Война на своих и чужих по-своему поделила. Всех ракитнянцев уравняла, всем рты заткнула. Кто от беды онемел, кого сыра земля приняла. Мужики на фронтах. Бабы с малыми да калеки со стариками по углам воют. А отчаянные головы в степи за оврагами в партизанский отряд сбились. Орыся как услышала, так и рванула в степь. Через два дня в Ракитное вошли немцы, и ракитнянцы от черного ужаса в первую очередь показали на ее двормол, хозяйка где-то бродит, а хата пустая, поэтому немцам лучше на свободном подворье обустраиваться, а не живых людей теснить Горе, горе Где те живые ныне? Где?.. Ракитнянцы с немой ненавистью наблюдали, как по их домам шныряют врагидо мозга костей и навечно чужие вояки, режут их кур и свиней, укладываются в их постели Они молча ждали, пока враг захрапит, и били Богу поклоны, прося для немца таких адских мук, каких еще не знал никто из живых. И мертвых
В сорок третьем к немцам в Ракитном присоединились говорливые, вечно голодные и навсегда обмороженные румыны. В сорок третьем в свой дом вернулась и Орыся. На пальцах объяснила шестерым придунайским воякам, что поселились в ее хате, что она тут раньше жила, а теперь, значит, будет им прислуживать. Если нужно. По Ракитному поползло
Ой-йой! Хорошо, что Параска умерла и не видит, как внучка ссучилась одни.
А разнесло ж ее, паскуду, на румынском харче! другие.
А может, партизаны Орысю к румынам направили, третьи.
Да кто знает! четвертые.
Орысякак немая. Из нее и капли правды не выцедишь.
Но за несколько месяцев правда стала заметной и без слов: Орыся едва волочила по двору ноги, руками придерживала округлившийся живот, в котором пряталась от злого ока новая жизнь. Беременна?
Вот как! Люди гибнут тысячами, а она принесет в подоле, ужасались ракитнянцы.
От румына! постановили, и никто не пошел к Орысе, когда она выла от боли и одна-одинешенька рожала в холодном сарае за хатой. Да и не добежали бы, даже если б и хотелислишком уж мрачные события происходили в Ракитном в тот день, когда Орысе выпало рожать.
Маленькой Орысиной доченьке Марусе исполнилась неделя, когда наши войска выбили из Ракитного немцев с румынами. В село вернулись партизаны, а среди них и молчаливый, никому до того не знакомый казах Айдар. Орыся вместе со всеми вышла героев встречатьдитя в худое одеяльце закутала, к груди прижала А на шеекрасное коралловое намысто колышется.
А вырядилась, шлёндра! Стыда жни капли! Можно не искать! ракитнянские бабы аж задохнулись от гнева. Сука! Подстилка румынская!
А казах Орысю обнял, одеяльце откинул, на дитя глянулзасиял.
Дочка
Что? Что он сказал? Вы слышали? заволновались ракитнянцы. И глаза прячутвот так петрушка!
Неужели партизан верит, что это его ребенок? Придирчивые без промедления взялись высчитывать, но фельдшер Матвей Старостенко, что у партизан командиром был, все по порядку объяснил:
Вот бамагу отправил На самый верх! Чтоб Орысе орден вручили. Как героической партизанской связной.
Ракитнянцы языки прикусили, но не поверили. Уже и война позади, уж и казах Айдар молодым умер от ран, уже и Орысиной Маруське шесть годков, а они так или эдак возвращаются к невыясненному вопросу.
Говорю, от румына принесла! бьет себя в грудь Ганя Ордынская, как будто свечку держала.
Да На казашку не похожа, соглашаются бабы.
И что ты крутишься, как та румынка чертова! не удержался фельдшер Старостенко, когда Орыся принесла к нему маленькую Марусю с набухшими гландами и фельдшер никак не мог заставить девчушку открыть рот, чтоб обработать облепленные миндалины хлопковой тряпицей, смоченной в керосине.
Так и приклеилосьрумынка. С мясом не оторвать.
Маруся стянула с шеи тяжелое намысто, осторожно положила на стол ик окну. Неужели мама без нее в клуб пойдет? А потомк папиной могилке на кладбище? Как же без Маруси? Она и героическую песню «Гренада» выучила специально ко Дню Победы, и односельчан-фронтовиков послушала быпро страсти всякие, про фрицев.
На улице у цветущего сиреневого куста Орысю с Марусей поджидали две молодые женщины. Обеимне больше тридцати по паспорту, а на видвсе сорок. Война проклятая. На кожуморщины, на рукимозоли, только глаза светятся да сердце тревожится. А для кого? Нет в Ракитном мужиков неженатых. Разве что калека Григорий Барбуляк. Они и на него косились, да Гришка на женщин толькотьфу! Э-э-э-эх, суждено девкам пустыми помереть, поэтому, хоть и мысленно, завидовали Орысе, аж дыхание перехватывало, все успела: и полюбить, и Марусю родить, а от когоот румына или партизанадевкам теперь все равно.
Первая на забор глянула, усмехнулась:
Ох и дыра в заборе! Верно, любовник к Орысе бегает
Откуда ему в Ракитном взяться? вторая. Да на двор:Орыся! Сколько можно тебя ждать?
Из домаОрыся. Сердитая. Молнии в глазах едва сдерживает. Марусю за руку силком тянет, а та упирается, словно ее к фельдшеру на расправу ведут.
А ну брось мне эти фокусы! И в сердцах Марусю по спинешлеп!
Маруся надулась, за порог уцепилась. Не оторвать. Губы сжала, из глаз слезы катятся. Орыся дочкину руку отпустила, стала над ней.
Ну что мне с тобой делать, теленок упрямый?
Девочка мокрые глаза на маму подняла, моргает, а порог не отпускает.
Орыся вздохнула, рукой махнула.
Ну, хорошо
Ой-ой! И мир расцвел! Девчушка как подскочила, как рванула в дом Женщины с улицы:
Куда это твоя Маруська смылась?
Орыся снова рукой махнула, мол, чтоб ей пусто было, калитку отворила, к хате обернулась и аж рассмеялась.
Вот обизяна!
Стоит Маруся на пороге, сияет, как медный грош. А с шеи аж до пупа тяжелое коралловое намысто свисает.
Ну, идем уже, говорит Орыся ей.
Маруся маме кивает, а сама и ступить боится. Наконец ручонками в намысто вцепилась, смотрит на него и к калитке осторожношажок, еще один, еще
Под ноги смотри, а не на намысто! Орыся ей. Упадешь, нос разобьешь, кровью умоешьсяи не будет тебе праздника.
Маруся глаза от намыста отвела, а рук не отняла. Так и шла к Орысе, придерживая тяжелое намысто. А оно Марусю по животухлесь, хлесь, хлесь!
Девятого мая герой войны Матвей Иванович Старостенко напрочь забывал, что он теперь большая шишка и председательствует в местном колхозе. Крепко обнимал каждого ракитнянца у клуба, словно собственноручно проверял количество односельчан, не проглоченных войной, и когда клуб заполнялся взволнованными людьми, поднимался на сцену и, чернея от воспоминаний, шептал в неожиданную тишину:
Вечная слава героям, что сложили жизни в боях против проклятых фрицев! Помянем сначала наших! Мы еще напоемся, а они
Вечная слава! Орыся с подругами и маленькой Марусей шла по улице к клубу и вспоминала, как впервые встретила казаха Айдара, как тот обжег руки крапивой, когда тянулся сорвать для Орыси чудесный цветок, которого Орыся с тех пор больше никогда в лесополосах не видела, как вдвоем лежали в стогу, смотрели в ночное небо, а с неба им сияла одна звезда.
Маруся плелась за мамой, придерживала тяжелое намысто и все глазенками по улицестрель, стрель! Странно Отчего это люди в клуб торопятся и никто на Марусю не смотрит? Почему никто руками не всплеснет, не остановится удивленно, не воскликнет: «Да вы только гляньте на румынку Орысину! Да это ж такая красота, что глаз не оторвать!»
Остановилась вдруг мама. Руками всплеснула:
Надо же! А платок я дома забыла!
Женщины ей:
Стыць, Орыся! Мы и так из-за твоей малой опаздываем!
Маруся рядом с мамой стоит и все головой крутит, вдруг видитна лавке возле своей хаты сидит Степка-немец. Очочки свои поправляет и на Марусю посматривает.
Маруся крутнуласьи к маме:
Я сбегаю За платком
Орыся улыбнулась, ладоньюпо черным косам Марусиным.
Беги, дочка В шкафу на нижней полке. Найдешь?
Маруся: а то! И пошла по улице. На Степкуглядь: ага, крутится на лавке, как вьюн на сковородке, на Марусю щурится, покраснел даже Подбородок вскинула вышеплечики расправились. И намысто по животухлесь! Словно подталкивает к Степкеближе, ближе.
Маруся прошла мимо лавки, обернуласьсидит Степка, как привязанный, не идет следом.
Надулась. Идет по улице дальше.
Вот дурной немец! обиделась.
Рыжего Степку Барбуляка в селе прозвали немцем из-за его отцакалеки Григория. А дело было так.
Перед войной уже немолодой, покалеченный еще в Гражданскую махновской саблей Гришка наконец нашел глупую девку Ксанку, которая, хоть и проревела полночи перед свадьбой, но выйти за калеку не отказалась, потому что все равно другие хлопцы на нее не засматривались, а в девках года листать еще горше, чем с нелюбимым жить. Поженились, а тутвойна. Вот когда Ксанка Бога поблагодарила: все мужики к ружью стали, а малограмотного инвалида Гришку даже в писаришки не взяли, при ней остался. И хоть от голода совсем ослабел, сидел в хате и стонал, в сорок третьем однажды так ловко управился со своей главной мужской миссией, что даже немцы с румынами удивлялись: и что за люди эти украинцыпо ямам и углам жмутся, есть нечего, а уже вторая баба на селе беременна, черти бы их побрали. Не желают вымирать, плодятся бесстыдно, словно и не висит фашист над ними, как кара Божья.
Первой из тех двух беременных была Орыся, второйГришкина Ксанка.
Ксанка за неделю до Орыси родила недоношенного рыженького мальчика и дала ему имяСтепан. Ожила. В глазахсчастье. Сыночка из рук не выпускает, Гришку в шею погналаеду искать. Еще недавно умереть согласна была, потому что под немцем все равно не жизнь, а нынчелетает. За этими мечтами однажды даже не заметила, как молодой немецкий солдат Кнут, что офицеру прислуживал, рядом с малышом оказался. Наклонился над колыбелькой самодельной, которую Гришка навесил на грушу за хатой у сарая
Ксанке речь отняло. Замерла, сердце колотится, рука к топору тянется.
Не успела. Кнут от колыбельки отошел, улыбается, словно выпало ему счастье неземное. Рядом с Ксанкой присел, из кармана маленькое фото достал, показываетсмотри!
Ксанка на фото глянула. Господи Всемогущий! Словно кто-то ее маленького Степанчика откормил нормальными харчами и перед фотокамерой усадил.
Кто это? отважилась спросить.
А Кнут и смеется и плачет.
Мой Ганс, говорит. Сын.
Головой закивал горько, мол, как ты там без меня, мое дитятко. Ксанка и сама чуть не разревелась.
Ничего, ничего, трясется и Кнута по спине гладит. Скоро вам отсюда бежать без оглядки Скоро
Кнут в себя пришел, фото маленького Ганса поцеловал, в карман спрятал ипрочь.
Ксанкак Богу:
Пусть немец моего сыночка не тронет.
Не знала, о чем просит.
В ту ночь немецкий офицер, который квартировал на Гришкином и Ксанкином подворье, проснулся от горького голодного детского плача. Кликнул Кнута, велел перестрелять всех, кто только посмеет рот открыть.
Кнут нашел Ксанку и Гришку у сарая за хатой, приложил палец к губам, мол, молчите и ребенка успокойте, достал из кармана заеложенную конфетку, положил Гришке в ладонь и показал на Ксанку со Степанчиком на руках.
Мутер кушать Ганс вырастет сильным
Наутро раздраженный немецкий офицер зашел за хату, ткнул в Ксанку со Степанчиком, и немецкие солдаты потянули бабу с младенцем к стогу соломы, что стоял перед хатой. Тем временем Гришка пытался отыскать за селом колхозный тайник со свеклой, который еще до войны распорядился заложить предусмотрительный председатель колхоза, и Гришка тогда вместе со всеми ракитнянцами копал глубокую яму, сбрасывал в нее свеклу, заваливал соломой, а сверхуслоем земли. Сколько жизней спасла эта мерзлая свекла
Немцы Ксанку к стогу тянули. Ксанкины ноги не слушались, подгибались, как ватные, отдавали всю свою силу рукам, потому что рукам теперь нужна была вся Ксанкина силаприжать к груди Степанчика, успокоить, да и не упустить же, не дай Бог!
До стога не дошла. Упала посреди двора на колени, но дитя не выпустила. Степанчик заплакал. Немецкий офицер что-то приказал солдатам, те засуетилисьодин схватил сверток с младенцем, дернул к себе, и Ксанка отпустила только потому, что боялась навредить сыну. Немец побежал к стогу, вырыл в нем нору, вбросил туда Степанчика, закидал нору соломой
Ксанка задохнулась и упала на землю. В стогу плакал ребенок. Офицер подошел к Ксанке, толкнул сапогом в боквстать!
Встала.
Шатаетсяот ужаса пьяная, немца сумасшедшими глазами ест, молит глухим шепотом:
Господин офицер Отдайте сыночка Отдайте Сыночка отдайте Отдайте.
Офицер криво улыбнулся и щелкнул пальцами. Рядом с Ксанкой вырос немецкий солдат. Ткнул ей в руки вилы.
Что? Что? Ксанкины глаза стали звериными.
Офицер театрально вытянул руку. Солдат вложил в нее гранату.
Айн! Цвай офицер усмехнулся. Вырвал чеку и бросил гранату в стог.
Господин офицер приказываетищи в стогу свой маленький киндер, пробормотал перепуганный переводчик. И пятится, пятится от стога
Ксанка страшно закричала, отбросила вилы и побежала к стогу. Разгребает солому и воет. Ракитнянцы от своих хат на нее смотрят, плачут, а ближе подойти боятся.
Офицер что-то раздраженно выкрикнул. Солдаты подхватили Ксанку, оттянули от стога.
Баба баба переводчик совсем потерял голову от страха. Трясется, пот глаза заливает. Баба Господин офицер приказывает Вилами ищи. Вилами Нельзя руками. Убьет.
А солдаты уже снова Ксанке в руки вилытык! И ногой по спинек стогу! А из стога едва слышно, как ребенок пищит.
Ксанка осторожно вилами солому разгребает, руки трясутся
Потерпи, родненький Сейчас мама тебя
Отбросила солому. Глаза сумасшедшие. Сновавилы в солому. И прислушиваетсяслышно ли еще Степанчика?
Если гранату вилами зацепитвсех на куски разорвет, переводчика аж скрутило.
В любом случае сейчас рванет, сказал полицай.
Откуда Кнут взялся? Как до стога добежал? Ксанка еще отбрасывала солому, в стогу еще плакал ребенок, а переводчик вместе с полицаем еще отсчитывали секунды до взрыва, когда Кнут нырнул в стог, через миг появился со Степанчиком и с такой силой швырнул сверток с ним прочь, что тот упал метров за восемь от стога.
Вот сука! обиделся полицай.
В тот же миг взрыв разорвал на куски и Кнута, и Ксанку
Гришка с двумя перемерзлыми свеклами вернулся в Ракитное под вечер. Заплаканные бабы встретили его еще в степи. Рыдали жутко, тихоо страшной гибели Ксанки и Кнута. Схорониться Гришке велели, немецкого офицера так оскорбил поступок Кнута, что приказал убить Гришку и стрелять в каждого, кто осмелится подойти к Степанчику.
А где пацан? Гришка спрашивал, но голоса своего не слышал.
Немец его аж под забор закинул, заплакали бабы. Там и лежит, бедолага. Боятся люди к нему подойти. Немцы сказаликто подойдет, застрелят
До темной ночи Гришка прятался в соседской хате и смотрел на двух немецких часовых, что стояли у забора. А под забором разрывался от плача, хрипел маленький Степанчик.
Это что ж, Ксанка зазря погибла кольнуло в сердце. Помолчал и добавил:И немец
Под утро Степанчик затих.
Помер, не иначе горько вздохнула соседка, у которой прятался Гришка.
Калека упал на колени и пополз к забору. Часовые уснули, словно Бог им глаза закрыл. Гришка нашел безмолвный сверточек, прижал к груди, скорее прочь пополз. За соседской хатой на ноги встал, сверточек развернул.
Неужели Ксанка зазря погибла И немец
Степанчик выжил. Когда Ракитное уже освободили и ракитнянцы впервые после страшных лет оккупации собрались на площади у клуба, плакали и смеялись, пили горилку, поминали погибших и умерших, Гришка встал со стаканом в руке и вдруг сказал:
И за немца того Который моего Степку спас
Ракитнянцы калеку выслушали, а пить с ним не стали. Зыркали на рыжего малыша
Чисто немец! сказал кто-то, как клеймо наложил.
Так маленький Степка стал для ракитнянцев немцем. А калека Григорий, когда напивался, все рассказывал сыну про немца, который когда-то давно положил ему в ладонь конфету и приказал вырастить сына сильным.
В шесть лет в Степке было мало силы и роста, спутанные рыжие волосы и очочки со сломанной, перевязанной веревочкой дужкой на симпатичном курносом носу. Другие пацанята гоняют по селу, аж пыль коромыслом, а Степка усядется на лавке и все под ноги смотрит. И что с ним такое?
Маленькая Маруся рассердилась не на шутку, аж намысто в сердцах дернула, да испугалась, что нитка порвется, отпустила. «Степка-Степка! Куриная жопка!» Так смотрел, что и очочки запотели, а не кумекает, дурачок, что нужно за Марусей следом идти, потому что она для того к дому и вернулась, чтоб мимо Степки пройтись и похвастаться, какая она красавица писаная.