Шумит-гудит вещий лес: «внуки мои, слушайте древнего меня!»Из нор выползают серые волки, а граф-медведь сидит у своей берлоги и почесывает правого лапой брюхо: «слушаем, слушаем, дедушка-Бор!»
Кунигунда ждет своего Оскара
Кунигунда ждет своего Оскара, задумчиво качают головами волки, а граф-медведь почесывает лапою брюхо и, шумно отрыгнув, важно повторяет: «ждет своего Оскара».
Оскара, шепчет маленькая гражданка, проводя пальчиком по верхней губе любимого.
Но Оскар не приходит, Оскар позабыл. Не гремит железный меч, задевая о сучья, не стучат стрелы в его медном колчане, не стонет хворост под его ногами «Внуки мои, слушайте древнего меня!»Плачет Кунигунда, и вянут цветы от ее горя, и осыпается листва с кряжистых дубов. Оскар позабыл, Оскар не приходит. Бедная Кунигунда!.. «Бедная Кунигунда!»качают головами серые волки, граф-медведь чешет правою лапой брюхо, а левою утирает горькую слезу.
Бедная! Б-б-бе-едная К-к-уни-ггунда! всхлипывает он.
Под раскидистым дубом, на ясной поляне, лежит Оскар со стрелою в широкой груди, и вороны клюют его светлые очи.
Внуки мои, слушайте древнего меняэто было давно
Все! смеется Валерий, а его шаловливая союзница задумчиво смотрит в его глаза и шепчет: «Я твоя Кунигунда. Зови меня Кунигундой».
Пора вставать, дорогая.
Сейчас.
Тут они замечают грабителя-кота, сидящего на столе, около ремингтона, и поедающего оставленное без покрышки масло.
Черт возьми, он, кажется, хочет все слопать.
Мерзкий кот! соглашается маленькая гражданка и с горечью сообщает, что это масло предназначалось для манной каши.
Прогнать? спрашивает Валерий, но она укоризненно замечает ему, что пусть себе, бедный кот, вероятно, голоден.
Каждому по потребностям.
О, да, каждому по потребностям! одобряет Валерий, и они добродушно наблюдают за обжорой в дымно-серой шубке.
Придется есть кашу без масла.
Дорогая! Вторую неделю манная каша Это скверно.
Очень скверно! хохочет Маруся. Как маленькие дети Их тоже ею откармливают
Надо что-нибудь придумать.
За переписку еще не скоро, грустно вздыхает маленькая гражданка. Нет сахару
И табаку.
И булок
Безобразие!
Да.
Надо что-нибудь придумать.
Надо, родной, обязательно надо.
Маруся с озабоченным видом перегибается через Валерия, берет со стула его брюки и смотрит на свет.
Знаешь, совсем протерлись
Это худо! со стоическим спокойствием отвечает Валерий, и они задумываются.
Кажется, попали в тупик: есть руки, работы нет. Месяца три тому назад Валерия прогнали с места, он был конторщиком.
Приходится круто.
Вдруг, богатая мысль.
Валерий вскакивает с кровати и подходит к столу. Прожорливый кот подозрительно взглядывает на него и думает:не убежать ли? но, в конце концов, решает, что не стоит, и хладнокровно продолжает вылизывать масло. Эге! Вероятно, этот коткоммунист, не только по натуре, но и по убеждениям.
А Маруська покатывается с хохоту.
Валик! Ты сейчас страшно похож на покойника: белый весь.
Но Валерий торопливо перелистывает рукопись, которую дали переписывать маленькой гражданке, и что-то соображает.
Эврика! победно возглашает он и снова возвращается на кровать.
Нашел!
Ну? нетерпеливо недоумевает Маруся, говори же скорей.
Мы тоже напишем
Что?
Рукопись, большую рукопись со многими строчками После этого мы получим много денег, купим сахару и, кроме того, будем обедать, а манную кашу ко всем чертям!..
Вот видишь ли! наставительно замечает Маруся, я всегда говорила, что не пропадем, а ты уже начал ныть. Возьмем и напишем.
О, да! Возьмем и напишем! восторгается Валерий, целуя маленькую гражданку в алые губки, да еще как напишем!
Торжественная тишина, за стеной бьет полчаса девятого.
Итак, начнем.
Знаешь, милый, что-нибудь философское, чтобы не всем было понятно, задумчиво предлагает Маруся, решительно сдвинув свои густые брови.
Но Валерий с этим не соглашается, и она, разубежденная, уступает.
Ну, тогда кое-что о Сервантесе.
Они обдумывают «кое-что о Сервантесе».
Сервантес был вдохновенный человек! глубокомысленно начинает Маруся и морщится, а потом о Дон-Кихоте и положи под мою голову свою руку, так будет удобнее.
Они снова задумываются. Сперва Маруся настойчиво размышляет о Сервантесе, но постепенно ее мысли переходят к манной каше, которою они уже вторую неделю питаются. Если бы еще на молоке, а то на самой обыкновенной воде
Плохо, Валик.
Да, плохо.
Не написать нам большой рукописи.
Не написать.
Становится грустно.
Но двигается неуклонное время и толкает в соседней комнате маятник часов.
Девять.
* * *
Моя Кунигунда!
А тымой Оскар!
А Оскар стоит на коленях перед своей Кунигундой и застегивает ей башмаки.
Ага! Оторвал пуговицу Целуй руку, негодяй
Он отрывает еще одну пуговицу, чтобы быть снова наказанным, но ошибаетсяКунигунда треплет его за ухо:
Пришей, сейчас же пришей!
Валерий снимает башмак, садится на стул, возится с нитками и иглой, а нетерпеливая Кунигунда торопит.
Наконец, все исправленобашмак надет; жирная хозяйка приносит ярко начищенный самовар.
Все есть: стакан, чашка, два блюдечка и одна ложка; кроме того, в коробке из-под конфет целая четвертка чая. Однако, сахару нет и булок нет, но человеку дана находчивость.
Знаешь, Валик, у нас есть плиточка зеленого сыру.
Ого! удивляется Валерий.
Ну, да, вместо сахару Очень питательно.
И они, весело балагуря, пьют чай, закусывая питательным зеленым сыром, потому что не унижаться же перед хозяйкой, не просить же у нее в долг. Нет! Нет! К черту просьбы, к черту все одолжения.
Самовар презрительно пофыркивает и надменно отдувается белым паром.
Хоть бы улететь куда на воздушном шаре! грустно говорит Маруся, потому что зеленый сыр с чаем все-таки мерзкая штука.
Да, родная, нахмуривается Валерий, и Маруся видит, как появляется злая-злая складка на этом белом лбу, который она так любит целовать.
Дело не в сыре, а в том, что мешают жить и любить.
Тоскует Валерий.
Не горюй, Валик, ты сегодня найдешь работу: я это чувствую.
Да, работу Может быть, достану работу.
Валерий надевает потертое пальто и идет к дверям. Но ему не хочется расставаться с подругой, он останавливается в дверях, колеблется.
Лапу, наконец, произносит он, лапу, разбойница.
Уходи, Валик; будет лизаться, тихо говорит Маруся своему другу, снимая с его пальто какую-то соринку, и подталкивает его к дверям, да, ну же, какой лентяй! Еще увидимсяне в последний раз
Ухожу, ухожу, родная, не скучай без меня.
Вот выдумал! Ты мне и так надоел хуже горькой редьки, смеется Маруся, потом строго грозит пальцем и полушутливо, полусерьезно запрещает перемигиваться со встречными женщинами.
Маруся! обижается он, она краснеет и смущается:
Ну, ну я это так на всякий случай
Выталкивает его за дверь. Оставшись одна, долго смотрит в окно на крышу соседнего дома и задумчиво щелкает по подбородку пальцами, потом садится за стол, роется в рукописинаходит место, на котором остановилась вчера, и начинает постукивать ремингтоном.
* * *
А Валерий бродит по улицам грохочущего города и продает свои молодые руки. Кругом высокие домакак каменные гробницы; сверху свинцовое небо, такое пасмурное и тяжелое. Вот-вот оно рухнет и прикроет своею громадою хлопотливых людей, зверей-тружеников, и эти высокие дома-гробницы.
Вам, кажется, надо приказчика?
Да, надо, отвечает старик с окладистой бородой.
Может быть, я?..
Где раньше служили? сухо спрашивает старик, не отходя от конторки и мельком взглядывая на Валерия. Есть рекомендации?
К сожалению, мнется Валерий, но старик нетерпеливо его прерывает:
А залог?.. Что?.. И залога нет?.. Нет, не годитесь.
Валерий раскланивается и идет дальше.
Курить! Курить! смертельно хочется курить.
Останавливается у витрины писчебумажного магазина. Рядом с ним какой-то подросток-гимназист пожирает глазами открытку с нагой женщиной. Он впился в ее бесстыдно торчащие груди и, вероятно, целует эти покатые плечи, быть может, и белый, что кипень, живот.
Вы курите, дорогой?
Гимназист вздрагивает и отчаянно краснеет:
Да, да, да!
Я тоже курю, грустно сообщает Валерий; гимназист догадываетсяв чем дело, и поспешно вытаскивает из кармана сиреневого пальто портсигар.
Не угодно ли?
Благодарю. Простите, что потревожил.
Гимназист вторично краснеет, словно опущенный в кипяток рак, а Валерий закуривает папироску и шагает дальше.
Какое наслаждение! Он втягивает в свои легкие струйки табачного дыма, он смакует его, как закоренелый пьяница вино, его голова слегка кружится, но это так приятно.
Но, Боже мой, не унизился ли он?
Валерий волнуется и с видом кающегося грешника бросает папироску на асфальт тротуара. Но потом порывисто нагибается, поднимает ее, очищает от приставшей грязи и снова затягивается опьяняющим дымом.
Слава Богу! Не подмокла А ведь рядом, рядом маленькая лужица в выбоине.
Да и то сказать, в сущности, никакого унижения здесь нет. Болезненное самолюбие! Глупая щепетильность! Вовсе он не просил, а лишь намекнул, и комумальчику: у молодых еще хорошие сердца, от них можно. Наконец, он поступил, как джентльмен с этим гимназистом. Другой ударил бы по плечу и оскорбил: «что вы здесь делаете, почтенный?» Да, да, бывают ведь такие нахалы.
Валерий успокаивается и с легким сердцем докуривает папиросу.
И опять:
Купите руки! Купите труд.
Но их никому не нужно.
Проехало открытое ландо: какая-то раскрасавица в атласе и с золотыми браслетами на смуглых руках, а рядом с ней кругленький господин в цилиндре и, кажется, с гвоздикою в петличке.
Валерию вспоминаются столбцы объявлений, где разные господа с беззастенчивостью продажной девки предлагают для использования свои упитанные тела.
«Молодая вдова, скучающая в одиночестве».
Или так: «Красив, шатен, хорошо обеспечен Предъявителю такой-то десятирублевой кредитки».
Валерий злобно усмехается и гордо поднимает свою рыжую голову. Навстречу шагает сухощавый субъект в пальто шоколадного цвета и пуховой шляпе. Валерий слышит, как стучат по асфальту его франтовские башмаки с лакированными носками, и видит золотой набалдашник трости, которую франт держит за спиной.
Дорогу! Валерий подходит к нему вплотную и угрожающе смотрит в бессодержательные глаза.
Дорогу! Горят щеки, они окрашены яростью, по телу пробегает дрожь бешенства, а правой рукой Валерий крепко сжимает в кармане семизарядный револьвер. Как-никак, а сейчас он весело улыбнется Посторонится франт или нетэто все равно. Раз, два
Послушайте! возмущается франт, Валерий сверкает глазами и мысленно считает:
Три но шоколадное пальто трусливо смешивается со снующею мимо толпой и исчезает.
Секундой позже, и Валерий бы его ухлопал, с радостью бы ухлопал, потому что зол, как цепная собака.
Торжество победителя.
Но и тихое сердце говорит:
Не совсем-таки хорошо
Не хорошо
Совсем даже не хорошо
Черные думы и мысленные плевки в самого себя.
Валерий проходит мимо блестящих рядов богатых магазинов: высокие зеркальные стекла, замысловатые вывески, витрины, заваленные разным добром. Вот здесь продают слоеные пирожки, нежные, как сказки Шехеразады, они тают во рту, словно снежинки на щеках молодой девушки. А торты? Шоколадные торты, стоящие в такой задумчивой позе? Неправда ли, они похожи на ассирийских мудрецов, созерцающих бесконечность?.. Или вот здесьэти солидные окорока Ломтик ветчины, помазать горчицей, на хлеб и хе-хе-хе! Прекрасная штука.
Хочется жрать.
Да! да! так и надо было этого прохвоста Почему плохо? Ерунда. Лень, а то еще раз проделал бы такую же штуку.
Валерий останавливается у витрины магазина и злобно рассматривает черные сюртуки на краснощеких манекенах и бальные дамские наряды.
Гм!
Многозначительный кукиш.
Валерию вспоминается один флегматик. Когда у него изнашивалось платье, он заходил в магазин и выбирал самое лучшее. Старое он оставлял купцу на память, а новое одевал и, посмотревшись в зеркало, беспечно направлял свои стопы к выходу.
Господин! изумлялся купец.
Что вам угодно? повертывался тот.
Денежки-с?
Но флегматик сообщал тогда: денежек у него не имеется, а платье нужно.
Я увидел, что у вас много, и зашел
Купец начинал горячиться, как задорный петух, и багровел от возмущения, но тот медленно вытаскивал из кармана браунинг, молча показывал его и удалялся с сознанием собственного достоинства. Гениальный способ пополнения своего гардероба, ноувы! несть пророка в своем отечестве: вместо лаврового венка его наградили пеньковым галстуком.
Струйка шутливого настроения. Валерий усмехается и продолжает путь дальше.
Да-с, черт возьми, есть еще смелые люди.
Вдруг перед ним встает сцена с шоколадным пальто, и Валерий с гордостью думает, быть может, и онсмелый:
Плевать на работу: нет и не надо
А если завтра? Если еще поискать?
Ну, хорошо! Поищем и завтра, а на сегодня довольно.
Усталость и равнодушие. Валерий медленно пробирается к скверу с жиденькими деревцами. Садится недалеко от входа на низенькую скамью. Рядом какая-то барышня, очень похожая на его Маруську, такая же славная. Сидит с портфелем «Musique» и что-то задумчиво вычерчивает концом зонтика по песку. Вероятно, поджидает кого-нибудь на свидание.
Ага! Она вычерчивает маленький домик Нозачем же такая большая труба?
Валерий не выдерживает:
Бога ради, не такую трубу: она портит весь рисунок.
Барышня поднимает на него откровенные глазки и колеблется:
Вы думаете?
Да! да! пожалуйста, сотрите верхушку.
Ах! какая она бестолковая, Валерий морщится и с досадой наблюдает за движением зонтика. Ну! Теперь труба стала кривой. Возмутительно!
Крива! Крива теперь! Понимаетекрива! раздраженно бормочет он соседке, она послушно исправляет, потом снова взглядывает на него и усмехается:
Вот комик как вас зовут?
Валерием.
А а, это хорошее имя И замолкает.
Так они сидят с полчаса: ничего не говоря и лишь поглядывая на рисунок. Наконец, он оконченпрекрасный маленький домик, даже с крыльцом и псиной будкой. Тогда Валерий подымается и молча подает барышне руку. Она ее крепко пожимает и долго провожает глазами незнакомца в потертом пальто.
Затем подходит юноша, которого она любит.
Какой ты скучный, встречает она его, недовольно разглядывая, сейчас я познакомилась с одним милым человеком. Как он занимательно говорит, но, кажется, у него горе.
Юноша надувает губы и сердится.
А Валерий идет тихим шагом приговоренного к казни, потому что в его душу вошло отчаяние.
Опять день Опять прошел день, и опять никому не нужны эти подлые белые руки. Сегоднязавтра: все равно Э-эх! Уж погибать, так с треском.
Стать смелым!
Не хочу я, чтобы Маруська голодала
Крутою лестницей, грязной и темной, взбирается он, машинально считая ступени и прислушиваясь к звуку своих шагов. Звонит, ждет, ленивой походкой проходит в комнату, где Маруся постукивает ремингтоном, и с озлоблением швыряет пальто на кровать.
Опять ни черта!
Брось, родной; соскучилась я без тебя
Обнимает его ласковыми руками.
Валик! Давай варить кашу, ее еще фунтов пять осталось.
Давай.
За окном копошится город, переваривая в своей утробе людей и зверей-тружеников.
* * *
Ремингтонувечная память: продан и унесен.
Валик! говорит Маруся, мы это время, как маленькие цари.
Да! Это верно: как маленькие цари.
Пир на весь мир: комната утопает в табачном дыму, пыхтитотдувается белым паром пузатый самовар: есть и табак, и сахар, и булки, и даже целая дюжина пирожных. А обжора в дымно-серой шубке валяется на кровати и благодушествует: понабил-таки он свое грешное чрево, плотненько понабил; кудрявая хозяйка третью неделю угощает его прекрасным сырым мясом, о котором он и мечтать было перестал. Он его терзает, как тигр-победитель добычу; ворчит, будто скряга над золотом, наконец, впадает в сладостное забытье. Словно сквозь розоватую дымку видит он пузатый самовар, лампу с голубым абажуром и лица своих покровителей, но отяжелевшие веки смыкаются, и, умиленно мурлыча лирическую песенку, он засыпает. Прекрасное житье и прекрасные людимолодые хозяева!