В туалете, наверно, Фоменку лучше, предположила я.
Сосед не обиделся, а неожиданно согласился:
Ну да. Способствует. А от твоей точно запор будет.
На этих словах в кухню зашел мой кот Марсик и почему-то свирепо посмотрел на соседа.
Не укусит? боязливо подвинулся сосед.
Нет, сказала мама, до того молчавшая. Но наделать может (что неправда, но соседа мама этого недолюбливает).
Чего наделать? испуганно спросил сосед.
Делов, сказала я. Разных. Он Фоменку почитывает.
Да ну? в ужасе спросил сосед.
Диля ему зачитывает самые интересные куски, сказала мама. Про Рим и Москву.
Вот видите! торжествующе сказал сосед. Что я говорил! Фоменкосила!
Почти как пурген, фыркнула мама.
Сосед опять совсем не обиделся и говорит:
А то!
И пошел к выходу.
Марсик его проводилно не как дорогого гостя, а типа выпроводил.
За тебя обиделся, сказала мама.
Просто ему Фоменко не нравится.
Видимо, подытожила мама.
О вреде чтения
Бабыра вот тоже, когда ей мама похвасталась, что у меня книжка вышла, решила, что я написала руководство какое-то. Типо методичку.
Так и сказала:
Я, говорит, тоже писала в молодости методичкикак макулатуру комсомольцам собирать.
А че ее собирать-то? сказала мама. У нас в подъезде лежит выброшенных сто томов Донцовойвот комсомольцам и подспорье.
Ну да, согласилась Бабыра. Один как-то принес собрание сочинений Ленина, разрозненные тома без обложкихотел под шумок сдать как макулатуру.
И?
Из комсомола поперли.
Так ведь и правда это была макулатура, задумчиво сказала мама.
Верный ленинец Бабыра почему-то не обиделась и говорит:
А кто его знаетмакулатура или не макулатура? Никто ведь не читал это собрание.
Почему? возразила мама. Один наш знакомый, доктор марксизма-ленинизма, прочитал всёот корки до корки.
И что потом с ним было?
Жена в дурдом сдала. Как раз когда он последний том добивал, и его сразу приняли. Хотя там тоже конкурс типа тендер. Кто кого безумнее.
Бабыра перекрестилась:
Я ж говорю, читать вредно.
Зато писать полезно, сказала мама. Диля спокойнее сталасидит себе тихо и что-то там пишет. Меньше ругается.
Ленин тоже все время что-то писал, неожиданно сказала Бабыра. А потом сделал революцию. Войну дворцам и мир хижинам объявил.
Тут даже мама застыла с открытым ртом.
Дерсу Узала и Ким Ки Дук
Готовя этот том (что вы в руках держите), встретилась с редакторшейновой уже, тоже молодой и красивой.
Редакторша (раньше она меня не видела) говорит мне:
Ой, а вы ничего себе так. Даже вблизи.
?!
Слишком много рассказов про толщину и что вывылитый Дерсу Узала.
Мне еще говорили, что я похожа на Ким Ки Дука, когда без косметики.
Кто без косметикиКим Ки Дук?
Ага. Совсем перестал краситься: из благородства. Чтобы я на его фоне лучше выглядела.
У нас с вами всего полтора часа: на троллинг нет времени.
Ладно, ладно, молчу.
Графоман
Ехала в такси.
Ругала власть.
Таксист спросил, не депутат ли я (???).
Потом сказал, что если я такая умная, могла бы создать рабочие места.
Я сказала, что создала.
Для корректоров, редакторов и художников.
А вы кто? спросил таксист.
Графоман, говорю.
А че они тогда с вами носятся?
Сама удивляюсь.
Вот видите, а вы ругаете властьа ведь наша власть даже графоманам, таким как вы, помогает.
Ну, я и развела руками.
Человекэто звучит гордо
Один мой молодой алма-атинский родственник, типа троюродный брат, похвастался своему дяде-аксакалу, что я типа писатель.
Аксакал затребовал подтверждения.
Брат дал аксакалу мою книжку.
Аксакал был потрясен, сказав, что не ожидал, что в Москве смеются над такой чепухой.
Но поскольку аксакал ценит Горького, брат ему сказал, что вот, мол, Диля тоже ведь пишет про «босяков».
Аксакал произнес задумчиво:
Горький сказал, что человек звучит гордо, а у Дили человек звучит как-то так не очень гордо. Можно сказать, совсем даже и не гордо
Брат ему возразил, что, мол, с тех пор как человек звучал гордо, босяки в России сильно изменились.
Тогда аксакал сказал задумчиво:
Они и в Казахстане изменились.
Ну, вот видите! сказал брат.
Но не до такой же степени! возразил аксакал.
Два рассказа о литкритике Василии
I. Литературные чтения
Этим летом мама попала в больницу, и я ее каждый день навещала. А во дворе больницы есть курилка, где мужики заседаюткто с поломанной ногой, кто с рукой, а кто и с головой забинтованной. И вот, разговорившись с ними, я пообещала им назавтра принести свои рассказы (книжка тогда еще не вышла): вслух почитать.
На следующий день, как и обещала, захожу со своими листочками в палату на семь человек, а там всего один осталсяс сильным переломом, и около него мамаша его сидит.
А где (говорю) мои слушатели?
Выперли их всех (сказал он мрачно).
И тут, с опаской взглянув на мамашу, произнес осторожно:
В смысле выписали
Мамаша замахнулась на своего сына-инвалида и говорит:
Выписали, ага. Как же. Выперли за пьянку! У, ирод! (Она опять замахнулась на сына.)
Тут в палату зашел полуголый мужик и говорит:
Зато вот меня взяли. Меня Василием зовут (он галантно ко мне наклонился). У менявидитеребра сломаны: а я в очереди стоял. И вот дождался. И все благодаря вам!
Я удивилась: при чем тут я?
А Василий говорит:
Они все утро кричали: щас писательница придет, рассказы будет читать! И по этому поводу бутылку припасли. Но не дождались вас и сами выпили. А тут пришел главврач и сказал, что ему тут пьяные не нужны. Они стали оправдываться, что ждут писательницу, а главврач покрутил пальцем у виска, сказав, что Донцова по палатам не промышляет, и всех выпер. Честно говоря, я им тоже не верил: а оказывается, вы и правда пришли.
Мамаша инвалида посмотрела на меня внимательно и говорит:
Вы че, и правда этим алкашам свои рассказы хотели почитать?
Я кивнула.
Про че рассказы-то хоть? Про любовь они не любят
Да не, не про любовь. Скорее, про жизнь.
Инвалид со своей кровати тут же откликнулся:
Вы же говорили, что там и про пьянку будет?
Мамаша поджала губы и говорит:
Все ясно. Одна шайка.
Василий вдруг говорит:
Оставьте мне почитать. Я книги люблю. Пикуля всего прочитал.
Я говорю:
На Пикуля я мало похожа.
Эт точно (произнесла мамаша с презрением, окинув меня взглядом).
Разберемся (сказал Василий). Я вам завтра верну ваши рассказы.
II. Пушкина жаль
Назавтра я, посетив маму, пошла к Василию забрать свои листочки. И у нас с Василием состоялся такой разговор.
Василий, которому «Иваныч зачем-то ребра поломал кочергой на даче после пяти бутылок беленькой», встретил меня холодно.
Ну как? спросила я из чистого любопытства, поняв по его виду, что мои рассказы не произвели на него особого впечатления.
Если честно, сухо произнес Василий, так себе. Не понравилось. Пикуль лучше пишет.
С Пикулем, конечно, мне трудно тягаться, согласилась я.
В том-то и дело! вдруг обрадовался моей скромности Василий. Пикуль, он пишет ну в общем ну как это сказать?
Возвышенно? подсказала я.
Во! Серьезно он пишет, про исторических персонажей всяких там, царей и прочее. А вы про каких-то алкашей типа Иваныча, который мне ребра зачем-то переломал. А этот Колян вашвообще какой-то несусветный (он так и сказал«несусветный»). Че ему надо-то? Какую-то херню несет, разве что не дерется, как Иваныч Философ, ептить Кому это надоеще и читать про это? Такого и в жизни навалом. Я вот и фильмы не люблю про деревнюну ее! Все пьяные и дерутся: что хорошего-то? Я вот механик, на работе меня уважают, даже бригадиром одно время был. Сам я не сильно пьющий и этого беспредела не люблю А у вас, к примеру, соседи зачем-то подрались в день рождения Пушкина. Мне даже Пушкина стало жалькак и участковому, про которого вы пишете: я все внимательно прочитал, я человек обстоятельный. Прав участковый: могли бы хотя бы в его день рождения драться не так сильно или вообще не драться. Безобразие!
Ну, хоть что-то понравилось? спросила я с робкой надеждой (кстати, я не смеюсь, мне важно, чтобы простому человеку было понятно).
Одна вещь, сказал Василий задумчиво. Про этого министра, который хуй запретил. Я даже вслух прочитал: все смеялись, хотя (Василий покосился на кровать у окна, где дремал какой-то старик, и перешел на шепот) Лексеич серьезную операцию перенес, и лет ему немало
Тут при упоминании своего имени проснулся старик Лексеич и сказал:
Про министрапрально! То, что водка подешевела, это хорошо, а вот что слово запретилиэт как? Правильно написали! Надо запаковать в конверт и в министерство это выслать! Или прямо Путину! Что, Путин, штоле, не матерится? Уверен, что матерится, и еще как! Наш человек!
Он все больше намеками, сказала я. Вместо этого слова говорит про половые органы дедушки. Или иногдабабушки.
Не слыхал, сказал Лексеич солидно и с какой-то даже обидой за Путина. Правда, и мата от него не слыхал. Может, он только между своими?
А у вас есть рассказы про Путина? спросил Василий.
Есть. Но такие критические как бы Типа иронические. Как, помните, у Зощенко Ленин ел чернильницы
Василий рассердился:
Как это можно есть чернильницы? Чушь какая-то! Не смешно. Человек государством руководит, а вы смеетесь. Нехорошо.
Тут пришла медсестра и говорит:
Ложитесь. Штаны снимайте. Уколы делать будем. А вы, женщина, рассказывайте в другом месте о том, кто ест чернильницы, а ктонет (она слышала конец разговора). Больницадело серьезное. Шутить будете дома.
Депардье против тунеядцев
«Белорусские тунеядцы» (вон почему-то Депардье на них ополчился, поддержав закон об их штрафовании) звучит так же абсурдно, как, например, «туркменские водолазы».
«Казахские графоманы» звучит более органично (сказала мама и посмотрела на меня выразительно).
Приключения красного чемоданчика
Ехала в маршруткес красным чемоданом.
Чемодан я поставила впереди, около шофера, так он и стоял, одинокий бесхозный красный чемодан.
Тут зашла активная тетка и говорит:
Чей чемодан?
Мой, сказала я.
А в нем что?
Книги.
Какие еще книги? спросила тетка подозрительно.
Одинаковые.
Одинаковые книги в одном чемодане?
Ну да, сказала я. Хотите покажу?
Давайте, сказала тетка.
Я открыла чемодан, и тетка увидела три мои одинаковые книги.
А зачем одинаковые? спросила она в недоумении.
А вдруг у них есть какое-то отличие? Вот я их и сверяю.
Тетка как бы незаметно покрутила пальцем у виска.
Потом спросила:
А про что книги-то?
Про разное.
Одинаковые книги про разное? спросила тетка, явно довольная тем, что поставила меня в тупик.
Но это же лучше, чем разныепро одинаковое, произнесла я раздумчиво-философски.
Не спорю, вдруг согласилась тетка. А кто такая эта Диляра Тасбулатова?
Черт ее знает. Наверно, теткасудя по имени.
А может, дядька? вдруг сказал парень рядом со мной. А косит под тетку. У меня приятель пишет женские романы и посылает их в разные редакции под именем Шэрон Джонс. Но до Диляры Тасбулатовой фиг додумаешься: наверно, это все-таки настоящее имя.
Тетка говорит:
Для настоящего это имя тоже какое-то дикое, особенно фамилия. А вот имя я такое даже слышалау нас в парикмахерской была уборщица Диляра.
Не Тасбулатова? спросила я.
Не-а. Алиева, кажется.
Может, это ваша уборщица и написала эти книги? спросил парень.
Не исключено. Она вообще была какая-то странная. Потом уволилась.
Точно она, сказала я. Она для того и уволилась, чтобы писать. Там, кстати, много про уборщиц всяких и консьержек. Про алкашей тоже есть.
Фи! сказала тетка. И зачем такое читать?
А вы про что любите читать? спросила я.
Про любовь, убежденно сказала тетка.
А яфэнтези, сказал парень. А выпро алкашей и уборщиц? обратился он ко мне.
Исключительно. Про любовь мне неинтересно.
Тут тетка завопила, что проехала свою остановку, и вышла.
Парень покосился на меня и сказал:
Я вот тоже про любовь не люблю. Скучно.
И тоже вышел.
Колян и Анджелина Джоли
Продавщицы в магазине попросили мою книжку.
Я говорю:
Боюсь вам давать. Зайдет Бабыра или Люба, вы им покажете, и они обидятся.
Продавщица Нэля говорит:
А они тут при чем?
Так книжка-то про них!
Нэля (разочарованно):
А я думала, про знаменитостейвы же вращаетесь.
Из знаменитостей там только Колян, сказала я.
Нэля сказала мягко:
Ну он же только у нас тут знаменит, на раёне? Пару домов его знают?
Нэль, ну не пьет так Анджелина Джоли, что я могу поделать?
Нэля (с загоревшимися глазами):
Вы и с ней знакомы?
Она мне кивнула как-то, идя по Красной лестнице в Каннах. Но мама говорит, что это она не мне кивнула, а всем.
Нэля вдруг (как-то даже с вызовом и с обидой за меня):
Конечно, вам кивнула! Вы же, наверно, известный журналист плюс писатель. Почему бы ей вам не кивнуть?
На книжной ярмарке
I. Добрый дяденька
Пошла намедни на Non-fiction, ежегодную книжную ярмарку. Но платить-то неохота за вход: я туда часто наведывалась, чуть ли не каждый день.
Ну, я тогда писклявым голосом говорю охраннику:
Я писатель, дяденька, я писатель, дяденька. Дяденька, пропустите писателя.
А дяденька, не будь дурак, говорит:
А чем докажешь?
Я вынимаю свою книжку и продолжаю пищать:
Вот книжка моя, вот книжка моя, я писатель, дяденька, пропустите, дяденька
А он мне:
А почем я знаю, что это твоя?
Тогда я прикладываю фото на книжке к своей физиономии (сильно помятой после вечеринки накануне):
Вот она я!
Эт не ты! говорит охранник. Тут симпатичная, а ты не (он запнулся) не такая!
Я с похмелья, дяденька, я с похмелья, дяденька, опять запричитала я.
Тут он говорит:
А книга про че? Кулинарная?
Про напитки книга.
Как водку, штоле, трескать? Так это и без тебя известно!
Не, я по науке трескаю.
Поэтому на свою же фотку до полдня непохожа?
Однако пропустилдобрый оказался дяденька.
II. Букер и Нобель
На этой же книжной ярмарке встретила знакомого кинопродюсера.
Он мне и говорит:
Покажи, че купила.
Я открываю сумку, а там моя книжка.
Вот бы не подумал, говорит он.
Что я алфавит знаю? Выучила, пока мы не виделись: мы же лет пять не виделись? Достаточно, чтобы алфавит выучить. Хотя, конечно, сложно былопять лет не срок. Теперь вот учусь им пользоваться.
Он мне в тон:
Через пять лет Букера получишь: к тому времени будут давать за знание алфавита.
К тому времени будут Нобелевскую за это давать. Ты, главное, не забудь алфавит-то.
Мне-то он зачем? говорит продюсер. Я же деньги достаю, мне алфавит необязательно. А ты книжку написала про то, как алфавит не забыть?
Типа того.
Ну, давай я у тебя ее даже куплю.
Сможешь деньги пересчитать? Не забыл, как это делается?
Ты мне поможешь: потом вместе Нобелевскую получим. То есть ты Нобелевскую, а я Перельмановскую.
Вот так и поговорили.
Два рассказа об одном кафе
I. Романсы и финансы
Зашла в одно кафе: думаю, договорюсь наконец о своем «концерте» (я ведь иногда читаю свои скетчи в кафе).
За полгода до этого я тут была и подарила директрисе свою первую книжку.
Но директрисы на месте не оказалось, зато со мной поговорил гардеробщик: он сидел и читал книгу, а в кафе было всего трое посетителейкакие-то мужчины, которые громко говорили об НДС, и я.
Гардеробщик сказал мне:
Вы романсы, штоле, поете?
Грузчик, который сидел рядом, мрачно сказал:
Романсы поют финансы.
Я иногда тоже пою романсы, сказала я. Если, к примеру, выпимши.
Выпимши нельзя, сказал грузчик. У нас директриса строгая.
Я пою дома в одиночестве. Мама меня за это ругает: говорит, при мнеладно, пой, черт с тобой, но гостей своих не мучай. Разбегутся.
Гардеробщик, который все время читал толстенную книгу, обернутую в газету, внимательно посмотрел на меня:
У нас и так мало посетителей, а вы еще хотите, чтобы последние разбежались?