Аня АрхиповаВыхода нет
Молча можно, улыбнулся краешком губ.
Но сейчас я все-таки скажу! Давай просто дадим коротенькую новость о тех, кто стоит под окнами хабаровской администрации? Мы так спровоцируем общение врио с народом. Это же нормально? Это же наша работа, блин, в конце-то концов, дать людям поговорить между собой.
Это утопия, Мария. Одно делонезависимые нищеброды снимут видео про митинг, и их ролик наберет десять миллионов просмотров. Другоеты. И нас увидят сто миллионов. Ответственность чувствуешь? Ты пропагандируешь агрессию. Вот поэтому все так федералов не любят. Всегда должно быть два мнения, Маша. Свое и запасное. И, раз уж ты работаешь здесь, то пора бы уже смириться. Вдохнул глубоко. Выдохнул. Почему ты всё время нервируешь меня? Если в каком-то там сраном Хабаровске всё плохо, то, может быть, виноват тот, кто сидел на месте губернатора столько лет и ничего не делал? Где его результаты, только вырезанные цитаты, разлетевшиеся по социальным сетям? Маш, включи голову!
Может, даже ты прав.
Конечно, прав! Ты прикинь, если президент будет выходить на митинги каждый раз, когда какая-то стайка придурков соберется на Пушкинской? Ему что, больше заняться нечем? У него дел других нет? У него там иностранные агенты по всей стране галопом скачут. Если я каждый раз буду переживать из-за того, что из новостей ушел какой-то мятежный корреспондент, то что, я должен успокоительные горстями пить? Так не пойдет! Я работаю на телеке семнадцать лет. И течение этих семнадцати из редакции каждый месяц кто-то увольняется, кто-то возвращается, иногда они ходят по кругуот продакшна к продакшну. Но, несмотря на все эти уходы-приходы, у меня всегда-всё-было-хорошо. А если мой шеф-редактор не перестанет рефлексировать из-за очередного бунтаря, этот шеф-редактор может пойти работать в другое СМИ. Понял, шеф-редактор?
Вот говно, конечно Так себе шеф-редактор.
Какой очередной ретроград ударил в твою умную голову, а, Маш?
Душно мне здесь.
Окно открыть? попытался пошутить Кулагин. Мы работаем вместе десять лет.
Девять, поправила.
Последний год за два считай. За десять лет ты выросла в хорошего, ответственного, безумного шеф-редактора. Я очень тебя ценю. Если тебе снова нужно лечь в больницу, скажи. Но, пожалуйста, не начинай мучить мой мозг желанием спасти весь этот гребаный мир. Ты не Бэтмен, и у тебя ипотека.
Че-т поднакрыло, правда. Просто четвертый за месяц. На успокоительных весь день.
Хочешь, налью?
Мне ж нельзя, а то загуляю.
Тогда не стоит.
Я домой лучше. Завтра снимать буду. Ведущая утренней программы переболела ковидом. Надо рассказать миру об этом очень важном событии.
Правильно. Поснимай что-нибудь, помонтируй. Вспомни, как важную часть молодости в монтажке проводила. Иди, Маш, иди.
Кулагин снова уткнулся в монитор. Провожать взглядом до двери не стал.
Меня зовут Маша Демидова, мне тридцать два года, и, как вы уже поняли, я работаю шеф-редактором на самом крутом федеральном телеканале страны. Девять лет с ежегодными недельными перерывами на «выдохнуть» я делаю новости. Новости, которые смотрят миллионы людей в этой стране, смотрят и верят им. Я создаюони верят. От этого мне хорошо. Где-то глубоко в душе я настоящий журналист, об этом иногда мне напоминает синий диплом университета и огромное желание привлечь внимание к сюжетам моих корреспондентов через главный экран страны. Удается, правда, не всегда. Наверное, поэтому корреспонденты постоянно сменяют друг друга. Лица стираются из памяти, тексты сливаются в черные точки-тире, а картинка сюжета как будто всё время одна и та же. Как тантамареска: только головы людей в дырке сменяются. Это усталость. Мой психоаналитик Леночка говорит, что иногда мне нужно отдыхать от работы. Удается нечасто. Но одно я знаю точно: я работаю на самой интересной работе на свете. И я как будто бы счастлива.
Мне было тринадцать лет, когда я увидела по телеку репортаж Вячеслава Немышева о контрактниках в Чечне. Контр-страйк для неиграющих. Мне тринадцать, и я еще не до конца верю в то, что смерть может приходить неожиданно, но то, что показывают с экрана, мне однозначно нравится. Я хочу так же. Это же настоящая работа! Настоящий фильм про настоящее дело!
А потом каждую неделю в одно и то же время я сажусь перед телевизором и запоем смотрю все программы любимого телеканала, такого свободного, смелого телеканала, и хочу туда. «Части тела» Андрея Лошака, «Русская дичь» Ильи Зимина, «Милости просим» Вадима Такменева и какое-то бесконечный сбор информации со всей страны о том, как живут, чем живут, о чем живуто людях, явлениях и событиях.
Наверное, тогда, в тринадцать, и появилось это крепкое желание стать настоящим журналистом. Со временем это желание переросло в идею и в конце концов в цель. Как говорила когда-то моя мама, «взялась, так сделай это лучше, чем другие». Шла и делала, характер у меня такой, не в маме вовсе дело.
Поэтому после школы вопроса «куда поступать?» не встало. Журфак. Точка. Да.
Мне семнадцать, я подростокбунтарь с выбритым виском и дурацкой челкой, sempre spiritoso слушая Земфиру в наушниках, вижу цельне вижу препятствий. Всё, казалось бы, максимально просто, но только не у меня. Если делать, то лучше всех, как завещала маман. Поэтому в начале пятого курса Брянского государственного университета отправляю резюме на канал, который меня не ждет. И не жду ответа. «Ну не берут людей с улицы, ну кому это надо?!» убеждает мама. И я благополучно забываю об отправленном до звонка. Звонок раздался в половину десятого вечера в четверг осенью. За час собрала вещи и уже на следующий день вышла на работу в телецентр. Мама сказала: «Повезло!»
Первый год прошел как в тумане. Съемки, тексты, монтаж, эфири так по кругу, пока не начала с ног валиться Но и к этому быстро привыкаешь, недомогания входят в привычку.
Когда у тебя есть пресс-карта крупного телеканала, ты открываешь двери кабинетов министров и губернаторов с ноги, и в этот момент чувство собственной невыносимой значимости переполняет и разрывает, как попкорн на сковороде. Драйв приносили не только съемки «Маньяка из Рязани», «Монстра из Новокузнецка», «Чудеса святых и не очень», но и финальная представлялка в сюжете: Мария Демидова специально для самого крутого телеканала страны.
Всё было возможно! Все те, кто врезался в мое подсознание своими сюжетами в тринадцать, теперь здоровались в коридорах телецентра. Когда сбываются мечты, испытываешь кратковременный эндорфинный оргазм. Отмечаешь в социальных сетях место работы. Во время обедов с друзьями случайно вытаскиваешь пресс-карту на стол, чтобы заметили. Задерживаешься на ночных монтажах в «Останкино», чтобы просто не сидеть дома. Пророчишь себе умопомрачительный карьерный рост. Добиваешься хоть какого-то роста. А дальше Прячешь подальше пресс-карту, чтобы никто, не дай боженька, не увидел, где ты работаешь. Забываешь, что сегодня ел, потому что из-за ночных монтажей не высыпаешься, недоедаешь, недоживаешь. Удаляешь место работы из социальных сетей. И просто продолжаешь жить. Эндорфинный оргазм кратковременен.
В тот августовский вечер я вышла из кабинета Кулагина и осмотрела всю эту до каждого самореза родную редакцию. Два корра в наушниках смотрели новый сезон бомбического корейского сериала, а должны были отснятый материал, оператор ждал ночного выезда, прибившись головой к дверному наличнику, а в углу копошился звучок и тихо, почти беззвучно собирал технику на утро.
Я домой, громко так сказала, чтобы слышали.
Но всем было всё равно. Они же работали.
Уже у выхода поймала себя боковым в отражении зеркала. Остановилась. Ну что ж, возраст мне к лицу. Нет челкии это большой плюс. Цвет волос после универа менять перестала. Решила, раз родилась брюнеткой, так буду ей до конца, с легкостью отбросила все эти синие-зеленые-розовые припадки стилиста-недоучки! А если честно, просто лень было красить это большое собрание длинных и пушистых, проще замотать в хвостик назад, и пусть там себе болтаются. Скулы вот спали. Ямки остались одни в щеках. Даже не надо было вырывать зубы мудростии без них скуластая. И нос вот этот, лучше бы стоматологи посоветовали вырвать его. Нос и ямкитак себе описание внешности, я скажу. Но сейчас гораздо лучше, чем когда мне было тринадцать, двадцать и даже двадцать восемь, уж поверьте.