. Я сразу же отметила его голубые глаза. К голубым глазам у меня слабостьнаверное, потому, что в моей семье глаза у всех карие. Как-то раз я заказала голубые контактные линзы, но с ними мои глаза смотрелись просто пугающе, так что я засунула их в дальний ящик стола и больше не доставала.
Простите, сказала я ему. Я не хотела влезать перед вами.
О, ничего страшного, ответил Голубоглазка, взмахом руки приглашая меня внутрь. Пожалуйста, для красивой женщинывсе, что угодно.
О ком это он?
Что ж, благодарю вас, юноша.
Юноша? Голубоглазка рассмеялся. Я, кажется, постарше вас буду.
Ну да, конечно. Я расхохоталась, запрокинув голову. Но нет, пожалуйста, вы пришли раньше. Уверена, вы спешите.
Ничего подобного. Возраст уступает дорогу красоте.
Должна признаться, я потеряла дар речи.
Ох вот как. Я машинально пригладила волосы. Спасибо.
И прошла мимо него к кассе.
Три праздничных торта и все свечки, которые только у вас найдутся, напористо сказала я, вспомнив, зачем пришла.
Кондитерскую я покинула с тремя большими коробками в руках. Еще вчера тащить по улице огромные тяжелые торты было бы сущим мучением, но сегоднясовсем другое дело. С таким же успехом я могла нести мыльные пузыри, настолько взволновал меня неожиданный комплимент. Да еще и от такого симпатичного молодого человека! Это, конечно же, пустяк, но подобного пустяка мне недоставало уже более тридцати лет.
Раз так, почему бы не развлечься немного? То есть я же все равно иду домой с этими тортами, так почему бы по пути не заскочить в магазин и не примерить что-нибудь на мою новую фигуру? Вреда ведь в этом не будет? И вот в витрине «Пляжа Таити» на Семнадцатой улице мне явился знак свыше. Прямо там, в витрине, между кашемировым свитером цвета мяты, топом с бретелькой через шею и белыми широкими брюками красовалось созданное Люси платье «Элли Джером».
Могу я вам помочь? обратилась ко мне из-за кассы приятная белокурая женщина, пока я пристраивала свои коробки.
Вообще-то, да, я просто проходила мимо и увидела в витрине вон то милейшее платье. Оно изумительно!
Оно от дизайнера из Филадельфии, Люси Джером.
Я не могла сдержать восторг. Меня просто распирало от желания сказать ей. Нельзя же винить меня за то, что я горжусь своей семьей!
Я знаю! Она моя внучка!
Что?.. Женщина ошалело уставилась на меня.
Ой, она моя двоюродная сестра. Я сказала «внучка»? Я попыталась засмеяться. Я перепутала, она же назвала эту модель в честь своей бабушки то есть и моей бабушки тоже.
Тут я запнулась. Я никогда не умела врать.
О, ну конечно. Вы очень похожи на них обеих. У вас у всех такие соблазнительные фигуры. И ваша бабушка очень привлекательна; такая величественная. Я иногда встречаю ее в парке. Всегда думаю, может, подойти поздороваться, но она же меня совсем не знает.
Да, она очень любит посидеть в парке, почитать газету, воодушевленно откликнулась я. В следующий раз, когда ее увидите, обязательно подойдите. Моя бабушка просто классная!