Так девушка и поступила, едва закончив одиннадцатый класс. Пока несравненный Герман всё ходил вокруг да около, искал или избегал причин и поводов для встреч, сомневался, опасался, а часто просто слонялся без дела, Кире хотелось жизни: событий, перемен, активного исследования и познавания. Психоэмоциональный ритм того самого особенного, самого непонятного, самого желанного Германа никак не совмещался с ее стремительным желанием жить взрослой самостоятельной жизнью. Девушка была уверена, что этот кареглазый умопомрачительно вкусный мистер «всезнайка» никогда не сможет ускориться и оторваться от своих друзей и маминой опеки. Что вся его глубинная трагедия (черт знает, в чем она заключалась), весь его бездейственный подход к жизни («пусть будет как будет» или «всё само как-нибудь решится», или «бесполезно менять и меняться, мир рухнул, и я вместе с ним»)всё это никак не способствовало их сближению. И пусть на уровне общности восприятия и на уровне моментального сцепления того, название чего девушка тогда еще не знала, Кира с Германом сливались в единое целое, едва они пересекались взглядами, пусть эмоциональные децибелы зашкаливали от одних только по большей части невинных мыслей друг о друге, не говоря уже о коротеньких моментах близостиих общее будущее было так же нереально, как если бы Герман разучился убегать от ответственности и возлагать решения важнейших задач на авось. Он просто не умел жить иначе. Незачем ему было уметь. Бабушки, дедушки, мама и даже до целых семнадцати лет папавсе носились вокруг единственного чада с бубнами и плясками. Велосипед хочетпожалуйста, магнитофонвот тебе, джинсы пятыебез проблем. Образцовая семья. Бабушкамедик, дедушкалетчик-герой, папа небольшой, но начальник, мама в министерстве. К чему напрягаться в такой компании? Германа всё более чем устраивало. Добиваться, взрослеть, вставать на ноги ему было ни к чему. Футбол, диван, музыка, книжкаэти невинные подростковые страсти владели Германом до появления его основной страсти. Но об этом позже.
А Кира не умела жить так невыносимо медленно и бесцельно, как Герман, и не хотела размазывать свою жизнь по бесконечному бутерброду под названием «подожди, как-нибудь потом».
Ох, уж этот Герман ему было, во-первых, страшно получить от ворот поворот, при этом еще и будто бы лениво и напряжно даже задумываться о том, что Кира ждет его и что ему надо бы хоть разочек-другой обернуться в ее сторону, по-мужски уверенно вглядеться в нее, обнять, почувствовать ее трепет. Вместо этого их первый поцелуй на выпускном на глазах изумленных был таким, словно он украл его, словно ему нельзя ее целовать, будто запрещено показывать, что он претендует на ее близость. Укоряющие взгляды тех, кто знал и донес Герману об отношениях Марка и Киры, связывали молодого человека по рукам и ногам.
В автобусе на подъезде к дому после выпускного Кира смотрела в окно с такой тоской. Она знала, что завтра ей придется вернуться к Марку, делать вид, что всё замечательно. Девушка понимала, что ни завтра, ни через неделю Герман не решится позвонить и пригласить ее хоть в кино, хоть на край света и не осмелится спросить о причине тоски в ее глазах. Он же увидел ее в них, он не мог не увидеть.
Увидел и осмелился не позвонить, а явиться с подарком на семнадцатилетие, спустя не неделю, а пять дней, и был любезно отправлен Кирой восвояси по причине ожидающихся гостей. А что еще ей оставалось делать, когда с минуты на минуту должен был прийти Марк? Кире почему-то казалось, что они убьют друг друга, если окажутся в одном помещении вместе с ее растерянностью и неспособностью сделать выбор.
Сама виновата, корила себя Кира, прижимая к груди шкатулку Германа и провожая его взглядом через окно, не говори потом, что он ничего не сделал и не решился. Ты и только ты причина того, что он ушел.
Занята она, видите ли. Будто я не знаю, что она занята. Ну, раз так, навязываться я не стану. Переживу, бурчал себе под нос Герман. Занята так занята. Не бегать же за ней, в конце концов? Если бы я был ей нужен, она бы отменила всех своих гостей.
В тот день обиженный Герман твердо решил забить на все свои не озвученные даже самому себе надежды на Киру. В тот день с грохотом всех своих ста девяноста сантиметров молодой человек приземлился на бордюр возле продуктовой палатки, выкурил за два часа пачку сигарет, запивая каким-то горячительным из маминых запасов, неуверенно встал и, пошатываясь, направился изучать аспекты взрослости за рамки Кириной видимости. По сути, просто отказался от своего недоформулированного желания и от несбыточной мечты о Кире, вытеснив ее суетой и вседозволенностью.
Ну, и Кира тем временем уже шла взрослеть в противоположном направлении, в настойчивые и такие понятные объятия Марка. Через два месяца после выпускного, отчаявшись дождаться весточки от любимого, прихватив с собой подаренную им недавно шкатулку, студентка первого курса иняза переехала к Марку. Не то чтобы она горела желанием поскорее выскочить замуж. Вовсе нет, но дома же был натуральный балаган. Мать познакомилась с каким-то кавалером и бессовестно три раза в неделю устраивала личную жизнь на маленькой кухонке. Кире совершенно некуда было деться от вечного бардака и чужих ботинок, шастающих по коридору. В однокомнатной квартире ютились три взрослых человека, не считая собаки. Она просто сбежала от коммунального хаоса. Благо, было куда бежать.
А вот почему Марк выбрал Киру? Почему он без тени сомнения принял ее в свой дом, пошел против матери и всячески ее оберегал? Это так и осталось загадкой. Он мог позволить себе любую.
В девушке тогда не было ни толики сочащейся тридцатипятилетней сексуальности, запечатленной знающей вкус удовольствия Кирой в первоклассном фотоархиве, ни женской мудрости, ни материнской заботы. Сплошная застенчивость, хрупкость, легкость походки, звонкая улыбка, ямочки, крепкая не по годам воля и жесть характера, помноженная на огромное желание добиваться всего самой. Хотя стоит признать, с поддержкой такого мужа, как Марк, добиваться было довольно просто.
Скоро освоив новую роль гражданской жены, Кира принялась строить планы, а Марк с удивительной готовностью бросался их реализовывать. Молодой человек, несмотря на свой лидерский нрав, старался ни в чем не перечить своей избраннице. Но Кирина эмоциональная незрелость, вечное желание какого-то движения, обиды, что это движение не происходит с желаемой скоростью, острое недовольство немыми упреками гражданской свекрови не позволяли приступить к формированию даже фундамента их семейных отношений. Кира часто плакала ни с того ни с сего. Причин не объясняла. Понять ее было невозможно. Несколько раз девушка взрывалась, собирала вещи, хотела уйти, но Марк всегда останавливал ее. Обнимал крепко-крепко, и Кира затихала. Да, и идти ей было некуда.
После подобных сцен девушка подолгу стояла у окна. Не плакала, просто смотрела куда-то вдаль. Марку было тревожно за нее в такие дни. Он даже не догадывался тогда, куда она так пристально смотрит. Много позже муж узнал, что там вдалеке виднелся кусочек дома Германа. Того самого Германа, которого она так ждала, которого искала во всех мужчинах всю свою жизнь.
В моменты нервных срывов девушка то и дело брала в руки шкатулку, любовалась ей, перебирала бусины от сломанного маминого ожерелья, ставила ее на самое видное место в комнате, не позволяла никому к ней прикасаться. Пару лет спустя Марк узнал, что шкатулку ту подарил жене тот самый долбаный придурок, которого он часто встречал у ее подъезда. Доброжелатели сообщали ему по-братски время от времени, что видели Киру вместе с каким-то высоким челом, но мужчина никогда не придавал этому значения. Где он, а где Герман? Это даже смешно.
С характером своей крошки Марк вскоре примирился и перестал реагировать на ее извержения. А потом умаявшаяся Кира, окончательно осознав, что Германа в ее жизни не случится, особенно после встречи на скамейке под дождем, позвала своего настойчивого в законные мужья, и молодые начали готовиться к свадьбе.
После замужества Кира немного успокоилась. Первый год царила полная идиллия. Супруги заканчивали высшее образование, устроились на постоянную работу, радовались первому дивану, одеялу, телевизору, телефону, поездке на море. И всё бы хорошо, но Марк стал периодически задерживаться на работе и злоупотреблять, мягко говоря. Снова начались ссоры. Кира на дух не переносила алкоголь, так же как и храп перебравшего ночами напролет. С той поры девушка привыкла спать с головой под подушкой и жутко бесилась, если муж будил ее под утро с призывом к супружескому долгу. Так день за днем прошли еще три года.
И вот, наконец, семье достался бесценный дар провиденияМарк получил в наследство от бабушки потрепанную квартирку на другом конце Москвы. Это был их первый настоящий дом. Пусть маленький, пусть в кирпичной девятиэтажке, но свой, куда всегда хотелось возвращаться. Это была настоящая перезагрузка их заблудившихся совместных мечт.
Наступил недолгий период тихого семейного счастья, вдали от окон Германа, натолкнувший Киру на мысли о ребенке. Марк, не раздумывая, поддержал желание жены. Dictum est factum, по традиции легко и непринужденно, с первой же попытки. То вам не Герман, который наверняка сказал бы: «Пока не время, мы успеем еще, давай вернемся к этому вопросу после моей диссертации». С Марком даже такой непредсказуемый вопрос решился в считаные дни. Беременность пролетела быстро и без особых хлопот. Кира порхала, ела килограммами мандарины и мечтала о декретном отпуске. В сентябре молодые родители уже гордо гуляли с коляской по школьному двору.
Как уже упоминалось, Кира обладала совершенно неуправляемым нравом и заоблачными требованиями. Всё должно было быть идеальным. Такой маленький тиран-диктатор. Как только у нее появлялось что-то свое, одушевленное или неодушевленное, она к нему уже никого не допускала. Бабушки к дому и ребенку привлекались весьма дозированно. Знаете, бывают такие семьи, где старшие верховодят, устанавливают свои порядки, поучают и живут жизнью детей. Тут об этом и речи быть не могло. Кира всегда сама решала, что, где, когда и сколько. С таким характером с ней старались не спорить. Тем более что Софья Михайловна рано отпустила дочь из-под крыла, не сохранив той особой ниточки, имя которой душевное тепло.
При этом все по-родственному старались помогать друг другу: старшиес уходом за детьми, младшиематериально и по хозяйству. Но задушевности, знаете, такого огонька поддержки, принятия, нежности и задора в глазах, крепких объятий и долгих разговоров никогда не случалось. А ведь именно в глазах Германа она, как ей казалось, отыскала тогда, еще в школе, ту самую задушевность и теплоту. Именно ее она потом всю жизнь так пыталась вернуть. Платила за нее всеми правдами и неправдами. Со стороны это выглядело полным идиотизмом. Парень на нее чихать хотел, а она у него под окнами сидит. Вольфрам, а не девушка была эта Кира.
Марк же, напротив, был полон страсти, а страсти были полны Марком. Задушевность была ему непонятна и тягостна. Любовь для него сочетала всестороннюю заботу, материальное обеспечение и безудержный секс, что по большому счету было более чем достаточно для многолетнего плодовитого союза. Марк не умел выражать свое восхищение ни тонким вкусом, ни изящностью восприятия жены, не считал нужным баловать ее комплиментами и подарками без особого повода, не любил быть интересным и трепетным. Холодильник полный, обои поклеены, новая машина под окном, интимная близость с горочкойчто еще нужно?
Но был и еще один маленький нюанс: Марк имел обыкновение распространять свои достоинства в комплекте или по отдельности на прочих многочисленных представительниц женского пола. Проще говоря, изменял жене направо и налево, вперед и назад, и во всех направлениях. Кира не просто догадывалась, а видела своими глазами, как женская часть рабочего коллектива смотрит на старшего менеджера отдела кузовных работ. Поначалу жена наносила неожиданные вечерние визиты в автосалон, после которых и стало очевидным, где и с кем, а главное, с какой целью муж проводит вечера. Ее дедукция и нюх вычислили неверность в первый же год их совместной, еще неофициальной жизни. Сказать, что для Киры это стало неожиданным знанием, было нельзя. Она никогда не верила в то, что станет для него единственно желанной. Она вообще не верила, что мужчины бывают верными. И этот факт ее не особо беспокоил до тех пор, пока элементарные приличия были соблюдены. Но после очередного вопиющего заплыва мужа к бортам из второго десятка Кира решила, что пришло-таки время запустить строительство «Нового дома», чтобы ненароком не выпустить в мужа оба патрона из ружья, ждавшего своего часа в чулане, или не съехать головой самой с то и дело прерывающихся семейных рельсов.
Для начала была произведена зачистка приоритетов: плясать под дудку «Заказчика», кем бы он ни был, в ее планы больше не входило. Она почувствовала в себе, наконец, силы и желание самой «заказывать музыку», настраивать ее на свой лад, влиять на ритм и развитие мелодии. Двигаясь до двадцати шести лет в пределах допустимой скорости, крайне редко пересекая отметку 60 км/ч, наша девочка с легкостью теперь утопила педальку в пол и унеслась прочь из журналистского стана в стан издательский. Географически переместилась с Киевской в Замоскворечье. Унеслась, так сказать, одна, ни на кого не рассчитывая, ни с кем не советуясь, опираясь исключительно на окрепший внутренний голос и знаки, которые постепенно училась улавливать из эфира. Так, решение сблизиться с производством многотиражных изданий основывалось на трех последовательных сигналах, промигавших красной лампочкой high priority в коридорах ее подсознания:
Фильм «Часы» Стивена Долдри.
Внезапно обнаруженные дальние родственники-писатели.
Приглашение на работу в представительство французского издательства, которое запускало в тот момент крупнейшие международные проекты совместно с Министерством культуры.
Квантовый сознательный фактор как бы шепнул Кире на ушко на повороте третьего пункта:
Вот оно!
Истина обнаруживала себя Кире задолго до того, как она научилась ее фиксировать, подобно пелевинским озарениям с видом на гору Фудзи.
Homo quisque fortunae! Это была ее новая цельначать ее с чистого листа! Взять за правило подмечать старания провидения, с благодарностью удерживать его горизонт.
После смены профессионального вектора, параллельной смены места жительства, параллельной встречи выпускников по случаю десятилетия выпускапосле всех этих последовательных трансформаций Кира осознала, что заброшенный на этапе котлована в отсутствие эмоционального «финансирования» проект «Герман» всё еще ждал своего часа. К кому, как не к нему, ей еще было возвращаться? Никакого нового персонажа вводить в сюжетную линию и в мыслях не было. Сложные задачи ее теперь не пугали, а лишь подогревали азарт. Девушка решила еще раз проверить то, что, казалось, не нуждалось в проверке, свою нужность Германуи запустила обратный отсчет.
«Создание нового дома» оказалось типичным для эпохи Собянина долгостроем. То никак не выделяли место под пятно застройки, то проектные организации банкротились одна за другой под давлением кризисов жанра и моральных принципов. Одних только согласований и одобрений надо было получить на пять жизней вперед, не говоря уже про утренние аудиенции в небесной канцелярии, чаепития с мамой Германа и мощение брусчаткой периметра радиусом два километра вокруг объекта. Генподряд пришлось менять трижды. Дурь и лень всё дальше и дальше отодвигали сроки сдачи объекта. Где-то на этапе монолитных работ кредиторы задрали ставки до небес. Пришлось сокращать косты, рефинансироваться, то и дело приостанавливать работы. Новоиспеченный инвестор Кира почти распрощалась со своими аналитиками и консультантами, которые в унисон твердили, что рентабельность проекта бешеная, что скоро наступит благоприятный период, что они уже договорились о льготных условиях и нашли среди знакомых надежных партнеров. Но это была утопия. «Дом» на третьем году жизни никак не желал обретать предусмотренные проектом заветные очертания.
ГЛАВА 4. Если друг оказался вдруг
Волна бежит на этот берег.
Волна бежит и что-то бредит.
И звезды падают за ворот,
И ковш на небе перевернут.