Я протиснулся вперед. С потолка лился все тот же безжалостный свет. О, это была ошибка, что его не смягчили. Вихрь девушек в их прозрачных чулках и коротких тканях, с их белыми и черными косами на девической спине, наконец, сам он, этот усталый и разбитый человек, глаза которого теперь потухли, который подымался с пола в изнеможении и, казалось, скрытой тоске, вопияли громко о человеческом позоре и непобедимом рабстве плоти.
И в этом горьком презрении, которое вызвало во мне зрелище инсценированного сладострастия, я вспоминал собственное рабство, сознание которого не уничтожало страшной власти мгновения.
Оно придет, и стоит только забыться первому легкому приливу этих вечно новых ощущенийкак снова и окончательно поверишь какой-то непонятной правде его смысла, его языка, того, что таится на дне его. И снова возжаждешь этого дня, захочешь окончательного падения, словно там ждет какое-то последнее решение и последнее действие. И снова очутишься у обгорелых пней жизни, в которой, кроме обмана, нет ничего.
Нам дают понять, что все кончено. И мы спешим уйти отсюда. Просыпается трусливое желание бежать. Мы боимся своих инстинктов и зрелища их.
Наш спутник неизвестно куда пропал. Мы выходим в коридор. Раздумываем, куда идти.
Чего бы ты хотел? спрашивает Иза. Я отвечаю: «Уйти»
А я, ты знаешь что, я хочу есть Во мне проснулся аппетит. Я бы съела горячий бифштекс. И выпила бы вина. Где наш спутник? Надо составить стол. Он говорил о каком-то поэте.
А за нами уже вырастает характерная фигура нашего спутника с его мефистофельскими бровями и закрученными седыми усами. Он улыбается нам, как старым знакомым, и говорит:
Ну, теперь в храм игры. За мной.
Мы попадаем снова в игорный зал, в котором теперь царит оживление. Столы обсели кругом мужчины и дамы, перед которыми в углублениях лежат груды бумажных денег. Лоток с картами стоит перед сухим высоким стариком, который мечет банк. Перед ним гора денег. Он бьет, по слухам, карту за картой.
Семь тысяч пятьсот в банке, говорит он, кто хочет получить деньги?..
Стол в недоумении. Банкомет навел панику. Убиты шесть карт. Неизвестно, сколько еще убьет. Да и вообще все неизвестно в этом доме, где с картами может происходить самая таинственная история.
Семь тысяч пятьсот в банке, бесстрастным голосом повторяет банкомет. Ну, же, господа. Кто хочет получить деньги? Чего вы испугались!
Мы подходили к столу. Наш спутник подошел к одному из углов стола, за которым сидели и стояли игроки, и отрывисто бросил банкомету:
Карту.
Банкомет поднял на него свои усталые глаза и равнодушно его оглядел:
На все семь с половиной?
На все.
Банкомет с тем же скучающим видом сдал карты ближайшему партнеру, который играл за нашего спутника, не имевшего места за столом, и себе. Взглянул на углы своих карт и лениво бросил:
Карту?
Игравший с ним ответил:
Требуется.
Банкомет сдал карту, взял себе, поглядел и швырнул все три свои карты на поднос, а лежавшую груду бумажек ленивым движением отодвинул от себя в сторону нашего спутника.
Четыре очка, сказал тот, нагибаясь над столом и загребая деньги.
А у меня был жир, ответил банкомет, я же говорил, кто хочет забрать все деньги. А все испугались.
Иза блестящими глазами смотрела на счастливого игрока.
Ловко вы сыграли, сказала она. Я тоже хочу попробовать счастья.
Но тот схватил ее за руку и увлек за собой.
Нет, нет. Я чувствую, что вам не повезет. Лучше устроимся в красной зале и будем ужинать. Позвольте мне на эти шальные деньги распоряжаться. Поэт уже здесь и Бутыгин, наш музыкант, тоже пришел. Вы увидите наших гурманов и услышите их теории.
Красный зал оказался небольшим уютным помещением, оригинальным, в котором оказалось присутствие не рояля, а фисгармониума.
Это специально по настоянию нашего музыканта Оберучева, он не может без фисгармониума ни жить, ни пить, сказал наш спутник и отрекомендовался Логгином Ивановичем Сенцовым, местным купцом.
Подавая ему руку, Иза внезапно ответила:
Иза Петровна Стурдзня.
Тот слегка попятился в недоумении, потом поднял на нее восхищенные глаза.
А ведь я что-то подозревал!.. Ай да барынька! Вот это я понимаю. В первый раз в нашем приюте отдохновения наталкиваюсь на такой сюрприз.
Он энергично командовал и лакеи по его распоряжению бегали и устанавливали стол. Иза бросилась в глубокое кресло и схватила с вазы кусок черного хлеба, погружая в него зубы.
Есть, есть хочу!.. энергично заявила она.
Сенцов, глядя ей в рот, улыбался и говорил:
Какие зубы!.. Боже мой!.. И как это я сразу не догадался? А главное, в той комнате Если бы не полусвет Но только об этом молчок. Это здесь не допускается. Насчет этого у мадам Опалихи очень строго
В зал вошел и остановился у двери высокий стройный молодой человек с немного театральными движениями и эффектным напряженным взором.
Наш поэт, отрекомендовал его Сенцов, Звягинцев. Вот, познакомьтесь.
Он что-то шепнул на ухо Звягинцеву. Иза повела слегка на них взглядом и покраснела. Звягинцев глубоко и почтительно ей поклонился. Он сел рядом с Изой и у них завязался легко и непроизвольно разговор, в который я не мог вслушаться, потому что Сенцов в это же время подверг меня внешнему интервью. От него я узнал, что свободное время он проводит в клубе за картами и здесь, а летом, когда он уезжает за границу, он ищет, в сущности, тех же обостренных ощущений, в которых проводит всю жизнь.
Что прикажете делать! В конце концов, чаша этих самых ощущений ограничена и приходится пить все один и тот же напиток. А больше жить нечем
За его плечом стоял лакей с огромным блюдом нарезанных ломтей горячего дымящегося мяса. Другой держал блестящие миски с соусами. Сенцов подлил в бокал Изе и мне.
Ну-с, Иза Петровна.
Лакеи бесшумно убирали закуски и меняли тарелки. Иза наклонилась ко мне и шепнула:
Оказывается, что главного мы с тобой не видели Это потом, в конце вечера Нечто, должно быть, очень свинское, но необходимое для завершения всех наблюдений и для твоих выводов. Ну, давай чокнемся.
С меня довольно, ответил я, я уйду.
Нет. Ни за что! Иза сжала под скатертью мою руку. Слева к ней наклонялась голова Звягинцева, он что-то говорил. Иза залпом выпила свой бокал и, поворачивая к нему смеющееся лицо, говорила:
Ну, а ваша поэма «Тело», о которой говорил вот он? она кивнула на Сенцова. Мы хотим слышать поэму.
Это потом, за кофе и ликерами, отозвался Сенцов.
Я охотно прочту. Но, по-видимому, опыт мой неудачен, потому что мне каждый раз перед прочтением моей поэмы новым слушателям хочется прочесть им маленькую лекцию на ту же тему. Не значит ли это, что я не выразил того, что хотел?
Звягинцев, говоря, обращался ко мне. Я пожал плечами.
Я, собственно, не имею представления, о чем идет речь. Но все же должен сказать, что поэмы порой нуждаются в теоретических введениях, потому что есть идеи, не укладывающиеся в рамках самого замысла, а как бы предшествующие ему. Может быть, такова и ваша идея, которую вам хочется нам выразить.
Звягинцев быстро ответил:
О, вы весьма метко это определили. Я очень рад, что у меня оказался такой слушатель. Теперь я могу со спокойной совестью приступить к моему введению. Можно?
Стол ответил хором:
Можно.
Звягинцев помочил свои белые усы в бокале вина и начал:
Я должен сказать, теперь он обращался к Изе, я должен сказать, что, по моему глубокому убеждению, основанному на опыте и притом многолетнем, телосовершенно неуловимая и никогда не дающая удовлетворения вещь
Брови Изы удивленно поднялись. Она с улыбкой ответила:
Простите. Но почему оно«вещь» и как это еще неуловимая?..
Звягинцев спокойно продолжал:
Я убедился в этом. О, вы не знаете, что такое в мужском представлении женское тело Вы этого не знаете, Иза Петровна, потому что выженщина. Если бы же вы и все другие женщины могли это знать, ваша женская власть над нами и нашими инстинктами стала бы так велика, что нам совершенно не под силу было бы бороться с вашим могущественным влиянием и жизненный баланс в женско-мужских отношениях был бы нарушен.
Но что же такое в вашем мужском представлении женское тело? воскликнула Иза. Это, право, становится интересно
Как бы вам разъяснить это очень тонкое и смутное обстоятельство? Надо вам сказать, что можно вообще принять за правило, что людей со здоровыми, свежими инстинктами, которые в нужный час вырываются как бы из недр самой природы мощно и стихийно, между нами, горожанами, почти нет. Инстинкт сочетается с рефлексией; предощущение, мечта, ожидание, разжигание, особая атмосфера эросавсе это подтачивает слепую цельность инстинкта. И прежде всего с юношества, а у многих и раньше создается мечта, создается идол женского тела Теперь же, глаза Звягинцева заблестели, а голос раздражительно окреп, вы мне скажите, ну что такое, по-нашему, по-мужскому, это женское тело
Он широко развел руками и секунду помолчал, как бы вслушиваясь в некое интимное созерцание:
Что такое это женское тело в нашем, полном дрожи и желаний, представлении?.. Эти линии, этот рисунок, это ощущение кожи, это общее чувство белизны, форм, тепла, дрожи, красок, запахов Ну, я же говорю вам, это нечто неуловимое, никогда и ни в чем не дающее удовлетворения В неясном представлении, рожденном желанием, вы чувствуете, что можно взять целиком всю эту сложность ощущений, именуемую телом, но стоит только подойти к желанному, стоит только, грубо выражаясь, раздеть женщину, стоит только подойти к ней, нагой и самой желаннойкак вы у самого края полной смутности, загадки и совершенной неудовлетворенности Ну, как обнять, как выпить, как насытиться не в смысле грубого физиологического удовлетворения, а именно в смысле эстетического, глубокого и полного удовлетворения?.. Жажда жизненного обладания всегда остается жаждой и в этом смысле нет возможности насытиться и обладать данным существом, данной женщиной Я чувствую, что говорю плохо и малоубедительно. Хотел бы только подчеркнуть основную мысль: опускаясь в это море ощущений, дающих всем забвение, никогда не найдешь дна, никогда не дойдешь до конца. Конца нет. Обладания нет. Удовлетворения нет. И в результате нет такого «охотника за любовью», который, получив элементарное удовлетворение, не чувствовал бы себя по-прежнему в плену все тех же определенных чувственных представлений, рожденных образом известного женского типа. Вы понимаете? Мы как-то не можем дойти до тела. Нам что-то мешает. Природа подставляет нам вместо подлинного удовлетворения необходимую в ее целях функцию, создающую мгновенное и призрачное удовлетворение, обман которого мы чувствуем очень быстро. Отсюда вечно длящееся, это жгучее и нежное, обманчивое и чарующее представление о теле, чары которого созданы по представлению в поэме особым «демоном наготы».
Иза во время этой длинной речи нетерпеливо постукивала ложечкой по скатерти стола.
Вы кончили?.. Ну, теперь поэму Признаться, я не совсем поняла то, что вы говорили Тела, о теле, телу Все это темно. Ты как находишь? обратилась она ко мне.
Я нахожу это очень верным, здесь обнаружен вечный наш человеческий, наш мужской обман, сильный более всего для натур с уклоном в сторону эстетизма и мечтательности, но существующий и для обыкновенных сильных и веселых самцов, любителей плоти. Мы жаждем тела и никогда не добираемся до этого тела. На дороге к подлинному удовлетворению стоит грубая и неудовлетворяющая низменная функция, она прекращает эстетические и эротические эмоции, тушит их, она возвращает мужчину и женщину от чувства другого существа к самоощущению, как бы ввергает каждого в самого себя помощью той конвульсивной сладкой муки, которая заставляет прислушиваться только к собственным сильным ощущениям и забывать о другом А затем следует мгновенное и полное чувство потери и жажды и интереса к телу, приходит если не отвращение, то пресыщение и оцепенение. Опускается железный занавес, чтобы потом снова приподняться над той же тайной и той же жаждой
После такого пояснения я могу приступить к чтению, объявил Звягинцев. Мысль выражена вполне. Теперьк некоторым нюансам ощущений, которые я и хотел зарисовать. Итак:
ТЕЛО
Поэма в октавах
1
Я думал, что совсем исчезла власть
Форм, нежных белых форм созревшей плоти.
Но вот опять цветет дурманом страсть
И разрастается, как звук в финальной ноте.
И суждено мне снова трижды пасть
И очутиться в чувственном болоте.
Ну что же, бес иль демон злых страстей,
Сплетай концы чудовищных сетей.
2
Что ты покажешь мне в бесстыдном свете
Живого дня, что мимо нас течет?
Продажную субретку в кабинете,
Или ребенка, чей так влажен рот?..
В дневном кафе у беса на примете
Та кареглазая, что меж гостей снует,
И дразнит целомудрием наряда
И носит чай и чашки шоколада.
3
О, жалкий бес! Ты побежден хоть раз.
Твое вино в крови перекипело.
Я помню сочетанье карих глаз
С преступной белизной большого тела.
Тогда был воздух светел, как алмаз,
Тогда весна ветвями зеленела.
И я алкал тепла и наготы.
И я дрожал от страсти и мечты.
4
Я видел сон: двух юных рук сплетенье,
Их тонкий очерк сердце волновал.
Я видел белых нежных ног движенье,
Наивный их и розовый овал.
Бесполой детской груди выраженье
И шелк волос, что нитями спадал,
Беспомощно и шелково светлея
На тонкую девическую шею
5
О, Демон наготы! Ты приходил
В прозрачный летний вечер, в полдень синий.
Ты для меня из струй воздушных свил
Нагое тело. В грезах, как в пустыне,
Ты детский ум огнем воспламенил
И я таков остался и поныне.
Безмолвие люблю я наготы,
Слиянье мая, тела и мечты.
6
Теперь воздушный Демон не слетает
К путям моих блужданий и страстей,
Он траурного беса посылает
Навстречу бледной дочери ночей
И девушку бесстыдно раздевает
Для сладострастья пальцев и очей.
И факел страсти, насмехаясь, тушит
И жизни храм в обломках пыльных рушит
Звягинцев читал свои стихи, глядя все время в глаза Изе, как бы для нее одной. Играя тоненькой золотой цепочкой, висевшей на ее шее, Иза, слегка прищурившись не то от улыбочки, не то от напряжения, слушала мерно скандируемые стихи. Когда Звягинцев кончил, она шутливо запутала его руку своей цепочкой и сказала:
Бедный поэт. Для него так и осталось загадкой женское тело. Он не мог его постигнуть. Отчего? Брови Изы юмористически поднялись, глаза приняли выражение ужаса. Как помочь беде!.. Иза хохотала, хватаясь за бокал с вином и скрывая в нем свою насмешливую улыбку.
Звягинцев сидел спокойный и холодный, посматривая как-то искоса на нее и на меня, еще не определив правильно наших интимных отношений и ощущений друг друга. Он поиграл пальцами своей бескровной бледной руки, на которых горели огни бриллиантов и сапфиров, потом склонил голову, и в его бледных тусклых глазах, казалось, затеплился какой-то кошачий вкрадчивый огонек, когда он сказал:
Я вам скажу с полной откровенностью, что теперь я стал маньяком этой идеи. Мне нужен хороший объект. Мне нужно живое прекрасное женское тело и в нем сочувствующая моим желаниям воля. Я хочу дойти до этого обладания, борясь с инстинктом и с побуждениями этой хитрой предательницы-природы. Я получу подлинное обладание, минуя инстинкт. Обладание должно быть эстетико-эротическим. В нем созерцание и утонченные касания должны первенствовать. В мгновение величайшей напряженности страсти и жажды, в мучительном мгновении счастья и наслаждениябудет заключаться и высшее возможное удовлетворение. Бог эроса будет удовлетворен. Он бог линий, форм, красок, бог музыки и трепета Ему нет дел до продолжения рода и этой несчастной телесной производительности. Для него любовь и эротизмсамоцель. Я тоже хочу достигнуть этого как, самоцели
Глядя на Изу магнетически пристально и как бы излучая из своих глаз этот янтарный теплый хитрый огонек, Звягинцев поигрывал холодными бледными пальцами по скатерти стола, зажигая в гранях камней на своих перстнях целые радужные снопы вспыхивающего света.