Так зачем же, если ее жизнь наконец-то двинулась в нужном направлении, она решила поменять все свои планы? Конечно, не из-за неожиданного письма какой-то там старой дамы, сообщившей о том, что в ее сарае стоит сундук с родительскими вещами. Или все это просто повод вернуться в Индию, по которой она все-таки скучала, несмотря на все пережитое? Это была словно фантомная боль после потери жизненно важного органа.
Мисс Сноу спала, похрапывала, чмокала губами, временами стонала, как будто боролась со своими внутренними демонами. Потом внезапно села, и пишущая машинка Вивы упала со стуком на пол, а на нее посыпались листы бумаги.
Собирая на коленях бумагу, Вива увидела зеленовато-голубую воду, метнувшуюся змеиным кольцом мимо иллюминатора. Она подошла к умывальнику и умыла лицо. До обеда оставалось полтора часа; за это время она должна сделать набросок статьи. С названием тоже было неясното ли «Рыболовецкая флотилия», то ли, может, «Сколько стоит муж в Индии». А ведь когда-нибудь она сгорит со стыда даже при одном воспоминании об этом.
Глава 8Пуна
Господин! деликатно крикнул слуга Джека Чендлера в дверь ванной. Проснитесь, пожалуйста, время идет. Jaldi! Скорее!
Я не сплю, Динеш! крикнул в ответ Джек Чендлер. Я думаю.
Он пролежал в ванне почти час. Уже стемнело, новинкаэлектрические лампочки горели лишь в двух местах. Закрыв глаза, он размышлял о семейной жизни и о том, почему мужчины лгут; думал о Суните, с которой ему вскоре нужно будет расстаться.
Обычно это было его самое любимое время, когда он стаскивал с себя мундир, пропахший конским потом, ложился в теплую воду, держа в руке стакан виски, смешанный так, как ему нравилось, и позволял себе роскошь безвольно плавать почти как морская медуза около часа. Потом Динеш одевал его, и он шел в клуб. Но сегодня он был просто комок нервов. Днем он зашел в пыльную гарнизонную церковь и поговорил с викарием, невзрачным, унылым человечком, насчет церемонии бракосочетания, которая состоится через месяц. Все данные он написал на листке бумагимисс Роза Уэзерби, незамужняя, из Парк-Хауса, Миддл-Уоллоп, Хэмпшир, но викарий сообщил ему, что в Индии для бракосочетания не нужны предварительные объявления, так что многие (намекнул он, не сказав прямо) женятся спонтанно. Его слова смутили Джека, ведь он, с его логическим мышлением, всегда тщательно продумывал все свои действия.
«Время, потраченное на разведку, почти всегда себя оправдывает» таким было одно из его жизненных правил. Когда-то его прорычал сержант-майор неуклюжим новичкам в военной академии в Сандхерсте в первую же неделю их пугающего знакомства с военной службой, и впоследствии оно не раз спасало ему жизнь. Так почему же теперь слишком поздно что-то менять; почему он так легкомысленно игнорировал его и опрометью, закрыв глаза, нашел себе жену?
Он приказал себе написать Розе письмо и отправить его в Порт-Саид, куда, по его расчетам, пароход прибудет через двенадцать дней.
«Моя любимая Роза, написал он. Сегодня я зашел в церковь, к викарию, который будет нас венчать, и» Он скомкал письмо, раздраженный банальностью своих мыслей и тем, что он не нашел нужных слов, хотя они должны были явиться к нему сами.
Все больше и больше он находил общение с ней напыщенным, фальшивым, словно взрослая и более рискованная версия писем, которые они писали в его английской школе-пансионате в часы утренних воскресных занятий. Восторг их первых посланий выродился в скучный обмен планами, подслащенный ласковыми обращениямимоя дорогая маленькая невеста, моя дорогая будущая женушка, которые теперь тоже казались ему искусственными и чересчур фамильярными.
Ему приходилось писать и матери Розы. Они встречались дважды, в первый раз на пасхальной вечеринке в ее доме, где его разглядывали какие-то родственники Розы, поздравляли с неожиданной помолвкой и несли всякую чепуху про Индию. Теперь миссис Уэзерби прислала ему несколько писем, полных нелепых советов насчет свадьбы. На прошлой неделе она сообщила в письме, что отец Розы, проводив дочь, слег с тяжелым бронхитом. «Но, пожалуй, лучше пускай это останется между нами, добавила она. Они с отцом очень близки, а у нее и так много всего «на тарелке». Почему-то выражение «на тарелке» тоже вызвало у него раздражениеему показалось, что она смотрела на него, как на какой-то неприятный зеленый овощ, который вскоре придется грызть и пережевывать. Но если уж он был такой неизвестной величиной, почему эти двое разумных, любящих родителей позволили ему говорить о свадьбе? В минуты скверного настроения он почти винил их за это.
Он встал во весь рост в ванне: высокий мужчина с тонким, чувственным лицом, настороженным взглядом, сильными, покатыми плечами и длинными, мускулистыми ногами наездника. Теперь, в двадцать восемь, он выглядел гораздо лучше, чем шесть лет назад, когда впервые приехал в Индию. Тогда он был высоким мальчишкой, всего год как закончившим Сандхерст, худым, несмотря на все адски тяжелые упражнения, шагистику, верховую езду, экспедиции в доморощенные пустыни с тридцатью фунтами груза на спине, нацеленные на то, чтобы выбить из молодых людей всякую изнеженность.
Пожалуйста, сэр. Динеш стоял с улыбкой в дверях, полотенце в руке. В Пуну он приехал три года назад, бежав с затопленной наводнением фермы в Бенгалии. Джек совершенно случайно встретил его в доме своего приятеля в Дели и был поражен сияющей улыбкой этого бенгальца. Динеш считал эту работу ослепительной удачей судьбы в своей полной трагедий жизни. Знаком того, что его карма, его колесо фортуны движутся к лучшему.
Теперь Динеш и Джек прекрасно ладили между собой. То, что Джек был молодым офицером Индийского, а не Британского кавалерийского полка и могпосле упорной учебы, ведь он не был прирожденным лингвистом, говорить с Динешем почти что бегло на хиндустани, было предметом гордости для слуги. Ведь он, как и многие хорошие слуги, грешил снобизмом и глядел свысока на других слуг в британских полках, которым приходилось говорить со своими сахибами по-английски. Вместе они уже прошли через многие хорошие моменты в жизнипарады, школу верховой езды в Секундерабаде, ежегодные лагеря в горах, где Динеш, в восторге от такого приключения не меньше своего сахиба, готовил для Джека еду на одном из дюжин огоньков, которые появлялись из земли, как только темнело. Динеш служил ему с почтением и страстью; это смущало и беспокоило Джека, ведь колесо фортуны снова поворачивалось. Все слуги ДжекаДинеш, уборщик, повар и ее маленькая дочкачетко понимали свое положение в доме, зорко следили друг за другом и за иерархией. Приезд Розы, несомненно, взъерошит их перья, а Джек не мог подыскать слов, чтобы объяснить ей это.
Он вошел в спальню, простую комнату с низким потолком. Над узкой койкой с москитной сеткой крутился древний вентилятор. На полу лежала циновка из тростника; голые стены украшала лишь одна выцветшая гравюра Озерного края, оставшаяся от прежнего жильца. Шесть недель назад он обратился в полковую лавку с просьбой привезти ему двуспальную кровать, но дела здесь делались медленно; придется напомнить им еще раз.
На бамбуковое кресло в углу комнаты Динеш положил льняные брюки и белую рубашку, все прекрасно поглаженное.
Часть стеныДинеш трудился несколько часов, когда они прибыли сюда, была обтянута красной тканью, на которой висели свистки и шпоры, походный поясной ремень и сабля.
Возле кровати слуга поставил серебряную чашу с фруктовыми солями «Эно», на случай, если они понадобятся после тяжелой ночи в клубе. Еще, трогательно, словно хотел сказать, что попытается отнестись к ней с симпатией, Динеш окружил фотографию Розы гирляндой бархатцев, словно она была богиней.
Сейчас Динеш вышел из тени, которую отбрасывал фонарь-«молния», старательно обтер Джека полотенцем, помог ему надеть трусы, затем раскрыл пояс брюк, чтобы сахиб сунул сначала одну ногу, затем другую.
Поначалу Джек ненавидел этот ритуал одевания. Когда это случилось в первый раз, он даже рассмеялся и выхватил у Динеша свои штаны, чем обидел его. Ему было неловко, казалось унизительным, словно два взрослых мужика играли в куклы. Теперь он привык и ему даже нравилось. Оправдывал он это тем, что теперь гораздо лучше понимал: в этом доме все относятся к своим обязанностям серьезно. Но, если честно, то нежные прикосновения Динеша позволяли ему чувствовать себя менее одиноким; к тому же он понимал, что все это продлится недолго и скоро закончится.
Все меняется, ясное дело. Никто не говорил об этом, но это постоянно присутствовало в доме, как и шорохи грызунов под досками пола. На верхнем этаже дома сахибы по-прежнему играли ночи напролет в бридж, устраивали бесконечные коктейль-вечеринки; а на цокольном этаже слуги еле сводили концы с концами.
Арун, индиец из высокой касты, с которым Джек играл в поло, недавно вернулся из Кембриджского университета, где изучал юриспруденцию.
Знаешь, что мне больше всего нравилось в Тринити-колледже? дразнил он Джека, лениво и небрежно, по-лондонски растягивая слова. То, что один из вас, белый человек, чистил мои башмаки и оставлял их возле моей двери.
За неделю до этого в Джекаон шел домой из клуба, одетый в теннисную фланель, плюнули на улице. Он остановился в полнейшем изумлении, с чужой слюной на плече, не зная, то ли игнорировать этот плевок, то ли ответить на него крепким ударом.
Ужинал он в одиночестве в столовой, бедноватой, с разрозненными стульями и тусклыми свечами, изрыгавшими парафиновую копоть. Это тоже предстояло исправить.
Динеш подал ему простое кеджери. Обычно Джек с удовольствием ел это блюдо, но сегодня слишком нервничал, и ему ничего не лезло в глотку, так что он лишь поковырялся в нем вилкой и отставил.
Выпил стакан пива, размышляя о том, как противоречив человек. Полгода назад, когда он впервые увидел Розу, его удручала пустота в жизни, вполне устраивавшая его прежде; ему хотелось, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы говорить не о политике, поло, кутежах и о том, как однообразно кормят в офицерской столовой и клубе. Но теперь демон, сидевший в его голове, нашептывал ему о прелестях холостяцкой жизнине надо ни перед кем отчитываться, когда ты возвращаешься домой из клуба, можешь работать до полуночи в жару, как недавно во время крестьянского восстания «Акали» (Бессмертные) в Пенджабе. Ему была невыносима мысль о том, что полковник, не поощрявший женитьбу своих молодых офицеров, может отстранить его от активных боевых действий.
Потом он прогнал из головы все эти размышления, спрятал лицо в ладонях и тяжело, прерывисто вздохнул. Почему бы не быть честным, хотя бы перед самим собой? Сегодня все его мысли были о Суните, милой Суните, которая даже не подозревала о грядущих переменах и совершенно их не заслуживала.
Господин, через десять минут приедет тонга. Вы желаете пудинг? Творожный, с мускатным орехом и сливками.
Нет, Динеш, спасибо. Кеджери очень вкусное. Динеш забрал тарелку. Просто я не голоден.
Джек вышел на веранду и закурил сигарету. Ночь была жаркая и влажная, необычно жаркая для этого времени года в Пунестеклянный термометр, привязанный к перилам веранды, показывал восемьдесят градусов.
Сетчатая дверь закрылась с привычным скрипом; старая дворняга, безуспешно ждавшая возле кухни какой-нибудь подачки, поплелась в лиловую тень. Во флигеле для прислуги послышался смех, кто-то заиграл на табле.
Сможет ли молодая жена переносить жару? Не испугается ли собаки с облезлым хвостом? Будут ли ее раздражать так же сильно, как его, ужасные коктейль-вечеринки, на которые он вынужден являться, чтобы не рассердить полковника? Все эти вопросы заставляли его нервничать. Просто он слишком плохо ее знал.
Господин, тонга приехала.
Возле кухонной двери его ждала тонга, которую привезла старая костлявая лошадь. Тонга заскрипела под его тяжестью. Он ехал, чувствуя себя преступником и удивляясь, почему перспектива женитьбы превратила некоторые аспекты его жизниСуниту, счета за бар, заботливые манипуляции Динеша, даже привычку лежать часами в ванной, когда требовалось решить какую-либо проблему, в секреты, приправленные чувством вины.
Дом Суниты стоял в старой части городаих разделяли двадцать минут и целый мир, хотя, казалось бы, это не расстояние. Многие мужчины продолжали встречаться со своими любовницами и после женитьбы, но он этого не хотел. Его родной отецискренний, сдержанный мужчинатоже служил кавалеристом в Восьмом кавалерийском, много лет был его кумиромотважный путешественник, лучший в округе игрок в крикет. Он часто напоминал Джеку о своем участии в настоящих сражениях, главным образом в Месопотамии. Но при этом он еще и беспрестанно менял любовниц, и боль от его лжи просачивалась в жизнь его близких словно медленный яд.
Все мужчины лгут, как-то сказала мать Джеку и трем его сестрам. Они ничего не могут с этим поделать.
Три года назад, во время особенно неприятного отпуска, который Джек провел в родительском доме в Оксфорде, атмосфера накалилась так, что отец даже ел отдельно от всей семьи, в своем кабинете.
За три дня до Рождества мать, раскрасневшаяся от выпитого джина, с бешеными глазами, объяснила, в чем дело. Оказывается, новая любовница отца, молодая девчонка, которую он поселил в Оксфорде, ожидала ребенка.
Знаешь, сказала мать с искаженным от злости лицом, всю жизнь я никогда по-настоящему не понимала мужчин и не любила их. Теперь я их понимаюи ненавижу.
Его ужаснула и оттолкнула боль, исказившая ее лицо; он повесил голову и почувствовал себя виноватым, словно все это совершил он сам. Ему не хотелось, чтобы Роза пережила такое. Говоря старомодным языком, который ему почему-то нравился, он дал обет верности и не собирался его нарушать. Он знал, что в нем течет горячая отцовская кровь: он любил стрелять, мчаться во весь опор на лошади, напиваться до безобразия, заниматься сексом с женщинами, но гордился тем, что у него больше разума. После свадьбы все бешеные порывы будут укрощены. Он хотел сделать Розу счастливой, заслужить ее доверие и сохранить его на всю жизнь.
Он уже смотрел другими глазами на многое в своей жизни. Примет ли она Индию так, как он сам? Он старался быть с ней честным и рассказал про летнюю жару, от которой съеживаются кости, о нищем населении, о постоянных переездах, о тяжелой жизни офицерской жены.
Но в то же время он ухаживал за ней с отчаянием парня, втрескавшегося в девушку, который знает, что у него заканчивается отпуск, и через неделю он уедет. В его предостережения вкралась расчетливая практичность.
Впервые он увидел Розу в Лондоне на званом вечере для дебютанток, куда притащила его подруга его матери, заявив, к его раздражению, что это «просто так, для декорации». Туда он шел пешком по Парк-Лейн и нервничал сильнее, чем мог признаться в этом. До этого он приезжал в Лондон в последние дни войны; город был неухоженный, парки запущенные, а на улицах на каждом шагу встречались похоронные процессии. В этом новом Лондоне по Парк-Лейн мчались сверкающие авто, пугая лошадей, а девушки носили ужасную стрижку и пускали дым тебе в лицо.
Мать, стараясь оградить его от накаленной домашней атмосферы, просила подруг, чтобы те приглашали его с собой на вечеринки, но он был в ужасе. На одной из них он видел, как парочка открыто занималась любовью в боковой комнате на куче пальто. Он попятился, пунцовый от смущения и охваченный желанием наподдать им обоим, чтобы они больше не устраивали такой спектакль. На другой, с удивлением глядя на группу возбужденных гостей, нюхающих белый порошок, он насмешил всех, когда поинтересовался, что они делают, и получил грубый ответ: «Эх ты, темнота! Это озорная соль. Кокаин».
Но Розаона совсем другая. В Сэвил-клубе, где он стоял в смокинге под сводами, на которых резвились упитанные херувимы, она оказалась рядом с ним, очаровательно неловкая, в великоватом и явно не новом вечернем платье, но поразительно красивая, с шелковистыми волосами и милой улыбкой. Оркестр заиграл фокстрот, и она слегка подняла брови и улыбнулась ему.
Потанцуйте со мной, сказал он, и она шагнула в его объятия. Несколько минут они безуспешно пытались перекричать музыку, а он несколько раз наступил ей на ногу.
Вы пришли с компаньонкой? спросил он у нее через несколько танцев.
Да, сказала она с очаровательной улыбкой, но, к сожалению, она играет внизу в бридж.
Вы видели картины внизу? поинтересовался он. В библиотеке есть несколько замечательных портретов.
Самый древний в мире и банальный прием. Она ответила с милой серьезностью:
Нет, не видела, но с удовольствием посмотрю.
И вот там, в мягком полумраке библиотеки, под изображением мужчины, держащего под уздцы бешеных коней, он просто обнял ее и поцеловал в мягкие губы, почувствовав, как сначала она робко сопротивлялась, потом застыла, а чуть позже ответила ему.