«Может, они с Матвеем сбежали вместе?» подумал я. Да нет, полный бред, они даже не знакомы. Наверное. Что я знаю о Катерине? Почти ничего.
Тучи сгущались на невидимом небе, закрытом от нас коварством подлой судьбы.
А что я скажу, если она окажется дома? Очередной детский лепет про заскучавшего паникера, который по каждой мелочи теперь будет ее терроризировать? Чтобы отвлечься, я зашел в соцсети, но ее аккаунт был удален, стал серой бессмысленной пустотой. А с ним и вся наша история переписки оказалась вычеркнута из жизни. Нас заманили к жизни в социальных сетях, но не предупредили, что человеку в них так легко испариться.
Я затянулся бы сигаретой, если бы курил. Пришлось лишь пускать белый пар, укутавшись в воротник куртки, и ждать двух драчунов, которые спешно закрывали обитель пропавшего человека. Слива вышел на морозный воздух с фотографией Матвея трехлетней давности, лежащего на гамаке меж двух деревьев в белой сетчатой шляпе и солнцезащитных очках на груди. При поиске человека любая деталь может оказаться полезной, особенно изображение его улыбающегося лица.
Шел первый час ночи. Я спешно посадил обоих молодых людей в такси, скомандовал сонному водителю ехать в аэропорт, а сам пообещал присоединиться сразу же, как решу один маленький волновавший меня вопрос. Любая большая проблема в человеческой жизни раздувается из крохотной мелочи. И чем больше стала проблема, тем невиннее эта мелочь была. Например, один час наедине, один выпитый кофе и недопитый стакан воды это ничтожная мелочь в масштабах нашей горящей молодости. А вот постоянные мысли, бесконечные сообщения по каждому поводу, разглядывание ее страницы, ассоциации со всем окружающим это уже явление с большой буквы. Она меня запутала, свела с ума, и чтобы решить проблему на пике привязанности друг к другу, разрубить гордиев узел, я должен поехать в логово этого необузданного создания. Встретиться с ней лицом к лицу, сказать пару ласковых слов, улыбнуться, спросить, почему оборвала связь. Мы живем в великом множестве параллельных вселенных, так вот в одной конкретной вселенной это было критически важно, и никто не представлял себе жизни иначе. К тому же я просто-напросто затосковал.
Через несколько минут приятной свободы на опустевших, блестящих снегом дорогах я приехал по адресу из памяти. Все осталось как днем прежде. Такие же вывески, здания, фонари. Какая-то мрачная дама в соблазнительном макияже, короткой юбке поверх обтягивающих чулок и крошечном пуховике на мощном бюсте заходила в нужный подъезд. Я заскочил следом за ней и подождал в предбаннике, пока женщина уедет на нужный этаж, чтобы не показаться насильником, затем снова вызвал лифт. Я нервничал, как мальчик на первом свидании, чувствовал озноб, несмотря на теплую куртку, которая не согревала снаружи, зато сердце горело в трепетном предвкушении непонятно чего изнутри. Дверь в квартиру была на своем месте, я помнил, как Катя смущенно роняла ключи. Спустя одни сутки здесь еще витал запах ее духов, так мне казалось. Дверной глазок источал свет и уверенность в скорой развязке.
Я снова набрал ее телефонный номер и после отказа оператора постучал в дверь. Раздался тихий шорох, я стукнул еще. Свет в глазке заслонился, я представил, как девушка заигрывающе смотрит на меня своим самым красивым из глаз. Ничто и никогда так не обламывает, как реальность. Дверь открыл злой мужчина лет сорока в больших тапках, семейных трусах и спальной майке без рукавов, растянутой на груди.
Ты че, охренел? примерно так он сказал.
За спиной послышался плач ребенка.
А Катя дома? оторопел я.
Нет здесь никаких Кать! рявкнул он. Вали, пока я тебе морду не начистил.
Дверь захлопнулась, свет маленького глазка снова прикрыл его выжидающий взгляд.
Сцена меня шокировала, и все тело в миг онемело. Последовала долгая пауза, после которой я поочередно стал чувствовать свои члены, выходящие из оцепенения, кровь снова побежала по телу, я мысленно сматерился и пулей выскочил на улицу. Осмотрел дом, дорогу от кофейни, знакомые рекламные плакаты, все было на месте. Это казалось невероятным. Один большой сон под покровом реальности. Я умудрился потерять то, что не успел обрести. На огромных пустотах без света и воздуха летал маленький шарик под названием Земля, на котором кто-то разрешил случаться такой глупости. Какой-то жалкий трус, боящийся открыть свое космическое лицо, играл с нами, как африканский колдун с куклами вуду.
Я вытер лицо пригоршней снега, чтобы охладить пыл. Дошел до «Старбакса», посмотрел внутрь через широкие окна напротив вчерашнего барного стола, который еще помнил тепло наших тел. Стоял как одурманенный перед витриной любимой кофейни, пока не привлек удивленный взгляд уборщицы. Это была старая смуглая женщина в серой форме, с длинной лохматой шваброй. Она тоже подошла к окну и стала смотреть на меня изнутри угрожающим взглядом. Так мы и замерли, как два истукана.
Я оказался настолько ошарашен и подозрителен к происходящему, что передавал это ощущение всем окружающим, заражая их энергией недоверия, бьющей из меня, как раскаленные камни из недр вулкана по пролетающим самолетам. Хотелось бросить все и уехать, но, так как бросать было уже нечего, следовало действовать наоборот. Меня обходили на шаг, а может быть, на два. Ох уж эта странная паранойя!
Есть прекрасные мотыльки, живущие один день, бабочки, о которых пел Линдеманн по-английски, бывают залетные гастролеры с корыстными намерениями, бывают ветреные путешественники, сжигающие за собой чужие мосты, но Катя явно не относилась к их числу.
Вот если бы можно было вычеркнуть всего один день, а другой растянуть на всю оставшуюся нам жизнь! Если бы люди летали. Если бы вода превращалась в вино, а из всех уст всегда звучала лишь правда. Мы бы воспарили над снежными небесами, отправились на самый край суши, где всегда светит солнце и дует приятный ветер, построили бы дом из веток заброшенных гнезд на стыке стихий земли и воды и под расслабляющие звуки прибоя качали бы на руках своих маленьких демонов, из которых при большой любви и заботе вырастают прекрасные человеческие создания. Добрые и всегда идеальные.
Глава 2. Одиссея
Всю ночь я провел в раздумьях, ворочаясь с боку на бок. То были странные переживания с одной стороны, не давала покоя пропажа лучшего друга, с другой одолевал страх за себя самого, если полиция почует неладное и начнет подозревать всех подряд. Я прекрасно понимал их возможные сомнения в очень странной и запутанной ситуации, главными свидетелями которой могли выступать только мы с товарищами. На некоторое время страх отвечать перед непредсказуемо произвольным законом даже затмил собой пугающие переживания за судьбу человека. Я переворачивал сырую от нервного пота подушку несколько раз, пока сон окончательно не растворился в полусознании. Уже не спящий, но еще и не бодрствующий, я кое-как встал с кровати. На часах было пять утра. Стояла такая глубокая, абсолютная тишина, что ее можно было услышать, вернее сказать, почувствовать. Весь многоэтажный дом спал, город спал, и я не сомневался, что весь наш меридиан затаился в неподвижном небытие. То был загадочный момент перехода между сутками, на который у создавшего мир за шесть дней Бога не нашлось фантазии, поэтому на короткий отрезок времени все погружается в тишину. Мир замирает и перестает существовать, пока идет чернейший экран загрузки нового дня. Я, словно шекспировский призрак, добрел до кухни и нарушил покой вечности шумом кипящего чайника, заварил чай. Из кружки с зеленым пакетиком начал подниматься ободряющий пар, наполняя воздух вокруг себя запахом нового дня. В окнах разными оттенками света блестели, как звезды, уличные фонари желтые, белые, голубые, образовывали плеяды и туманности в клубах выходящего из-под земли пара. Настоящие звезды, естественно, не виднелись.
После кружки крепкого чая мои мысли вернулись из небытия, а сон временно отошел на второй план. Я почувствовал в себе страх совершить ошибку, не сделав чего-то важного, нужного в этот момент. Только вот что я мог предпринять? Великое множество возможных действий кружили голову, не позволяя выбрать что-то конкретное. Но в любом случае просто лечь спать было самым худшим из вариантов, интуитивно противным, а значит подсознание через отвращение к мятой кровати пыталось дать мне намек. К сожалению, ничего конкретного оно не говорило, лишь повторяя, как мантру, что я обязательно найду Матвея, а может и пропавшую Катю, и что жизнь моя в этот момент только начинается.
Поставив на кухонный стол ноутбук, я стал рыться в электронных письмах от друга, отправленных из разных частей света во время его так странно завершившейся кругосветки. В каком-то из них должен был прятаться скрытый смысл, между строчек или в первых буквах слов. Я по несколько раз открывал сообщения, но ничего необычного не находил. Стал обращать внимание на дату и время отправки, записывая числа, чтобы с ними как следует поиграть, ведь математика универсальный язык жизни, но потом вспомнил, что в момент написания писем Матвей находился в разных часовых поясах и не стал бы использовать такой метод шифровки получатель не мог быть уверен, что выбрал верное время. Я обессиленно опустил голову на кухонный стол. Мысли крутились одна за другой в хороводе бессмысленных образов, пока я не почувствовал острую боль во лбу от въевшегося металла. Эврика. Резко подняв голову, увидел с грохотом упавший перед глазами, едва не оцарапавший мой нос железный предмет. Он звонко вернулся на стол, где находился все время, пока я не положил на него голову. Это была связка ключей от старой квартиры Матвея, доставшейся ему в наследство от матери. Он прожил с ней вместе большую часть жизни и теперь не мог решиться продать старую память. Вместо этого он часто прятался там от всего мира в порыве неконтролируемого вдохновения, а через несколько дней выдавал очередной журналистский шедевр. Перед кругосветкой он оставил мне ключи, просто, на всякий случай. Это была зацепка, ключ в прямом и переносном смысле слова, в квартире должна была ждать подсказка, указывающая на верный путь поисков. Но подобно Антону и Сливе, которые вечером так и не решились поехать на известные в городе вписки Матвея, боясь оставить улики и привлечь к себе нежелательное внимание, если дело примет фатальный уголовный окрас, я тоже боялся приближаться к любому возможному месту его проживания. И без того слабое алиби прошедшего вечера могло полностью раствориться в пучине закона, утянув в нее и меня.
Я смотрел на две лампочки на кухонном потолке, словно желая получить их совет, полностью растворялся в ярком свете, от которого даже не отдает болью в глазах, и внезапно придумал, что могу попросить далекого родственника Матвея сходить в его тайное гнездышко, якобы беспокоясь, все ли с ним хорошо после долгого перелета. Алиби это не разрушало, а выбор подходящего человека сделала за меня генеалогия у друга в этом городе был только один родственник двоюродная сестра. Ее звали Ирина или Марина, и мы никогда не общались. Пять часов утра не самое подходящее для знакомства время, но я уже завелся и не хотел спать, теряя драгоценные минуты, а скорее всего, и не смог бы.
Достав из корзины для фруктов два яблока и смешав кофе с порцией кипятка, я вернулся к ноутбуку, чтобы точно вычислить девушку. В век цифровых технологий и при полном отпечатке личности в интернете задача оказалась проще простого. Выборка из электронных друзей Матвея, сверка по возрасту и образованию и вот я уже вижу перед собой Ирину Никитину двадцати пяти лет в белом купальнике на берегу моря, на не менявшемся с прошлого лета аватаре. Она была похожа на образ с их совместной с Матвеем фотографии, год назад случайно мною увиденной. Всегда жизнерадостный и общительный, он резко менялся, когда речь заходила о семье, при любом личном разговоре будто чувствовал себя не в своей тарелке, пытался уйти от темы, и единственное, что я узнал о его сестре, это имя. Он вообще никогда ничего не говорил о семье, словно ее и нет. Такие мрачные и отсутствующие отношения с родственниками скрывали в себе какую-то тайну, его очередную загадку. Прилетев прошлым вечером и испарившись, он из человека с плотью и кровью превратился в сплошную головоломку. А я, завороженный феноменом Баадера Майнхоф, теперь видел тайну во всем, что касалось пропавшего друга. Внезапно такой близкий и знакомый человек превратился в клубок интриг, который следовало развязать.
За сбившимися в кучу ночными мыслями прошло двадцать минут. Я уже знал адрес и телефон Ирины, но обращаться к незнакомой мне сестре Матвея было еще очень рано. Время тянулось тем медленнее, чем я пытался его подогнать. Устав любоваться ярким светом лампочек под потолком, я решил проехаться по городу под спокойную утреннюю музыку, которую обычно крутят по всем радиостанциям. Оделся я не очень тепло, но машина быстро прогрелась, а по радио заиграли самые неспешные композиции кантри, которые принято смаковать в самом конце долгой ночи под остатки виски, горького, как наша жизнь. Сам факт езды по пустым темным улицам наполнял спокойствием и наслаждением, как во время длительной медитации. Я бесцельно проехал пару-тройку кварталов, откинув тяжелую голову на спинку водительского кресла, удерживая руль одной вяло свисающей вниз рукой. Не придавая маршруту никакого смысла, я начал осознавать, что он идет по местам, так или иначе связанным с Матвеем. Так же сильно, как он, мне в душу запала его загадка, даже инстинкты не могли от нее оторваться. Проехав несколько нарушавших покой черно-белой ночи светофоров, я оказался перед зданием Белой башни. Такой высокой и притягательной казалась она в ночи, что я, засмотревшись на одноногого, опирающегося на трость бетонного исполина, в последний момент повернул вместе с огибающей башню дорогой. Смотря на некогда самое высокое здание Уралмаша, я вспомнил, как вместе с Матвеем поднимался на самый верх. Сам бы я не решился, но безудержный поток энергии, коим являлся мой друг, потянул меня ввысь, что наполнило мою жизнь очередным ярким событием. Мы тогда участвовали в городском квесте, отгадывая зашифрованные по всем районам места со спрятанными в них подсказками местонахождения следующих точек. Одна из них оказалась отмечена на Белой башне. По-летнему мягкий воздух грелся на зеленой траве, а задорный, игривый ветер охлаждал отдыхавших на пикнике вокруг этого архитектурного памятника. Наша команда долго рылась на первых этажах, не понимая, где именно искать ключ, но Матвей потянул всех на крышу, найдя первым искомый предмет, а заодно и сделав несколько памятных фотографий с нами в защитных касках поверх испуганных лиц. Заново переживая приятные вдохновляющие эмоции, я остановился перед башней и достал телефон. Палец тянулся открыть папку со старыми снимками, но сильнее ностальгического порыва был двойной страх лишиться друга, с одной стороны, и стать этому свидетелем или, не дай бог, обвиняемым с другой. Я открыл социальную сеть на сохраненном контакте Ирины и увидел, что она наконец-то в сети. В семь часов утра многие просыпаются на работу, значит первые общие черты этой девушки начали складываться у меня в единый образ уже тогда.
Я написал что-то вроде скомканного приветствия, деликатно представился другом ее двоюродного брата и рассказал, что случилось в общих чертах, не нагнетая обстановку кипящими во мне эмоциями. Сообщение еще долго висело непрочитанным, одиноко смотря на меня со светящегося в темноте экрана мобильного телефона. Я снова вернулся из красочных летних воспоминаний в леденящее душу утро. Лежащий кругом снег крупных городских улиц не светился ярким светом надежды в удачном конце истории, как вокруг моего дома на окраине, до которого не доезжали посыпочные машины с реагентами и песком. Все вокруг томилось в угрюмом сером пейзаже, похожем на фотофильтр старого нуар-фильма, и даже включенные всю ночь фонари не могли наполнить окружающее пространство светом. Без ностальгических иллюзий, связанных с присутствием в этом месте Матвея, Белая башня казалась унылым столбом-переростком, тонущим в мертвенных испарениях уходящей на глазах ночи. На окружающей лужайке для пикников лежал размешанный с грязью перестарелый снег. Серые прямоугольники окружающих однотипных хрущевок создавали ощущение бесконечности жизни именно в этом ее заурядном и угнетающем виде. Один лишь экран телефона светился, как сердце Данко, оставаясь для меня единственной возможностью продолжить поиски.
Потом оказалось, что Ирина была в сети пять минут назад, видимо, посмотрев пришедшие за ночь сообщения, после чего отправилась заниматься своими утренними делами. Я беспомощно ждал ее возвращения. Мимо пронеслись несколько первых такси, знаменующих начало жизни нового дня. При новом взгляде на телефон я встретился глазами с девушкой, пока виртуально. Она без особого энтузиазма ответила, предложив позвонить Матвею на сотовый. Что ж, никто не говорил, что будет легко. Понимая, что терять нечего, я принялся настойчиво объяснять необходимость заглянуть к нему в гости. Потеряв несколько драгоценных утренних минут, Ирина, возможно, из вежливости предложила встретиться через час у нее на работе, прислала адрес и исчезла из сети. Такое глупое утро с глупыми поисками и перепиской могло бы раствориться в насыщенной истории жизни, не оставив следа, но интуиция мне подсказывала, что это начало какой-то большой и долгой дороги. Словно всю жизнь прожив в коконе, я почувствовал, как внезапно в спине прорезаются крылья, а тело тянется к нитям судьбы. Только бы они не оказались нитями паутины.