Он посмотрел на меня проницательным взглядом, и я понял, какой силой в молодости должен был обладать этот человек. Передо мной был истинный адепт магнетизма.
Он хранил молчание в течение нескольких секунд и как бы меня изучал.
Я, между тем, продолжал:
В данное время вы, без сомнения, находитесь в моменте просветления, если допустить ваше предположение?
Нет.
Но позвольте: ни ваше лицо, ни ваш взгляд не имеют характерных признаков безумия
Самые опасные безумные те, проговорил он, состояние которых не может заметить ни один человеческий глаз.
И затем тихим, слегка дрожащим голосом добавил:
Вот уже пятьдесят лет, как я сошел с ума, и никто из ученых не подозревает моего состояния.
Но, наконец, вскричал я, в чем же заключается ваше безумие и как оно проявляется? Вы себя считаете Магометом или Христом, воображаете стеклянным и боитесь разбиться? Замечаете раздвоение личности?
Я, произнес он с сильной уверенностью, я человек, который никогда не умрет и который до этого дня не хотел умереть.
Итак, вы признаете, что можете продлить свою жизнь на сотни, а то и на тысячи лет, до бесконечности?
Совершенно верно.
Вы владеете средством для продления жизни?
Только своей собственной.
Великое делание! философский камень! вскричал я.
Ни то, ни другое. Алхимия тут ни при чем!.. Мое средство ничего не имеет с ней общего.
И это средство Расположены ли вы мне его назвать?
Я уже не сомневался, что имею дело с маньяком.
Я ничего больше не могу сказать по двум причинам
Каким?
Первая та, что, открыв вам свой секрет, я тем самым объявлю себя в глазах общества преступником
Но вы сами, перебил я его, признаете себя таковым?
С точки зрения высших законов борьбы за жизньнет.
Вы убивали?
Да, ответил он без всякого колебания.
Ваши преступления были открыты?
Нет.
В совершении их были заподозрены другие?
Нет.
Но ваши жертвы Что с ними сделалось? Вы их скрыли?
Нет.
И никто никогда не заподозрил их насильственную смерть?
Никто и никогда.
Его безумие выяснялось все больше и больше.
Вы мне сказали одну причину. Какая же вторая?
Вторая та, важно сказал он, что будет одно из двух: или, узнав мой секрет, вы будете бессильны его применить, следовательно, бесполезно его открывать, или же сможете им воспользоваться и будете совершать преступления.
Без сомнения, улыбнулся я. Что это? Какой-нибудь яд, не оставляющий следов?
Не старайтесь угадать: все равно не сможете. Да это и лишнее. Я пришел к вам, как к психиатру, чтобы сказать: Я опасный сумасшедший, которого надо лечить. Согласны вы меня принять?
Поступая в мою лечебницу добровольно, вы вправе ее оставить, когда вам заблагорассудится, сказал я. Я вас приму, но не иначе, как после освидетельствования двумя врачами, которые должны удостоверить вашу болезнь. Согласны на это?
Да. Теперь я попрошу вас выслушать мои условия.
К вашим услугам.
Я к вам поступаю с целью умереть, ибо еще раз повторяю, что, оставаясь на свободе, в решительный момент не выдержу и опять прибегну к своему средству, чтобы избегнуть смерти. Здесь же, у вас, я не в силах буду этого сделать, и природа вступит в свои права. Поэтому я требую, чтобы на меня смотрели так же, как и на других больных, и решительно никого не допускали ко мне из посторонних.
Есть у вас родственники или друзья?
Я совершенно одинок. Мною никто не интересуется.
Я вам могу обещать, что ваше желание будет исполнено в точности если высшая администрация не потребует вас.
О, этого не случится! Итак, никто, кроме вас и ваших ассистентов, не должен меня посещать. Я же, со своей стороны, могу вас уверить, что никого не потревожу. Кроме того, могу вам сказать наверное, что больше трех месяцев не проживу.
Имейте в виду, что применяемый у нас надзор исключает всякую возможность самоубийства.
Эта сторона дела меня мало интересует.
Заметьте еще, продолжал я, что прежде, чем вас поместят в выбранную вами камеру, вы будете тщательно осмотрены, и все, что у вас найдутбудет отобрано.
Увы, произнес он, улыбнувшись первый раз, у меня, к сожалению, не могут отобрать моих ста девяти лет. Я знаю, как велик запас моей жизненной силы больше, чем на двенадцать недель, ее не хватит.
На этом мы покончили наш разговор, и я скоро принял к себе этого странного пациента, который был очень комфортабельно помещен, так как внес очень высокую плату».
Здесь рукопись доктора кончалась. На ней стояла пометка: «Павильон 2. 17».
Чтение произвело на меня глубокое впечатление и еще сильнее разожгло любопытство. Старый доктор Винсент оставался для меня не менее загадочным.
Вошел мой собрат.
Ну, спросил он, что вы думаете о старом месмеристе?
Не знаю, что вам сказать. Я даже затрудняюсь определить, безумен ли он. Тевенен поступил к вам 15 апреля, а теперь 10 сентября, и он, если я не ошибаюсь, еще жив. Следовательно, его предсказание не сбылось, неоспоримый диагноз оказался ошибочным!..
Безусловно.
В каких условиях он живет?
Как и всякий пансионер. Сначала он подвергся осмотру моих двух коллег, в свою очередь признавших его маньяком. В сущности, случай был самый обыкновенный, и мнения разойтись не могли. Затем его поместили в отдельный павильон и обставили с большим комфортом, имея в виду дать ему возможность наиболее приятно провести последние годы или месяцы жизни. Специально для его услуг приставлены двое надзирателей. Он собрал научную библиотеку из самых любопытных и редких книг и много работает. Сообщаю одну подробность, доказывающую ненормальность его умственных способностей: в течение пятнадцати дней он лежал совершенно обнаженный в своем садике по несколько часов в день. Он говорил, что производит один крайне важный опыт. Так как это было в июне, во время жары, то я ничего не имел против его фантазии и ему не препятствовал.
В течение первого месяца я не заметил в нем никакой перемены. Но на исходе второй половины мая стали обнаруживаться признаки дряхлости. Тогда-то он и стал производить свой странный опыт. Замечая, как он хилеет, я начал верить в его предсказание и полагал, что больше двух месяцев ему не протянуть. Когда припадки наготы, простите за выражение, окончились, мы возобновили с ним наши прежние отношения. Признаюсь, я редко встречал у кого-либо из коллег такую эрудицию и смелость выводов. Если бы этот человек, думал я, не имел двойной маниимагнетизма и управления жизненностью по своей воде, я признал бы его одним из самых великих ученых нашего времени. В первых числах июля силы его ослабели еще больше, но ясность ума осталась прежняя. Мне было грустно смотреть на этого столетнего старца, не имевшего никого близких и проводившего свои последние дни в одиночестве, сидя в кресле, и жадно искавшего оживляющих лучей солнца. Однажды он сказал мне, что обожает маленьких детей, и я привел к нему своего мальчика. Я не стану описывать, какой радостью озарилось его лицо. Если бы я не знал его так хорошо, то, пожалуй, меня испугал бы тот огонь, которым загорелись его глаза. Что касается моего маленького Жоржа, то его симпатия к старику не замедлила проявиться. Он обошелся с ним, как со старым знакомым. С того момента не было дня, который Жорж провел бы без него, часто оставаясь с ним по несколько часов. Это развлечение прямо оживило старого доктора, и мне показалось, что он помолодел на много лет. Дряхлость как рукой сняло, и я начал верить, что его слова о продлении жизни не пустой звук. Это была поистине удивительная натура.
Но не говорили ли вы при моем приходе, что состояние здоровья вашего сына внушает вам некоторое беспокойство?
О, сущие пустяки! Маленькая усталость и слабость, вызванные жарой, а также быстрый рост. Я теперь спокоен.
Мною овладело сильное желание увидеть этого загадочного человека, которого я встретил много времени назад при таких странных и печальных обстоятельствах. Я сказал об этом доктору Ф., но он мне ответил, что между ним и Тевененом существует договорникого из посторонних к нему не допускать, и что поэтому он затрудняется исполнить мое желание.
Я не настаивал, и мы расстались.
По дороге домой я много думал о Тевенене, и моя голова почти кружилась под напором мыслей.
Я чувствовал какой-то безотчетный страх перед этим учеником Месмера. Как Паскаль, я видел перед собою разверстую бездну, из мрака которой на меня глядело насмешливо-злобное лицо Винсента де Тевенена.
III
В первых числах ноября я получил от д-ра Ф. депешу, в которой стояло: «Мой сын умирает. Зову всех друзей. Приезжайте».
Я вскочил, как ужаленный, и через несколько минут уже ехал к нему.
Положа руку на сердце, скажу, что я ожидал нечто подобное, и депеша не была для меня неожиданной. В минуты отдыха моя мысль возвращалась к Винсенту де Тевенену, и я предчувствовал катастрофу. Не знаю почему, но едва я прочел депешу, как первая мысль была о нем.
Образ доктора Винсента мне представлялся связанным с образами больного ребенка и той несчастной девочки, которую некогда я видел умирающей от непостижимого истощения жизненной энергии.
И вот опять появление этого загадочного старика было связано со смертью
Погруженный в свои думы, я не замечал, как доехал до лечебницы д-ра Ф.
Войдя к нему, я нашел в зале четырех собратьев по науке, очевидно, приехавших по его зову.
Они были серьезны и молча пожали мне руку. Они уже осматривали ребенка и нашли его положение опасным: у бедняжки было необъяснимое истощение жизненной силы при совершенно здоровом состоянии важнейших внутренних органов.
Вошел отец. Он был в таком отчаянии, что при взгляде на него у меня сжало сердце. Два года назад он потерял нежно любимую жену и всю свою любовь перенес на сына Увидев меня, он что-то хотел сказать, но рыданья сдавили ему горло. Он взял меня за руку и повел к больному.
Передо мной появилась та же леденящая душу картина, как и десять лет тому назад, с той лишь разницей, что на постели вместо девочки лежал мальчик, изжелта-бледный, совершенно обескровленный, точно от смертельной невидимой раны.
Иллюзия была так полна, что я спросил у доктора Ф., не было ли у больного кровотечения.
Он ответил отрицательно. По его словам, мальчик слабел постепенно, и лишь последние несколько дней ухудшение пошло с ужасающей быстротой. Несмотря на то, он, пока быль в силах, выходил в сад.
Старик Винсент еще жив? поспешно спросил я, невольно повинуясь какому-то импульсу. Мне показалось, что это спросил не я, а кто-то другой.
Мой вопрос почему-то не удивил доктора Ф.
Да, и очень огорчен. Он так любит моего Жоржа, который постоянно был около него. Надо будет послать за ним, так как мой мальчик, несмотря на слабость, все порывается к нему. Это какое-то странное влечение, от которого он не может освободиться. Но что нам за дело до Винсента? Исследуйте же больного и скажите мне, ради всего святого, будет ли он жив?
У меня не хватало храбрости сказать ему горькую правду. Если мои коллеги и питали кое-какую надежду на благоприятный исход, то яни в каком случае. Смерть была неизбежна. Пока я молчал с жутким чувством в душе, в моем уме промелькнула мысль, заставившая меня вздрогнуть.
В этот момент губы ребенка раскрылись, и голосом слабым, как дыхание, он прошептал:
Дедушка Винсент.
Слышите? Он хочет видеть своего друга, сказал д-р Ф., смахивая слезу.
Но я уже был у окна и, отодвинув занавеси, взглянул на двор. К дому подходил старик, сопровождаемый двумя надзирателями.
Я вскрикнул.
Ради жизни нашего сына, торопливо проговорил я, схватив доктора за руку, не оставляйте его ни на одну секунду и заявите всем, что все, что я буду делать, происходит по вашему приказанию.
Но что вы хотите делать?!
Не забывайте по вашему приказанию!
И, видя, что ребенок начинает приподниматься, я вышел из комнаты.
На лестнице я встретил Винсента.
Ни шагу дальше! сурово вскричал я, заграждая ему дорогу.
Кто вы такой, и что вам нужно? удивленно спросил он.
И, обернувшись к своим спутникам, сказал:
Я хочу видеть г-на директора
Но я вам повторяю, что вас не пущу. Я действую по приказанию доктора Ф Он велел немедленно отвести вас в павильон.
Потом, обратившись к служителям и назвав себя, я сказал:
Один из вас пусть идет к доктору Ф. и передаст ему, что через полчаса я вернусь. Прибавьте, что для спасения ребенка мною будут употреблены все силы. Другой пусть идет с нами.
Мы пошли в павильон. Остановившись в садике, я отпустил сторожа.
Мы остались одни.
Наконец-то я был лицом к лицу с этим таинственным человеком. Я взглянул на него.
Он был очень бледен, глаза его горели.
Мы молча стояли, смотря друг на друга, как два врага, измеряющие свои силы перед смертельным боем.
Наконец, протянув к нему руку и дрожа от гнева, я произнес:
Господин Винсент де Боссай де Тевенен, вы убийца!
Он только устремил на меня пылающий взгляд.
О, не пытайтесь меня зачаровать: я не ребенок! вскричал я. Вы меня не убьете!..
Он опустил голову.
Чего вы от меня хотите? Я вас не знаю, произнес он.
Но зато я вас знаю, господин Винсент! Помните ли вы несчастную мать (я назвал фамилию, улицу и год), которая десять лет тому назад рыдала у постели умиравшей дочери? Помните ли вы врача, который бессильно стоял у больной? Это был я! Тогда, продолжал я, отчеканивая каждое слово, тогда в соседней комнате послышались шаги, и умирающая, сделав последнее усилие, поднялась на постели и упала мертвая мне на руки На пороге стояли вы
Так это были вы! вскричал Винсент.
Да, это был я, наблюдавший эту странную смерть и еще более странное преображение полуживого старика в юношу
Продолжайте.
Помните ли вы также, как в тот же вечер вы просили привратницу вашего дома доверить вам ее сына?
Она отказала. Правда.
И вот, спустя десять лет, я встречаю вас здесь, бодрого и крепкого, хотя смерть вас давно уже ищет Вы живете а там, наверху, умирает дитя от какой-то странной болезни, ставящей науку в тупик Понимаете ли вы, господин Винсент, почему я вам помешал войти туда, где вы надеялись сорвать с губ умирающего последнее дыхание жизни?!
Войдем, сказал старик, указывая на дверь павильона.
Он говорил совершенно спокойно, без малейшей тени волнения.
Мы вошли в кабинет, заваленный книгами.
Он подал мне стул и сел против меня.
Что же вы подозреваете? спросил он.
Я теперь вполне овладел собой. Я понял, что запугиваньем ничего от него не добьюсь, а потому совершенно хладнокровно сказал:
Я не подозреваю Я знаю.
Что?
Вы владеете тайной продолжать жизнь с помощью магнетизма. Хотя положительная наука и открыла законы гипноза и внушения, но она не получила еще тех результатов, которыми вы пользуетесь. Ваша наука преступна, ибо она в сотни раз увеличивает ужасное неравенство между борцами за жизнь. Основываясь на вашем собственном признании, я говорю вам, что вы убийца. Осмельтесь же мне сказать, что я ошибаюсь
Старик Винсент закрыл руками лицо и тихо проговорил:
Зачем я не встретил вас раньше?
Вы сожалеете, что не имели случая научить меня вашей ужасной науке?
Никакая наука, сама по себе, не может быть ужасна. Все зависит от ее применения, важно сказал он.
Ваша наука только орудие преступления.
Не говорите так. Между нею и употреблением, которое я из нее делаюцелая бездна, отделяющая добро от зла, лекарство от яда.
Но ведь вы сами назвали ее преступной?
Назвал и скажу вам, что я не столько презираю себя за совершенные преступления, сколько за трусость, побуждавшую меня их совершать.
Трусость?! Уж не боялись ли вы нападения на вас детей?
Ах, нет, не то! Страх смерти.
Объясните же наконец, что вы хотите сказать?
Я вам все объясню, только возьму с вас клятву.
Какую?
Вычеловек науки. Я вам хочу открыть важную тайну, но вы должны торжественно обещать, что никогда не воспользуетесь ею для вас самих.
Я должен поклясться не совершать преступления?
И никому не открывать того, что сейчас узнаете.
Хорошо, я клянусь.
Ну, так слушайте же. Жизнь человека делится на три периода. Первый периодлучеиспусканияпродолжается от младенчества и до наступления юношеского возраста. Второй периодпотребления или поглощениядлится от юношеского возраста до зрелых лет и третий период, разложенияот наступления старости до конца жизни.