И теперь я это вижу по фотографиям. Они хороши, объективно хороши. Да, где-то нужно подправить баланс белого, где-то высветлить, где-то кадрировать чуть по-другому. Но все эти правки минимальны, потому что исходники хорошие. И опытный фотограф давно бы уже управился с обработкой, а вот я вожусь уже несколько дней. Потому что опыта в обработке пока нет. Вот и сижу с каждой фотографией, двигаю параметры, ищу идеальную композицию для каждой, любуюсь не только результатом, но и самим процессом. Мне нравится смотреть, как исходный снимок изменяется, становится лучше. Чувствую себя при этом немного магом. Может, поэтому и ношусь с каждым снимком? Чтобы подольше продлить магию, оттянуть момент финала?
Я так увлекаюсь процессом, что пропускаю момент, когда квартира наполняется ароматом жареного мяса, и очухиваюсь только тогда, когда Иль аккуратно кладёт руку на спинку моего кресла.
Невероятно, почему-то шепчет он. Ты двигаешь один рычажок, а картинка полностью преображается. И как ты только понимаешь, что нужно подвинуть?
Ну я просто изучил программу, пожимаю плечами.
Я, вроде, тоже её изучал и знаю, какие параметры за что отвечают, но как из исходной фотографии сделать такую, он указывает на монитор, так и не понимаю.
Если хочешь, я могу тебе рассказать кое-что.
У Иля загораются глаза, и он активно кивает.
А вообще, продолжаю я, понимание, что и куда двигать и менять, приходит с опытом.
О-опыт! тянет Иль. Где взять столько времени, чтобы заиметь этот опыт? Ладно, хлопает он меня по плечу. Пошли лопать. Это блюдо нужно есть, пока не остыло.
Я встаю, уже привычно опираюсь о плечо Иля и прыгаю к столу. На табуретку присаживаюсь в благоговейном трепете. Такой ароматной красоты на этом столе, наверное, никогда не было. На тарелке лежат маленькие ломтики мяса, покрытые золотистой, какой-то даже бархатной корочкой и кунжутом и посыпаны сверху рубленным зелёным лучком. А рядом, скрученная спиралью, дымится лапша.
Непроизвольно сглатываю. А Иль смеётся и садится напротив.
Японский рецепт бархатистого мяса. Лопай! Его горячим нужно есть.
И я ем. Жмурюсь от удовольствия и ем, потому что вкус мяса не уступает его виду и аромату. А потом Иль наливает чай и ставит на стол свои любимые, бесподобные кукисы, и я понимаю, что попал в сказку. Потому что такого не бывает. В реальности со мной такого не бывает. Это слишком хорошо и чудесно. И чудо не прекращается, а наоборот становится более ощутимым, и после обеда я с благостной улыбкой сижу с холодным компрессом на ноге и смотрю на Иля. Он расположился рядом на диване, достал из сумки шитьё и теперь, расправив белоснежную ткань и раскрыв коробочки со сверкающими стразами и бусинами, расшивает этими блестящими горошинами платье. Его рука с тонкой иглой порхает подобно крыльям бабочки, бесшумно и невесомо, при этом каждый взмах создаёт новый виток невероятного узора. Этот узор прекрасен, как и руки мастера.
Как сам мастер.
Я неожиданно осознаю, что не просто смотрю на него, я любуюсь. Это странно любоваться парнем. Но ничего не могу с собой поделать. Такой Иль меня завораживает. Он сейчас весь там, в своём мире, творит свою особенную магию, и блестящие бусины, как по волшебству, ложатся плотно одна к другой. И я не могу отвести взгляд. Он будто бы примагнитился к его фигуре, и теперь я, как зачарованный, смотрю, слежу, ловлю каждое движение руки, мимолётный поворот головы, взмах ресниц, игру солнечных бликов, что рассыпались по мягким волосам. Они наверняка мягкие. Одна прядь падает на глаза, и я борюсь с желанием протянуть руку и убрать её. Проверить, правда ли они такие мягкие, как кажутся.
Это как-то не совсем нормально, это странно. Но Я фотограф. Художник. Поэтому и смотрю так, как художник. На модель. Да Да, именно так! Как художник.
Губы Иля трогает лёгкая улыбка, а потом он хмыкает.
Знаешь, что забавно?
Иль отрывается от шитья и поднимает на меня глаза, такие синие, такие глубокие, что я даже не сразу соображаю отвести взгляд, прекратить так откровенно пялиться. Но Иль, кажется, не замечает этого, продолжает:
А ведь мне это сегодня снилось.
Что «это»? не понимаю я.
Да вот это! показывает он на платье. Снилось, что я шью, а ты сидишь рядом за компом и тоже что-то делаешь, только мы у меня были. И я ещё проснулся и подумал: «Ну что за бред! Почему я и во снах шью? Почему мне приключения не снятся, гонки там всякие?». Может, мне отдохнуть пора, и мозг как бы так ненавязчиво намекает? Типа: «Алло, чувак, смотри ты уже зашиваешься. Прекращай!».
Улыбаюсь.
Ну и отдохни. Почему бы нет?
Да как-то всё не получается, Иль пятернёй прочёсывает волосы, откидывая их назад, но прядь всё равно упрямо падает на лоб.
Силой воли стискиваю пальцы в кулак, чтобы не дёрнуться, не потянуться убрать.
Они всё идут и идут, продолжает Иль. И я не могу отказать. Причины особой нет. Я ж ведь не сказать, чтобы упахиваюсь и ночами не сплю. Да нет, сплю я ночами и вполне себе высыпаюсь. Я научился время организовывать. Оказывается, что это клёвая штука. Прям высшая магия. Рекомендую!
Иль показывает большой палец, а я смеюсь.
Ну вот и нет поводов отказать, разводит он руками. Да и не хочу я отказывать, если уж честно. Мне ж самому нравится всё это делать. Вроде, всё платья да платья, но в каждом что-то новое, какая-то своя изюминка. Да и заказчицы ко мне аж из других городов приезжают. Вот это вот, например, в Питер поедет.
Округляю глаза.
В Питер? Вот это да!..
Я сам в шоке, признаётся Иль. Но заказчица была наслышана обо мне, и захотела заказать платье именно у меня. И расстояние для неё роли не сыграло. А скоро выпускные пойдут, а я не только свадебные отшиваю, но и вообще вечерние наряды, так что в апреле-мае наплыв будет. И получается, что расслабляться как бы некогда. Даже вон во снах уже шью, усмехается он и спрашивает: А тебе пока фотографии не снятся?
Не-е Мне вообще редко, что снится, качаю головой и зачем-то добавляю: Сегодня, правда, снилось что-то.
Что? с любопытством смотрит Иль.
Первым делом хочется отмазаться и ответить, что снился бред, или что не помню ничего. Но это же Иль. Ему и впрямь интересно. Да и что такого в том, чтобы сон рассказать? Непонятный он, конечно. Но на то он и сон. Когда они понятными вообще бывают?
Да я толком ничего и не помню, пожимаю плечами. Только коней. Но это были не обычные кони, а мглистые, будто бы из тьмы сотканы. Они просто кружились вокруг меня и всё. Красиво, но ничего интересного.
Но Илю почему-то интересно. Он аж весь подбирается, а глаза внимательные и отчего-то хитрые.
А тебе было страшно? спрашивает он.
Страшно? Нет. А чего тут страшного-то?
Это хорошо, что не страшно, улыбается Иль. И вообще забавно, что он тебе снится.
Кто снится? не понимаю я.
Да Кромешник же! выдаёт Иль. Это же у него мглистые кони.
Я подвисаю.
Кромешник? Серьёзно? Ну вообще, да были у него такие кони. Но э-э
А ты оседлать какую-нибудь лошадь не пробовал? снова спрашивает Иль.
Качаю головой, мучительно вспоминая, какие эмоции во сне вообще испытывал. Никакого страха там точно не было.
В следующий раз обязательно попробуй оседлать, говорит Иль, а потом неожиданно добавляет: Хотя, зачем ждать? Давай прямо сейчас.
Что «сейчас»? усмехаюсь я. Заснуть и вызвать лошадок?
Нет! смеётся Иль. Сон всё же не наша территория. Фантазия вот то, что нужно. Попытайся представить, как садишься на одного из тех коней, а дальше отпусти свою фантазию, пусть сама ведёт. Ты когда-нибудь катался на лошади?
Э-э сам я не помню, но мама рассказывала, что как-то садился на лошадь, но упал с неё. Я тогда ещё совсем маленьким был. Может, лет пять.
М-да не очень удачный опыт, тушуется Иль. Но можно же просто пофантазировать.
Да зачем?
Затем! Он тебе снится, значит, тебе это нужно.
Не, я понимаю, к чему он клонит. Я помню наш разговор, что был две недели назад, да и потом эта тема всплывала неоднократно. И всякий раз после беседы остаётся странный осадок. Мало того, что ощущаю себя немножечко дураком, даже просто представляя, как я представляю себя Кромешником, так ещё и чувство какое-то накатывает Не могу его описать. Странное оно. Не то, чтобы неприятное, но испытывать его лишний раз я бы не хотел. А Иль упорно подталкивает меня к этой теме. Вот зачем ему это?
Да ну тебя, отмахиваюсь от него. И вообще мне работать нужно.
Снимаю с ноги уже подтаявший пакет со льдом и одним скоком допрыгиваю до компьютерного кресла.
Ты можешь убегать сколько угодно, но он упорно стучит в твою дверь, со смехом говорит Иль.
Оборачиваюсь к нему. Иль лучезарно улыбается и подмигивает. Я корчу в ответ свирепую физиономию, и Иль закатывается со смеху.
Ну вот же! Вот! Похож, ну! Ещё немного и ух! подначивает меня он.
А я ещё раз машу рукой и отворачиваюсь к монитору.
Сердиться не получается совершенно. Да и на что сердиться-то? На шутку? Ну пусть дурацкая шутка и ладно. Шутка ж. Игра. К тому же, мне и самому было бы интересно попробовать сыграть хоть разок. Интересно да. Но и страшно. Каково это, когда на тебя все смотрят, оценивают похож или нет, а потом ведь ещё критиковать начнут за то, что сделал что-то не то и не так. А я ведь обязательно что-нибудь не то сделаю. Просто потому что это я, и просто потому что невозможно сделать что-то идеально в первый раз.
Кошусь на Иля. Он снова погрузился в работу и больше не смеётся, а тихо светится.
Интересно, а Иль этого боится? Боится выступать, выходить на сцену? Или ему вовсе неведом страх? Он говорил, что в косплее находит свой кайф, «особый сорт дури», если цитировать. Перекрывает ли этот кайф страх выступлений? Страх критики? Наверное, перекрывает. Иначе бы он не выступал с такой охотой.
Но я это не Иль. Я совсем другое дело. Совсем другое Я и сцена это что-то из параллельных вселенных. Мне даже в школе никогда ни на каких выступлениях никаких ролей не давали. Да я и не рвался. Всегда предпочитал стоять в тени и смотреть. Какой из меня актёр? Тем более Кромешник! Вот у Иля может получится. Хотя ему, конечно, образ Ледяного Джека ближе. Весёлый, озорной, игривый идеальная роль для Иля.
Представляю его в костюме Джека с платиновыми волосами да посохом, улыбаюсь и сам возвращаюсь к работе. Я погружаюсь в неё настолько, что совершенно не замечаю времени. Выныриваю на поверхность только, когда обрабатываю последнюю фотографию, и обнаруживаю, что на улице давно стемнело. Иль, сделав очередной стежок, откладывает шитьё на диван.
Ой, глазоньки мои, глазоньки, потягивается он и оборачивается ко мне: Ты как насчёт перекусить?
Всегда «за», тоже потягиваюсь я.
Суши закажем или что-нибудь сварганить по-быстрому?
Суши, решительно киваю я. Хватит Илю уже суетиться и на кухне хлопотать.
Мы быстро выбираем суши, делаем заказ, а потом Иль просится посмотреть фотографии, которые я только что закончил. Поэтому я уступаю ему место, а сам сажусь на диван, любуюсь его работой. И нет, это не платье, это произведение искусства, нечто нереальное. Сверкающий узор не похож на рукотворную работу, а скорее на снежную вязь, что колдует мороз на окнах.
Вот уж точно Ледяной Джек.
Веду рукой по крупинкам страз и прикрываю уставшие глаза.
Перед внутренним взором какое-то время ещё блестят искорки стекла, а потом они превращаются в иней. Тонкий узор, как живой, стелется хитрой вязью по гладкой, непроницаемой темноте. И темнота от соприкосновения с ювелирным холодом начинает оживать. Тяжёлая, неподъёмная, она бугрится уродливыми пузырями, ломая стройное плетение серебра. Серебро рассыпается на ажурные снежинки, они тонут в плотной темноте, а из места их соприкосновения поднимаются лёгкие струйки чёрного тумана. Они сплетаются меж собой, переплетаются, и вот вместо бесформенной, клубящейся мглы я вижу лошадь. Свирепую, огненноглазую лошадь. Она встаёт на дыбы прямо передо мной, режет воздух острыми копытами, того и гляди обрушится, затопчет, разорвёт.
Замираю с обречённой готовностью к неизбежному, сжимаю кулаки и ощущаю в них верёвку, тонкое лассо. Этот обрывок кручёного серебра почему-то придаёт мне силы, и бритвы тёмных копыт обрушиваются в пустоту, а я же успеваю ускользнуть, уйти вбок. И пока яростная лошадь в недоумении рвёт под собой тьму, пока она ещё не заметила меня, я раскручиваю верёвку и кидаю в неё. Серебро оплетает чёрную, мощную шею. Лошадь ржёт, снова встаёт на дыбы. Теперь главное удержать. И я сжимаю верёвку ещё сильнее, впиваюсь ногтями себе в кожу, тяну на себя. Но резкий звон пронзает темноту, лошадь вздрагивает, рассыпается на сотню чёрных птиц, и они с хриплым криком растворяются во тьме. А я
Я обнаруживаю себя на диване.
Что? Я уснул?
Моргаю, привыкая к свету, и вижу Иля у двери с пакетом доставки в руках.
Блин! ругается он. Этот кретин всё-таки тебя разбудил. Я ж просил не звонить в дверь.
Бурча себе под нос, Иль ставит пакет на стол и начинает выгружать пластиковые упаковки, а я, окончательно проснувшись, отрываю себя от дивана и уже привычно прыгаю к столу.
Да всё нормально, опускаюсь на табурет. Нечего сейчас дрыхнуть. К тому же неизвестно, чем бы этот сон закончился.
А что тебе снилось? спрашивает Иль, раскрывая упаковки и расставляя всё на столе.
Я кашляю, но рассказываю и вижу, как у Иля разгораются глаза.
Ну вот, вот же! прорывает его под конец. Оно само тебе снится! То есть он.
Кромешник мне не снился, кашляю я. Только лошадь.
Да-да, кивает он. Тебе снилась его лошадь, которую ты оседлал. Почти. В следующий раз до конца оседлай и зеркало найди.
Зачем зеркало? искренне не понимаю я.
Просто так. Найди и всё, хитро подмигивает Иль.
Не успеваю ничего ответить, потому что на компьютерном столе начинает трезвонить мой телефон. Дёргаюсь за ним, но Иль, конечно, вскакивает первым.
Какая-то Варвара Дмитриевна, говорит он, подавая сотовый.
Закатываю глаза. Не хочу с ней разговаривать.
Это хозяйка квартиры, вздыхаю я и нажимаю на приём: Алло?
Ой, здравствуй, Владушка, сразу растекается сахаром Варвара Дмитриевна. А что трубку так долго не брал? Занятой, что ли?
От вариации имени «Владушка» меня физически передёргивает, а от вопросов и тона непроизвольно стискиваются челюсти. Когда она так начинает, то это надолго. Может час на уши приседать. Не хочу!
Сжимаю кулаки. Как там. Как во сне перед стоящей на дыбах лошадью. И мерещится странное. Будто бы кто-то большой и сильный встаёт за спиной, кладёт руки мне на плечи, и это придаёт силы.
Да, я занят.
Говорю и сам себя не узнаю. Никогда. Никогда я так не разговаривал!
Вы что-то хотели?
А-э-э резко тушуется Варвара Дмитриевна. Нет, ничего особенного, но Как дела узнать звоню.
Дела хорошо, чеканю я. Если это всё, то до свидания.