Вера, когда она дома, занята готовкой, уборкой, занимается с Бобби (все режеэтому младшему сыну уже давно ничего, кроме компьютера, не надо). И прислушивается. Нетслушает, что делает старший сын-философ.
Тр-р-р-р-р-р-р, что-то пришло в голову, печатает.
Бум-бум-бум-бум, думает.
И вдругполная тишина! «Что бы это значило?», беспокоится Вера и тихонечко входит к нему в комнату. А он просто положил голову на руки, руки прямо на клавиатуру компьютера и дремлет. Вера тихонечко выходит, но он уже проснулся и тоненько так кричит:
Голубушка! Нельзя ли чаю покрепче? Устал немного и в сон клонит. А мне на той неделе статью сдавать.
Сейчас сделаю Так ты же говорил, что почти закончил.
Это я про ту, что надо было месяц назад отправить. А новую я только обдумываю и компоную.
* * *
Когда они только поженились, очень долго всё было хорошо. Вера светилась от счастья, а Додик на какое-то время стал «нормальным». Они ходили в театр, много гуляли («много» по понятиям Додика, который раньше без особой нужды не отвлекался от того, что он сам называл работой), общались с её друзьямиу него был один друг детства Илья, с которым он изредка говорил по телефону и виделся пару раз в год. Вера нашла хорошую работу, материальных проблем не было. Додик поступил в аспирантуру и немного подрабатывал переводамиэто давало не очень много денег, но зато оставалось очень много времени на философию. Потом Вера забеременела и Додика это удивило. Он знал, конечно, что у других так бывает, но почему у него с Верой, как у всех? И так рано? Надо бы защититься и книжечку написать, а уж потом Пошел поговорить с мамой и совсем перестал понимать, что происходит. Потому что Ася тут же закричала:
Арик! У нас скоро будет внук!
Откуда ты знаешь? спросил, входя в комнату, где сидели мать и сын, удивленно улыбающийся Арик.
Додик сказал.
Что, уже сейчас точно известно, что будет именно мальчик, а не девочка? преувеличенно серьёзно спросил Арик.
Додик помолчал, глядя то на мать, то на отца. Потом тихонько сказал, наклонив голову к левому плечу:
А я токак? Что со мной будет?
Родители переглянулись в недоумении. Они знали, что их сын всегда философ. Но не до такой же степени!
Сын у тебя будет, сказала Ася.
Или дочь, теперь уже серьёзно, но улыбаясь, сказал Арик.
Мама! Папа! Я уже вырос, я знаю, откуда берутся дети. Но как же так? Нам так хорошо с Верой вдвоём, а теперь появится кто-то третий
Не кто-то третий, а наш внук, сказала Ася, а Арик ничего не добавил про внучку. Он был ехидный абсолютный прагматик и потому сказал, не задумываясь:
Значит, у Веры будет двое детей. И это замечательно. Мы с мамой очень хотели второго ребенкане получилось. А Вере и стараться не надо
Папа! Перестань шутить. Ей ведь придется всё делать самой. Вы поймите, я должен работать, а она
Не волнуйся, сынок. Вераумница
И не философ, довольно печально добавил Арик. Перестань, сказала Ася и продолжила свою мысль:
Она справится. И работать будет, и тебя не забудет, и внука нам здоровенького вырастит
А тебе сына и брата, Арик не мог не вставить закорючку.
5
Сначала было очень трудно, но просто и ясно. Трудно было Вере, зато Додику все было понятно и поначалу не слишком мешало жить. Иначе говоря, он продолжал «философствовать» и работать (или «работать» и философствовать) так же, как делал это до рождения Бобби. Ко всеобщему счастью ребеночек первые месяцы был очень тихий, незаметный, совершенно «правильный»: кушал маму, спал, кушал маму, тихонечко напоминал о своем существовании и далее по кругу, как шарманка. Назвали мальчика Барух-Фридрих. Когда много лет спустя Юра спросил: «А как же получился Бобби»? Арик рассказал обыкновенную историю:
«Наш философ обозвал ребенка Барух-Фридрих, в честь Спинозы и Ницше. Но Вера встретила это имя в штыки и очень долго называла Баруха-Фридриха «душечка-лапочка». Это очень мило и всем нравилосьдаже философу, но очень уж длинно. А уж называть крохотулечку полным именем, или даже только одним из двухсовершенно противоестественно и напоминает прения в старом английском парламенте. Поэтому Ася потихоньку перешла на бэби, бэбичка. А когда мальчик подрос и заговорил, он уже был Бобби».
Целый год, а то и больше, Додик спокойно работал, хорошо спал в своей комнате, получал от Веры ровно столько внимания, сколько было ему необходимо и приятно. Единственной его обязанностью по отношению к Бобби было ходить с ним гулять, что очень долго было совсем даже неплохо, т. к. не мешало философствовать. Додик просто избегал общения с другими гуляющими и не посещал детские площадки. Как-то совсем незаметно «душечкалапочка» подрос и стал требовать внимания, причем с каждым днем всё больше и настойчивее. Вера относилась к этому с полным пониманием, радовалась и уделяла ему всё больше внимания, а значит и больше времени. Додик продолжал жить своей жизнью и не сразу понял, что происходит и почему его привычный мир рушится. Сначала Бобби стал приставать, спрашивать, иногдане чаще, чем другие детикапризничать. Это мешало Додику размышлять, ломало его философские построения, раздражало. Он, Додик, стал капризничать, как ребенок, и все чаще отказывался заниматься с Бобби, прежде всего ходить гулять:
У меня очень много работы, я ничего не успеваю. И потому меня от него голова болит. Он всё время спрашивает, просит, требует и даже иногда плачет. Это невозможно, как же я буду кончать диссертацию?
(Додик писал диссертацию ещё несколько лет и сдал окончательный вариант в день рождения Бобби, когда мальчику исполнилось четыре года.)
* * *
Материнские чувства у Веры появились не с рождением ребенка. Она с юных лет чувствовала себя женщиной, мамой, в некотором смысле даже главой семьи. Когда она встретила Додика, оба получили то, что каждому было необходимо: онлюбящую жену-маму, а Веракапризного, но любимого мужа-ребенка, которого можнои нужно! воспитывать, наказывать и прощать, а иногда просто вести за ручку по жизни. Додик инстинктивно боялся рождения сына и был по своему прав. Всё его существо было заполнено привычным и необходимым ему туманом философских построений; оставалось очень мало места для вложений извне, т. е. для всего, с чем человек неизбежно сталкивается в реальной жизни. Или более жёстко и прямолинейно: без чего наша жизнь, жизнь каждого человека и всего человечества, попросту невозможна. Вера была ему совершенно необходима. Додик по-прежнему любил Асю и Арика так же, как любил их в детстве, и Вера не заменила ему Асю. Она стала ему матерьюхранительницею, поводырем по полной опасности жизни, матерью-кормилицей, утешительницей, советницей. Но! Все этотолько в реальной жизни, куда Додик вылезал отдохнуть. Потому что, как они оба довольно скоро с удивлением и непониманием обнаружили, часть Додика всегда оставалась спрятанной в философском тумане. Обычно высовывалась наружу только голова, но иногда вылезал весь философ, оставляя там только корешки. И как раз в это время им обоим, Вере и Додику, бывало особенно хорошо.
Родился Бобби, и Додик с удивлением обнаружил: что-то изменилось и продолжает непрерывно меняться. Он пытался сам себе объяснить новую ситуацию, но исходил при этом из философских понятий объективизма, идеализма, познаваемости и А было всё по житейски просто: ребенок требовал внимания и с каждым месяцемвсё больше. Сначала Додик этого почти не почувствовал, потому что гулять с сыном было необременительно и позволяло почти не вылезать из философской скорлупы. Потом сын забегал и заговорил, и надо было не только вылезать наружу, но и подолгу оставаться с сыном в реальном мире и общаться с ним на его нефилософском языке. Если бы этим ограничилось, Додик продержался бы подольше. Но было ещё одно обстоятельство: Бобби была нужна мама и Вера спокойно и с удовольствием делила себя, не разрывалась, между мужем и ребенком. Додику стало нехватать Вериного «материнского» внимания и тогда-то родиласьили проснуласьревность. Додик не понимал, что происходит, почему Вера, его Вера, так много внимания уделяет этому маленькому мальчику. Почему этому малышу, когда он не спит, всё время что-то нужно, причем сейчас же, сию минуту, а то хуже будет, или поздно. Это усугублялось ещё и тем, что мама-Вера была нужна, очень нужна, необходима именно в ту минуту, когда Додик вылезал в реальную жизнь. И если в ту же самую минуту надо было Бобби переодеть, покормить, успокоить, уложить спать, Додик вел себя абсолютным эгоистом: нервничал, раздражался, сердился. Он совершенно искренне не понимал, что происходит и почему он, Додик, должен ждать и частенькодолго ждать. Как-то раз он не выдержал, зверем посмотрел в сторону Бобби, который слушал сказку, сидя у Веры на коленях, и взвизгнул:
Да брось ты его на пол! Он же нам жить мешает!
К счастью, так было не всегда и у Веры хватало материнского терпения и женской проницательности. Она поворачивалась лицом к «старшему сыну», улыбалась, переводила на него материнское тепло и внимание. Додик успокаивался, получал желаемое и необходимое и, успокоенный, уходил в свою философскую скорлупу. Иногда в Додике просыпался Отец и он с удовольствием играл с Бобби в самые простые детские игры. Но не часто и очень коротко, потому что ревнивая Философия начинала нервничать и требовать от своего сына полного послушания и внимания.
6
Бобби было четыре года, когда Додик защитил диссертацию и ненадолго расслабился. Философия всё правильно поняла и какое-то время не преследовала его. А Вера ошиблась и, будучи в гостях у Аси и Арика, сказала, что хотела бы ещё и девочку. Дедушка и бабушка обрадовались и спросили: «Когда?». Вера немного смутилась и сказала, что пока это только желание. Додик, задумавшись, сидел рядом и сначала ничего не понял. А когда проснулся и осознал, чуть не заплакал:
А я? Обо мне ты не подумала? Второй раз я этого не выдержу.
Очень скоро Додика нашла, обогрела, приютила и приручила бездетная уже немолодая женщина. Много лет она очень хотела родить ребеночка, но ей, наверное, было не дано, и всё её неизрасходованное материнское тепло досталось Додику. Мудрая Вера всё узнала, опечалилась, но не прогнала Додика. Он сам ушел в новый дом и перестал бывать в старом. Целый год после этого Бобби виделся с папой, когда приходил с Верой в гости к бабушке и дедушке. А потом Додик перестал навещать родителей и только изредка звонил и рассказывал о себе. У него хватало ума не говорить о Кларетак звали его новую неофициальную жену-маму и он рассказывал только о работе. Это было безопасно, потому что родители в его философии ничего не понимали и потому не переспрашивали. А Вера с Бобиком приходили к Асе и Арику почти каждую пятницу. Иногда Вера уходила домой и Бобби оставался ночевать у бабушки и дедушки. Он был умненький, не по годам развитой, очень уверенный в себе худенький мальчик, внешне до смешного похожий на мать, но в отличие от неёрезкий, нахальный, неуступчивый. С ним было трудно, особенно Асе. Ел он почти исключительно картофельные чипсы, причем когда угодно и где угодно, только не за столом. Захотел учиться играть на гитаре, получил несколько уроков и сказал:
Всё, я уже научился. Дальше будет неинтересно, теперь буду играть на виолончели.
Через месяц история повторяется:
Играть я уже научился, а продолжать и каждый день заниматься я не могу, потому что это отвлекает меня от компьютера.
В этот период Юра часто бывал у Аси и Арика и пытался общаться с Бобби. Поначалу Бобби не обращал на него внимания. Но довольно скоро это ему надоело и он тоненьким визгливым голосом прокричалон всегда кричал, иногда не очень громко, иногдахоть уши затыкай:
Ты кто? Ты мне мешаешь. Разве не видишья занят, я беру интервью у рош мемшал`а (на ивритепремьер-министр). Не отвлекай меня от компьютера!
Первый урок не помог. Юра еще несколько раз пытался поиграть с Бобби в его игры, но мальчик просто игнорировал все эти неуклюжие на его, Бобби, взгляд попытки странного глупого старика втиснуться в его, Бобика, жизненное пространство. Он совершенно недвусмысленно давал понять: «Это моя игра, мой компьютер, моя комната, в конце концов! Ты нас`и? (на ивритепрезидент), рош-мемшала? Нет? тогда не входи в мою комнату без стука. А лучшевообще не входи. Не видишьты мешаешь мне работать!»
Ася пыталась увещевать внука, смягчала детскую прямолинейность, успокаивала Юру, извинялась. А Арик, который давно на все махнул рукой, сказал коротко и ясно:
Оставьте его! Разве не видитеон нахал-одиночка. Ему никто кроме компьютера не нужен. Правда, с компьютером он на «ты».
«Со мной он тоже на «ты»», подумал Юра, но промолчал.
Пойдемте лучше чай пить, разрядила обстановку Ася.
Про папу Бобби не вспоминал никогда.
7
Очень долго Додика кормила его новая подруга жизни, причем с удовольствием. Само по себе Додика это совершенно не смущало. Просто ему стало скучно все время сидеть дома, и он начал искать работу. К удивлению высокоостепененного молодого ученого оказалось, что работы нет. Переводы, редактирование, учитель в средней школепожалуйста. Но в университете, по специальностихотеть, конечно, можно. Но! Страна маленькая, особенная, на другие страны никаким боком не похожая. У каждого имеется свое мнение по любому вопросу, причем на другой день он с этим мнением принципиально не согласен. И уж конечно, каждый второйприрожденный философ. И все эти философы работают: рыночные торговцы, водители автобуса, врачи-анастезиологи и хирурги, что не мешает им делать сложнейшие операции, музыканты симфонического оркестра (причем в полном составе!), военные летчики (хорошо летают, между прочим), раввинывсе (это понятно, им самим господом богом положено). Среди детей, особенно в неудачных семьях, не люблю называть их неблагополучными, тоже частенько встречаются философы; правда, все они пока не работаютно это временно.
Додик при поддержке своей новой подруги-мамы не отступает: стучит во все двери, звонит по всем телефонам, интернетирует на все известные ему адреса (электронные, если не сразу понятно) и даже посылает простые письма с марками. Изредка получает короткий ответ: «НЕТ!». Но в один очень жаркий день, когда даже вечером гулять не хочется, позвонил старенький университетский профессор, который совсем недавно был его, Додика, руководителем. И вот что сказал:
Работу я предложить не могу, но помогу напечатать несколько статей. Так сказать, не чересчур заумные, но и не научно-популярные размышления философа на общечеловеческие темы, волнующие думающего и образованного читателя. Ну, например: «Сомнениедвигатель прогресса». Двух недель на колебания будет достаточно?
На колебаниядостаточно. А на ответ дайте ещё неделю. Если можно. И спасибо, профессор!
Не подведите меня, голубчик. Честно говоря, эту работу мне предложило одно издательство. А я не могу. Просто не могу, порох кончился. Выручайте, коллега!
Додик стал думать и думалколебался две недели. И решил: «Если к концу третьей недели придумаются красивые, пригодные к реализации названия статейбуду писать. Сколько можно делать ничего?!» А названия придумались такие:
aИзменение понятия «сверхчеловек» (по Ницше) в 21 веке.
bВзаимосвязь между внешним обликом философа, поведением «в миру» и его учением.
cЕсть и нужна ли философская составляющая в массовых религиях?
dО возможности и реальности унификации всех церквей с целью последующего их объединения.
eХорошо ли быть атеистомс позиции разноверующих.
fЧто делать, если не верится? с позиции верующего, но думающего.
gЧто это значит: «Толочь воду в дырявой ступе хрустальным пестиком»?
И даже краткие тезисы, пока без названия:
1. «Ищите и обрящете!» Что искать? Где? Зачем? Когда? Ну ладно; понялчто, где и когда. И дажекак. Наконец, нашел. Остается понять, то ли это, что с этим делать и как потом от этого избавиться.
2. «Обиду можно простить, но нельзя забыть.» Это, кажется, из Камю. Хорошо сказано и большой простор для размышлений.
Вечером, перед тем как отправить придуманное профессору, Додик вылез из философской скорлупы и решил посоветоваться с Кларой. Клара была женщина добрая, тёплая и простая. Она ничего не поняла, но почему-то задала вопрос, который перевернул всю постройку с головы на ноги:
А почему ни слова про любовь?
Додик не обидился, улыбнулся и моментально внизу приписал первое, что пришло ему в голову:
Люди! Любите друг друга!
Клара поцеловала своего ребеночка в затылок и сказала: «Лучше не придумаешь».
8
Старенький профессор был на самом деле совсем не так уж стар и полон сил. И не сказал Додику самого главного: не было никакого нового издательства, а была небольшая группа умных, энергичных, прозорливых людей разного возраста, разных специальностей, очень богатых и «нормальных», верующих и атеистов, которые разочаровались в и задумали (В чём разочаровались и что задумалипока хранится в величайшей тайне, иначе всё задуманное потеряет смысл). Давая согласие, Додик становился активным участником огромного проекта, конечной целью которого было не более, но и не менее чем При этом Додик не знал и не должен был знать ни о существовании проекта, ни о его цели, ни о своем в нём участии. А нужен был этой небольшой группе, для простотыЦентру, именно такой, как Додик: грамотный, не обязательно талантливый специалист, философ с головы до пят, неамбициозный бессеребряник, отзывчивый на доброе слово большой ребенок.