19. Вокруг одного самоубийцы
В конце концов, все очень просто, сказал Ру, когда однажды мы сидели у Феликса на кухне за одним из его субботних чаепитий.
Все очень просто, сказал он, разливая остатки вина, потому что все мы знаем, что человек создан для счастья, как рыба для полета Верно, Грегори?
Как и следовало ожидать, Грегори опять ничего не ответил, а только молча махнул рукой, не отрываясь от книги, которую он читал, положив на колени.
Вообще-то мы это уже слышали, сказала Ольга. И притомне один раз. Про рыбу и все такое. Во всяком случае, я.
И я тоже, поддержала ее Анна.
И, тем не менее, сказал Ру. Тем не менее, господа. Это правда. Спросите хотя бы у Грегори.
Услышав свое имя, Грегори издал какой-то звук, но головы не поднял.
Оставьте, наконец, Грегори в покое, сказал Левушка. Что вы пристали к человеку?.. Пускай идет куда хочет. Лично я не имею ничего против. Какая, в конце-то концов, разница?
Но не в монастырь же, сказал Ру. Господи!.. Да еще в православный Ты сам подумайчеловек приехал из Ирландии, чтобы окончить свои дни в православном монастыре, а вы радуетесь этому, как будто он нашел чемодан денег Он что, совсем рехнулся?
А ты это у него спроси, посоветовала Анна.
Да пускай идет куда хочет, повторил Левушка. Он свободный человек. Хочетпойдет к монахам, хочетк скинхедам Ты ведь свободный человек, Грегори? спросил он, похлопав сидящего Грегори по колену, после чего сам же себе и ответил: Да, я свободный ирландский человек, а вы все отстаньте от меня, пока я вам как следует не накостылял Мне кажется, это хороший и заслуженный аргумент.
Однако, похоже, Ру не собирался оставлять Грегори в покое.
Что значит, куда хочет? сказал он, ныряя куда-то под стол и возвращаясь назад с новой бутылкой вина. Или у вас уже тоже крыша поехала?.. Вы что, действительно думаете, что существуют такие специальные места, где Бог может нас спасти лучше, чем где-то еще?.. Ну, значит, вы сами идиоты, и тут уж, извините, ни хрена не поделаешь.
А нельзя ли все-таки немного более аргументировано и без ругани? спросил Феликс, который сильно недолюбливал Ру и никогда не упускал случая это подчеркнуть.
Тем более что мы говорили не об этом, заметил Левушка.
А я говорю об этом, не унимался Ру. О том, что на свете нет таких мест, где Бог спасает человека лучше, чем в других. Он, что мастер высокой квалификации? А это значит, продолжал он, повышая голос, чтобы перекричать заговоривших одновременно Анну и Левушку, это значит, что идти в монастырьпросто глупость, особенно в начале третьего тысячелетия.
Грегори поднял голову, посмотрел на Ру и затем вновь вернулся к книге.
А можно я скажу? подняла руку Анна, словно это был урок и она вызвалась идти к доске отвечать. Это значит, милый мой, что если Бог захочет, то Он может спасти человека даже в отхожем месте, не говорю уж про монастырь.
Лицо Левушки расплылось в довольной улыбке.
Именно это я и хотел сказать, заметил он, улыбаясь Анне.
Кажется, Давид мог поклясться, что в ответ Анна наградила Левушку мягкой и отнюдь не дружеской улыбкой. Впрочем, он, конечно, мог и ошибаться.
И все-таки я не понимаю, Ру, кажется, начинал сердиться. Если Богу все равно, где тебя спасать, то какое отношение к этому имеет какой-то монастырь, пусть даже он будет из золота?.. Я не понимаю.
Боюсь, что ты не улавливаешь нюансов, сказал Левушка, открывая бутылку. Разумеется, Бог может спасти тебя где угодно. Например, в борделе или в монастыре. Но если говорить честно, то почему-то первое мне кажется все-таки куда более правдоподобным, чем второе.
Ну, а я о чем говорю? сказал Ру, кажется, немного сбитый с толку. Я как раз именно об этом и спрашиваюзачем человеку идти в монастырь, если Бог найдет его, когда захочет и где захочет, и безо всякого монастыря?
А я тебе уже ответил, сказал Левушка, разливая вино. Если, в самом деле, монастырь это такое место, в котором труднее спастись, чем в борделе, то это значит, что именно туда-то и следует идти, потому что христианину следует, сколько мне известно, бороться с трудностями, а не бежать от них Что и требовалось, между прочим, доказать.
Что и требовалось доказать, повторил Давид. Оказывается, что ко всему прочему, ты у нас еще и большой богослов.
Я все-таки кончал когда-то Университетсказал Левушка. К тому же, гуманитарно-образованный человек должен уметь все. В том числе, быть в курсе богословских сюжетов.
А я почему-то всегда думал, что это прерогатива Небесоткрывать тебе рот и заставлять выговорить то, что ты выговаривать не хочешь, сказал Давид. А оказалось, что это прерогатива университетских выпускников.
Вообще-то, мы говорили не об этом, напомнил Левушка.
Конечно, кивнул Давид. Мы говорили о спасении и пришли к выводу, что монастырь вполне подходящее для этого место, именно потому, что в нем не спастись.
Ну, да, сказал Левушка. Никто ведь не спорит о том, что при желании Бог спасает человека независимо от всех условий, когда захочет. Спорят о том, что следует делать самому этому человеку и тут, конечно, мнения расходятся.
Конечно, сказал Давид, Вот только одно условие, мне кажется, все-таки существует.
И? спросил Левушка.
Он спасает только тех, кто этого хочет, сказал Давид.
Не уверен, сказал, помедлив, Ру.
Я сказал "мне кажется", ответил Давид. К тому же, если кому интересно, то у меня есть аргументы.
Лучше бы у тебя были деньги, сказал Левушка. Ей-богу. Ну, давай, покажи хоть один.
Пожалуйста, сказал Давид. Вертер. Помните такого героя?.. Поднимите руки, кто не читал.
И при чем здесь Вертер? спросил Левушка.
При том, сказал Давид. Одного этого гетевского Вертера достаточно, чтобы с чистой совестью забыть раз и навсегда про все ваши монастыри Может, наш ирландский друг не читал Гете?.. Тогда пусть прочтет.
Ты читал? Левушка повернулся к Грегори.
Что? спросил тот, не отрываясь от книги.
Вертера.
Грегори немного подумал и сказал:
В последнее время я читаю только святых оцов.
Отцов, поправил Ру. Было видно, что ему стоило большого труда не засмеяться.
Отцов, смиренно повторил Грегори и потряс в воздухе своей книгой.
Книга называлась "Столп веры. Учение святых отцов о спасении".
Учение святых отцов, сэр.
Как спастись по заранее намеченному плану и при этомс абсолютно гарантированным результатом.
С приложением точного маршрута, много раз описанного достойными доверия избранниками Божьими.
И все-таки, подумал он, не переставая удивляться тому, что собирался сказать его язык, и все-таки, вся эта история с самоубийством Вертера не давала никаких шансов, а значит, приходилось вносить в наши планы кое-какие существенные изменения, потому что одного только этого влюбленного по уши героя было бы достаточно, чтобы все монастыри на земле незамедлительно рухнули, подняв до небес такой столб пыли, который заставил бы долго чихать все небесное воинство Жалкий самоубийца, готовый отдать все Небеса за сомнительное счастье находиться всю отпущенную им вечность рядом с этой смазливой мордашкой как ее там?
Кажется, Юлия, сэр.
Именно так, Юлия, Мозес.
Он перехватил удивленный взгляд, брошенный на него Анной, и спросил:
А ты разве не помнишь?
Читала сто лет назад.
Сказанное показалось ему слегка пренебрежительнымвсего какие-то сто лет назад, сэр. Кто помнит, что там было сто лет назад? И это про того, кому давно следовало бы поставить памятник, если бы не человеческая глупость, которая под словом героизм, как правило, всегда подразумевает махание саблей или металлический стук надетых на голое тело вериг.
Между прочим, если мне не изменяет память, он застрелился, осторожно сообщил Левушка.
Вот именно, сказал Давид. Собственно, это я и имел в виду.
Другими словами, подумал он, заметив, как ироническая улыбка покривила губы Феликса, который почему-то был сегодня на редкость молчалив, другими словами, нам довелось столкнуться с человеком, который не побоялся сыграть с Небесами в свою собственную игру, оставив в стороне все разговоры о спасении(тем более что никто толком до сих пор не удосужился понять, что это, собственно говоря, такое)не в ту игру, в которой все ходы заранее известны, а результат никогда не вызывает сомнения, но совсем в другую, ту, когда на кон ставишь все, что ты имеешьнапример, всю твою жизнь, которую Вертер возвращал теперь Небесам, как возвращают в магазине бракованный товарили как возвращают обручальное кольцо, или данное слово, или удар кулака, да мало ли что может вернуть человек за свою долгую или короткую жизнь, сэр?
Конечно, в глазах дураков это выглядело до чрезвычайности наглым, вот так вот просто взять и заявить то, что он осмелился заявить всему миру, прежде чем засадил себе в голову или в сердце тяжелую свинцовую пулю. До каких пределов нужно было дойти, чтобы сказать, прокричать, простонать, что в этой жизни его любовь, конечно, принадлежит другому, но в той, в той, о которой он знал, конечно, не больше, чем каждый из нас, она будет, наконец, моей!
Следовало бы добавить, хотя это и подразумевалось само собой, что в противном случае он будет дырявить себе сердце до тех пор, пока Небеса, наконец, не услышат его. Пожалуй, Мозес, это было похоже на воровскую фомку, которой крушился не поддающийся до того замок. На отмычки, под чей легкий звон щелкал и поддавался капризный замок, чтобы впустить тебя туда, куда ты всегда хотел, войти. На первое, попавшееся под руку оружие, способное крушить все подряд, так что Небеса должны были рухнуть вместе со своей чертовой справедливостью, больше похожей на дешевую лотерею, в которой тебе достается все что угодно, кроме того, что тебе действительно нужно.
Бедный Вертер, сказал кто-то.
Да, сказал Давид. Бедный, бедный Вертер.
Ты это серьезно? спросила Анна.
А ты как думаешь?
Ну, она слегка пожала плечами и посмотрела на него так, словно у него на лице было написано как раз именно то, что он пытался скрыть.
Потом она добавила:
Мне кажется, что на самом деле об этом никто ничего толком не знает. Никто и ничего.
Неутешительно, сказал Давид.
С одной стороны, конечно. Но если посмотреть с другой, то окажется, что мы уже так далеко ушли от Бога, что, может быть, можем надеяться встретить Его на другой стороне.
Браво, сказал Феликс и иронически похлопал в ладоши. Когда женщина говорит о Боге, я начинаю Ему сочувствовать.
Мне кажется, ты не оценил, сказал Давид, радуясь удачной фразе, которую сказала Анна.
Давайте лучше вернемся к нашим баранам, сказал Феликс. Если я тебя правильно понял, из всех известных нам добродетелей упрямство самое добродетельное.
Что-то в этом роде, сказал Давид, не чувствуя ни малейшего желания вновь ввязываться в богословские тонкости.
То есть, это то, о чем в известной тебе книге говоритсястучите и отворят вам?
Совершенно верно, согласился Давид. А поскольку стучать совершенно все равно где, то тащиться для этого в монастырь, совершенно необязательно.
Только не начинайте все сначала, сказал Левушка.
Слышал, Грегори? спросил Ру, похлопав сидящего Грегори по плечу. Ну что, пойдешь теперь в монастырь?
Конечно, сказал Грегори, отрываясь от книги. Это есть мой долг.
Затем он отложил в сторону книгу, взял бутылку водки, налил до половины в свой стакан и быстро его выпил, никого не дожидаясь.
Некоторое время в комнате стояла тишина.
Однако, сказала, наконец, Ольга. Я молчу.
По-моему, на наших глазах разворачивается некоторая метаморфоза, не совсем уверенно сказал Левушка, Мирный и в меру тихий ирландец мало-помалу превращается в ярого православного фундаменталиста Зрелище не для слабонервных.
Ничего себе, Ру с уважением посмотрел на Грегори. Оказывается, ты еще и алкоголик.
Я есть чистокровный ирландец, с гордостью сказал Грегори, не без изящества занюхивая водку рукавом, как научил его Ру. Я должен идти в монастырь, чтобы молитьОн задрал голову и показал пальцем в потолок.
Молиться, поправил Ру.
Молиться, повторил Грегори. Я молиться за мой брат. Потому что это мой долг.
С уважением присвистнув, Давид поинтересовался судьбой брата, впрочем, уже догадываясь, каким будет ответ.
Он умер, сказала Анна.
Вернее, застрелился, добавила Ольга.
Извини, сказал Давид. Мы не знали.
Он мне рассказывал, сказала Анна. Несчастная любовь. И прямо в висок.
Ах, вот оно что, сказал Давид. Ирландский Вертер.
Да, сказал Грегори, прикладывая вытянутый указательный палец к виску. Затем он полез в нагрудный карман и достал оттуда бумажник, из которого вынул фотографию брата.
Совсем еще мальчишка, белобрысый и худой, к тому же, похоже, даже не начавший еще как следует бриться. Слово «любовь» было рядом с этой фотографией, мягко говоря, не совсем уместно.
Поэтому мы должны молиться, пока Бог не исполнял наши просьбы, сказал Грегори, неожиданно почти без акцента. Глаза его после выпитого стакана водки слегка фосфоресцировали и казались вполне безумными. Давид не удивился бы, если бы он пошел вдруг в соседнюю комнату и выпустил бы там себе в лоб пулю, мотивируя необходимость этого спасением брата.
А вот это действительно похоже на Вертера, сказал Ру. Знаешь, как это называется?
Он наклонился в сторону Грегори и сказал:
Вообще-то, это называется бунт Знаешь такое слово?
Бунт, отозвался Грегори, пытаясь понять. Почему?
Потому, сказал Ру. Потому что все знают, что Бога нельзя вынудить, но, при этом, все, почему-то, заняты именно этимТы ведь и сам идешь в монастырь для того, чтобы заставить Бога простить твоего брата, как будто Он сам не знает, кого и когда ему лучше прощать Вот это и называетсябунт.
Почему?
На лице Грегори появилась вдруг какое-то растерянное выражение.
Потому что ты идешь в монастырь, чтобы принудить Бога сделать то, что ты хочешь. Вместе со всеми этими монахами, православными и католиками, которые только тем и занимались всю жизнь, что пытались вынудить Бога, чтобы Он сделал так, как они считают нужным.
Это мой долг, сказал Грегори, с тревогой глядя на Ру. Губы его беззвучно шевелились, словно он читал молитву или пытался вспомнить что-то забытое.
Иногда мне кажется, что я нахожусь в сумасшедшем доме, вполголоса сказал Феликс.
Ты находишься в Лимбе, утешил его Левушка.
Я так и думал, Феликс пожал плечами. Потом он сказал:
Может, все-таки нальете?
И мне, протянула свой бокал Ольга.
Мне кажется, тебе достаточно, сказала Анна.
Это с какой стороны посмотреть.
С обоих.
Я вижу, что с взаимопониманием у вас все в порядке, сказал Ру.
Еще как, подтвердила Анна.
Значит, сказал, наконец, Грегори, морща лоб и продолжая смотреть на Ру. Значит
Было видно, что какая-то еще не отчетливая, но уже тревожная мысль пытается выразить себя с помощью тех немногих слов, которые он знал.
Значит, сказал он, смешно морща лоб, надо пойти в монастырь Так?.. Потому что надо молиться о брате А с другой сторона, туда нельзя ходить, потому что потому что Бог сам знает, что Да?
Браво! сказал Левушка. Видали?
Мне надо это подумать, сказал Грегори, вновь возвращаясь к своей книге.
Ну, ну, сказал Ру.
Между прочим, я вспомнила одну замечательную историю, которая, мне кажется, имеет отношение к нашей теме, сказала Анна. Хотите? В двух словах?
Конечно, сказал Левушка.
И опять Давид ненароком отметил эту едва заметную улыбку, которой не было никакого объяснения.
Только не увлекайся, попросил Феликс.
Она коротенькая. В одном монастыре жил повар, у которого был отвратительный характер. Братия его просто ненавидела и желала ему смерти. А потом он умер, и вся братия радовалась этому, пока настоятелю монастыря во сне явился архангел Гавриил, который сказал ему: «Знай, что повар, которого вы так не любили, уже в раю, вместе с великими святыми и подвижниками». «Но как же так! закричал отец настоятель. Где же небесная справедливость? Разве не был он самым ужасным созданием, которого обходила стороной вся братия, разве это не он гневался каждый день без причины, кричал и оскорблял всех ужасными ругательствами, богохульствуя с раннего утра до позднего вечера? И теперь он вкушает блаженство вместе со святыми?» «Конечно, ты прав, сказал ему в ответ архангел Гавриил. Но тебе следует знать, что этому несчастному было предначертано судьбой стать убийцей и насильником, но всю свою жизнь он боролся с этими недостойными желаниями и в результате заставил судьбу изменить ее решение» Вот такая история, Анна улыбнулась. И, кажетсяв сторону Левушки, если только Давид опять не ошибся.