Да, в этом самом доме Макс когда-то снимал мансарду вместе с еще одним таким же. Каждый день ходил мимо этого ресторана, но ни разу не зашел внутрь. В те времена он не мог позволить себе даже стакан пива. Его разыскивала полиция. Он тогда здорово влип, потом его таки арестовали и посадили в Павяк. А теперь он гражданин Аргентинской Республики, у него в паспорте русская виза и никто ему ничего не сделает.
Но сидеть тут в одиночествесомнительное удовольствие. Эх, была бы с ним Рашель! Или поскорей бы уж найти какую-нибудь женщину! Он снова огляделся по сторонам. Вон две за соседним столиком, уже далеко не молодые, толстые, обрюзгшие. Похожи на лавочниц из Двора Януша. Громко, хрипло разговаривают. На одной даже передник с глубоким карманом, как у рыночной торговки. Нет, это явно не то, что ему нужно.
Он опять углубился в записную книжку. Чье-то имя, чей-то адрес. Откуда они здесь? Макс никак не мог вспомнить. От этих разъездов память совсем ни к черту. Он постоянно терял очки и вечное перо, купленное в Нью-Йорке. Менял костюм и забывал переложить деньги и документы, забывал сунуть в карман брюк носовой платок.
Вошли новые посетители, на него даже не посмотрели. Видно, что добрые приятели. Сдвинули столы. Громко говорят, смеются, пьют друг за друга. Душа компаниитолстяк с бритым затылком, на обтянутом жилеткой брюхецепочка из золотых полуимпериалов. Все обращаются к нему «Шмиль». Хохочут над его шутками, подлизываются. Даже по голосу слышно, что у него ожирение сердца. Задыхается, хватает ртом воздух, хрипит, как астматик. Когда-то, наверно, был здоров как бык, но Макс Барабандер знал, что такой в любую минуту может умереть от апоплексического удара. Кружку за кружкой вливает в себя пиво и закусывает требухой с тертой картошкой.
Макс прислушался. Шмиль рассказывал, как спас от тюрьмы раввина. «Святой человек» обвенчал парочку, но незаконно, потому как у него на это «позволенья» от властей не было. Ему за это от трех месяцев до года могли дать. Но Шмиль пошел к «шледователю» и враз все уладил.
Подмазать небось пришлось? спросила одна из сидевших за столом, женщина с маленькой головкой на округлых плечах, толстыми щеками, жирными, мясистыми руками и невероятно большой грудью.
А то как же? Не подмажешьне поедешь.
Откуда же раввин денег взял?
Чтоб мне каждый день столько откладывать, сколько тогда выложить пришлось, икнув, ответил Шмиль.
Добрый вы! Еврейская душа!
А что мне оставалось? Приходит святой человек: «Реб Шмиль, помогите!» Весь дрожит, я испугался, как бы он у меня в доме не преставился. Такому в тюрьму нельзя, он на нарах и трех дней не протянет.
Мы ему каждую неделю денег даем.
Четверо детей у него.
А его жена у меня рыбу на субботу покупает, три четверти фунта сказала женщина с огромной грудью. Между нами, я ей с походом отпускаю. Надо же помогать друг другу, богоугодное дело как-никак
Она у меня давеча шелковый парик заказала,вставила другая.
Как этошелковый?
Неужели не знаете? Есть такие, не из волос, а из шелка.
Хотя бы похоже на волосы?
В жизни не отличишь!
И что, такие по Закону тоже можно носить?
Даже лучше такие. Жене раввина как раз нельзя носить парик из настоящих волос.
Почему?
Когда мужчина видит волосы, у него аж мурашки по телу
Все дружно захохотали. Еврейка с огромной грудью высморкалась в передник. Вдруг Шмиль ударил по столу кулаком:
Ничего смешного! Мы живем благодаря их заслугам перед Господом
Макс Барабандер не удержался, поднялся и подошел.
Я услышал, вы по-еврейски говорите. Позволите присоединиться? Я не здешний, только что из-за океана приехал.
Американец?
Аргентинатоже Америка.
Все замолчали, но Шмиль сказал:
Берите стул, садитесь. Откуда вы, из Буэнос-Айреса?
Из Буэнос-Айреса, из Нью-Йорка, из Парижа. По всему миру поездил.
3
Ну и что нового в мире? спросил Шмиль.
Мир большой, ответил Макс, еще не зная, что сказать дальше и к чему может привести этот разговор. В Буэнос-Айресе вполне можно зарабатывать, если не сидеть сложа руки. И в Нью-Йорке тоже, Америка есть Америка. В Лондоне, если спросите у еврея, как ему живется, скажет, что хотелось бы получше. А в Париже совсем забыли, что они евреи. Утром идут в кафе и сидят до ночи, за все про все десять сантимов. Что ни скажешь, один ответ: «О-ля-ля!» И требуют, чтобы ты с ними аперитива выпил. Это винишко такое, десять рюмок опрокинешь, и ни в одном глазу.
А водку там не пьют? поинтересовался Шмиль.
Французы о ней даже понятия не имеют.
Вино хорошо для кидуша, но не для того, чтобы на душе веселее стало, заметил Шмиль.
Кстати, можно, я водки поставлю? спросил Макс.
В каком смысле?
Закажу на всех.
Мы не нищие, можем и сами заказать, но если хотите угостить по дружбе, то конечно. Мой дед говорил: «Так придешьгостем будешь, с бутылкой придешьхозяином будешь». В общем, не откажемся.
А на закуску чего взять?
В какой из наших святых книг написано, что надо обязательно закусывать? Требухавещь хорошая, но если переешь, живот пучит.
А я возьму порцию требухи, отозвалась толстая торговка с огромной грудью.
Ты что, Райцеле? А еще больше растолстеть не боишься? поддел ее Шмиль.
Муж меня и такой любит, не растерялась Райцеле. А кому не нравится, пусть не смотрит.
Бой-баба, ей пальца в рот не клади, заключил Шмиль. Как, вы сказали, вас зовут?
Макс Барабандер.
А я Шмиль Вахлер, но все меня кличут Шмиль Сметана. Когда-то получил это прозвище, да так оно за мной и осталось. Даже родные дети так величают.
Почему Сметана? Сметану любите?
Она еще никому не повредила, а что все любят, то и я люблю. Вот поэтому и пузо такое отрастил А правда, что девушек хватают на улице и увозят в Буэнос-Айрес?
Да нет, они сами едут.
А вот и официант
Все сделали заказы, кто взял водку, кто коньяк. Макс Барабандер хотел заказать виски, но официант только пожал плечами. Здесь не знали, что это такое. Вообще-то Макс потребовал виски, чтобы показать, что ему, иностранцу, известны напитки, которых тут никто даже не пробовал. Только теперь он внимательнее присмотрелся к новым знакомым.
Кроме Шмиля Сметаны и Райцеле, здесь были еще три женщины и двое мужчин. Один из нихневысокий и плечистый, почти без шеи, на светлых волосах картуз. Его звали Зелиг, но Шмиль Сметана заметил, что вся улица знает его как Зелига Кишку или Зелига Рыбника.
Одна из женщинего жена Махла. Такая же невысокая, полноватая, с крючковатым носом и желтыми, близко посаженными глазами. Она улыбалась и посматривала то на Шмиля Сметану, то на Макса Барабандера. Иногда Максу казалось, что она строит ему глазки. «Чего это она? удивлялся Макс. Неужели еще считает себя привлекательной?»
Его взгляд упал на второго мужчину. Этот был очень худ, кожа да кости, и совершенно лыс. Одет шикарно: дорогой костюм в полоску, крахмальный воротничок, галстук с булавкой. В петлицебумажный цветок, вроде тех, что делают во всяких благотворительных обществах. Голостонкий и слабый, как у больного. К стаканчику водки он заказал горячую колбаску.
Что это за цветок у вас? спросил Макс.
Из общества «Бриут».
Что за общество?
Чахоточных пристраивают в Отвоцк.
А там что?
А там их в ящики запаковывают и в последний путь отправляют.
Как тебе не стыдно, Фуля! воскликнула Махла.
Но ведь это правда.
За правду и побить могут, заметил Шмиль Сметана. Лехаим!
Макс выпил и закусил телячьей ножкой с луком и чесноком. На душе стало легко и радостно. Давненько ему не было так хорошо. Ни в Париже, ни в Берлине он не нашел себе подходящей компании. Там евреи без конца вставляли в разговор французские или немецкие словечки, другие говорили на литовском идише. К тому же почти все они были моложе и смотрели на Макса как на старика.
Сначала, когда он открыл дверь забегаловки в шестом доме и увидел, что там за публика, ему сразу захотелось убежать куда подальше. После этого у него и сюда, в семнадцатый дом, заходить не было желания. Но никогда не знаешь заранее, где найдешь приятное знакомство. Не прошло и получаса, как все уже называли его просто Макс.
Один из компании, пожилой человек, которого звали Хаим Кавярник, сказал, что у него своя кондитерская тут неподалеку, в восьмом доме.
Если любите сырные пироги, заходите ко мне, заявил Хаим. Лучших сырных пирогов во всем мире не сыщете.
И что вы в них кладете?
Сыр.
А что в Аргентине едят? вдруг спросила до сих пор молчавшая женщина.
На вид ей было лет сорок, может, чуть больше. Маленького роста, в черных, коротких волосах видны седые пряди. Морщинки под глазами, темными, как вишни, которые бросают в коктейль. Маленький носик, острый подбородок, густые, черные брови. Она выглядела благороднее, изящней, чем остальные, и во взгляде, в выражении лица у нее было что-то молодое, несмотря на далеко не юный возраст. Когда она улыбалась, показывались мелкие, редкие зубки и на левой щеке появлялась ямочка.
Макс уже не один раз попытался встретиться с ней глазами, но она будто избегала его взгляда. Одета она была в серый жакет, на шее висел большой кошелек. В такие кошельки складывают выручку торговки на рынке.
Макс даже удивился, когда она заговорила.
А я уж было подумал, вы немая.
Это вы зря! хохотнул Шмиль Сметана. Попробуйте к ней прицепиться, она вас так отбреет, мало не покажется.
Зачем же я буду к ней цепляться? В Аргентине едят бифштексы по два раза в день. Наша страна весь мир мясом снабжает. У нас такая трава растет, альфальфа называется, от нее быки очень быстро жир нагуливают. Можете проехать по Аргентине десятки миль, и все, что увидите, это пампа: трава и скот. Если бык сдохнет, его так и оставляют на корм стервятникам.
Из Аргентины вывозят говядину, а завозят человечину, сострил Шмиль Сметана.
Хорошо сказано. Но скоро уже ввозить не надо будет. Местные, испанки, сами не бог весть какие скромницы. Беда только, что едва на них посмотришь, сразу беременеют.
Как, от взгляда? спросила женщина с черными глазами.
Это говорится так. У нас в Аргентине гои, особенно мужчины, не слишком религиозны. Даже по воскресеньям в собор не заглядывают. Вся их вера-шмера на женщинах держится. Они исповедоваться ходят и всякое такое, а как только муж за порог, сразу любовник на его место. Правда, только лет до тридцати, там рано старятся, климат такой. А почти у каждого мужчины любовница.
Дорогая страна.
Там у людей кровь горячая. Многие осуждают аргентинцев, но, чтобы их понять, надо самому туда приехать. Сразу будто обжигает, невозможно на месте усидеть.
Как же вас из такой замечательной страны аж на Крохмальную занесло? подмигнув, спросила чернявая.
Всему есть причина. Чем вы занимаетесь, торгуете?
Мужпекарь, а я хлеб продаю, бублики, сдобу. Стою у ворот в пятнадцатом доме.
Как вас зовут?
Эстер.
Хлебхороший заработок, его всегда покупать будут.
Если бы покупательницы руками не трогали, а то каждую буханку по двадцать раз ощупают. А потом в двенадцатый дом идут или в десятый и там покупают. Но я не в претензии.
Халы тоже печете?
Печем. И чолнт к нам приносят в печь поставить. У мужа двенадцать работников. Вы сколько в Варшаве пробудете?
Пока не знаю.
Приходите в гости завтра вечером. Мы в десять ужинать садимся. С сестрой вас познакомлю, она меня на десять лет младше.
Вы ведь тоже совсем не старая.
Не старая, но и не молодая. Уже бабушка, внуку два годика. Где вы остановились?
В гостинице «Бристоль».
За столом стало тихо.
Стало быть, вы человек не бедный, заметил после паузы Шмиль Сметана.
Бедные в Польшу на могилу к родителям не ездят, ответил Макс и даже удивился собственным словам.
Вижу, мы с вами одного поля ягоды, заговорил Шмиль. Здесь, в Варшаве, не разбогатеешь, если только богатый папаша наследства не оставит. В Америке, наверно, по-другому. А вы чем занимаетесь?
Недвижимостью. Дома, участки.
И, значит, к родителям на могилу приехали?
Они в Рашкове похоронены.
Где это? А я так понял, вы варшавянин.
Когда-то жил здесь, в семнадцатом доме.
Бывает, приезжают американцы, с ними даже разговаривать трудно, все время английские словечки вставляют. Шестидесятилетний старик, а на вид лет сорок. Начинает за девушками бегать и вдруг свалитсяи в больницу. У них только одно естьдоллары. За доллар здесь два рубля дают. А в Аргентине какие деньги?
Песо.
Ясно. В общем, приезжают, говорят, здесь все родное. Недавно один из Лондона был, в Фаленицу с нами ездил. В Лондоне, говорит, дышать нечем, такой дым, что солнца не видно. И каждый день дождь и туман. У них там фунты стерлингов. На вес, что ли, деньги у них, черт его знает. Показывал бумажку: с одной стороны напечатано, а другая чистая. А в какой-то стране, не помню, даешь лавочнику, скажем, двадцать долларов, а он должен десять сдачи дать. Так он разрывает бумажку надвое и половину отдает. В каждой стране по-своему. Вот здесь, например, постоянно подмазывать надо.
Если у вас лавка, вы в семь обязаны закрываться, продолжал Шмиль. А как закроешься, если люди в то время только с работы приходят, приносят домой две копейки, чтобы жена пошла, чего-нибудь купила? Надо стойковому или ревировому дать на лапу, иначе вмиг протокол составит и совсем на бобах останешься. Вот этим я и занимаюсь. Надо знать, кому дать и как. Нельзя же просто достать трешку из кармана и комиссару сунуть, тут же за дачу взятки на козу отправит. Есть такие, с которыми в карты играть приходится, в очко или шестьдесят шесть, и проигрывать. По-другому не берут. Но проигрывать тоже уметь надо, непростое дельце, доложу я вам. Как-то с вице-комиссаром играли. Я знаю, что у него четыре туза. Пятерку поставил, он сверхупять двадцать, я еще поднял. Они, когда выигрывают, обычно твои карты не смотрят. Зачем? А тут вдруг схватил, заглянул. «Ты, говорит, сволочь, обдурить меня хотел?» «Да, отвечаю, ваше высокоблагородие». Вот так у нас заведено. Можете хоть со Столыпиным в карты играть, хоть с государем императором, если мошна тугая и есть что проигрывать.
Эстер, повернулся он к чернявой женщине, у тебя мужпекарь, а не контрабандист какой-нибудь. Но ведь тоже подмазывает! Их жены у вас бесплатно булку берут.
Открыл Америку!
Какие за пекарем могут быть грехи? спросил Макс.
У фонек все грех, улыбнулась Эстер. Привозим телегу дров. Извозчик спрашивает: «На улице сгружать?» А это запрещено. Ну, муж знает, что делать. Комиссии разные приходят, санитары, орут, мол, грязно у нас. У них в казармах тесто ногами месят, а у нас грязно, видите ли Да вы приходите завтра вечером, муж сам все расскажет.
Низенькая женщина выпучила желтые глаза:
Твой муж до одиннадцати бублики печет.
Около десяти он уже дома.
Когда не напивается
Шмиль Сметана стукнул по столу кулаком:
Рухчеле, хватит комедию ломать! Если завидно, сама его пригласи. А вы сходите к ней, Макс, не пожалеете. Она готовитпальчики оближешь. И сестра у нее хорошенькая, а дочкапросто красавица. Да и сама она очень даже ничего.
Все засмеялись. Эстер вспыхнула, как девушка.
Шмиль, что ты несешь? Я уже бабушка
4
Посидели еще немного и стали расходиться. Вскоре Макс остался один. Расплатился и тоже вышел на улицу.
Обычно к вечеру холодает, но сегодня было жарко и душно. От кирпичных стен, железных крыш и камней на мостовой тянуло накопленным за день теплом. Печные трубы выбрасывали в небо дым и искры. Улица кишела парнями и девушками. Они шли прямо посреди дороги. Когда проезжали дрожки, только в последний момент отступали в сторону.
Макс Барабандер пошел обратно, к Гнойной. Заглядывал в лавки, где были открыты верхние половины дверей. Здесь торговали молоком, колбасой, углем, галантереей, керосином. Проститутки у ворот зазывали клиентов. От выпивки Макс слега приободрился, но на душе все равно было невесело.
Зачем его понесло в такую даль? Со Шмилем Сметаной поговорить? Получить приглашение от жены пекаря, у которой уже внуки? Когда-то в Варшаве у него были любовницы, но, во-первых, он не знал, где они теперь живут, во-вторых, все они превратились в старых кляч. Столько лет прошло! Но и оставаться дома с Рашелью он тоже не мог.