Лесной замок - Норман Мейлер 17 стр.

Мужики, естественно, представляли для нас определенный интерес. Без их поддержки Николаю II едва ли удалось бы удержать власть в своих руках. На города он опереться не мог: пролетарии, сами вчерашние крестьяне, жили в нечеловеческих условиях. В перенаселенных фабричных бараках свирепствовали холера, тиф, сифилис и туберкулез. Страшной общественной проблемой был алкоголизм, не говоря уж о проституции.

Однако продажа зерна в 1891 году оказалась и впрямь экономически целесообразной. За следующие десять лет капиталовложения в тяжелую промышленность выросли втрое. В той же Москве, превратившейся в город поразительных контрастов, летом поливали улицы (благо здесь появился центральный водопровод), а зимой на тех же улицах до смерти замерзали рабочие.

Те, кто не покинул села, жили, как прежде, в отапливаемых по-черному избах. Дешевые репродукции икон висели на закопченных стенах, но каждому, кто входил в избу, полагалось отвесить перед этими «иконами» глубокий поклон. Только после того можно было поздороваться с хозяином дома. А сам хозяин по праву занимал в избе лучшее спальное местона печи, все еще теплой после того, как в ней согрели ужин. Все остальные члены семьи спали прямо на грязном полу. Раздеваться здесь было не принято, но, если в помещении оказывалось не слишком холодно, мужик перед сном разувался. Имелась и соответствующая поговорка: «Ноги воняютмух отгоняют».

Тем не менее мужики, которых я наблюдал на московских вокзалах, вызывали у меня определенное уважение. До срока состарившиеся и практически беззубые, они, однако же, были сильны, как вьючные животные. Хотя передвигались как раз мало и редко. Им были присущи терпение и выносливость крупного рогатого скота. Но мои ученые штудии помогли мне понять, почему именно в России с такой любовью и робостью относятся к Б-ну. Эти безденежные, страшные, рослые, кряжистые глуховатые мужики со своими невзрачными, коротконогими и часто уродливыми женами, конечно же, были тупы, ограниченны, невежественны, диковаты и примитивны, но все это на поверку оказывалось не более чем вощеной бумагой, которой покрывают в жестянке, прежде чем ее запечатать, отменные мясные консервы. Сорви вощеную бумагу, и обнаружишь силу, мудрость, щедрость, честность, верноподданность и даже пониманиетак я воспринимал это, и в том же самом уверяют своих читателей Толстой с Достоевским. И если бы русскому крестьянству и впрямь предстояло исторгнуть из собственных недр грядущего гения, для нас, бесов, это наверняка обернулось бы самым серьезным испытанием. В конце концов, наша цель заключалась тогда в минимизации человеческих возможностей. Заглядывая в будущее, мы ждали того часа, когда нам удастся перехватить у Болвана бразды правления.

12

Наступало мое времечко. Почтить прибывших в город мужиков решено было широкими народными гуляньями на Ходынском поле, назначенными на 18 мая. Это станет вознаграждением для тех, кто проехал, а то и прошел пешком многие сотни верст, лишь бы очутиться в Москве в тот день, когда цесаревич превратится в полновластного царя.

Гулянья на Ходынском поле призваны были продемонстрировать любовь Ники к простому народу. Воздать толпе по заслугам и изрядно ее потешить. Показать свое искусство должны были циркачи, певцы и плясуны, а в бесчисленных будках и киосках участников гуляний поджидали дармовые (дарованные царем и царицей) выпивка и угощение. На обширном поле предполагалось провести гулянья на полмиллиона душ. Четыреста тысяч ало-золотых металлических кружек с инициалами Ники будут розданы мужчинам, шелковые шалиженщинам; пиворекой, и продуктовые наборы любому желающему! В набор входили хлеб, орехи, колбаса, печенье и повидло; к набору прилагалась брошюра о коронации, украшенная инициалами царя и царицы.

Николай и Александра со свитой намеревались прибыть на встречу с народом к полудню. Для них в конце парадного плаца уже была выстроена царская трибуна, рассчитанная на тысячу гостей. Рядом с царской воздвигли другую трибуну на тысячу мест, точно такую же, вот только за право попасть на нее нужно было раскошелиться.

Кое-кто из чиновников был, однако же, озабочен явной нехваткой жандармов, откомандированных на гулянья. Три офицера полиции и сто пятьдесят казаковтакими силами предполагалось предотвратить малейшие беспорядки. Сто пятьдесят казаков на полмиллиона мужиков? Казачий есаул испросил подкрепления, но ему, сославшись на иные срочные нужды, отказали. Город необходимо было патрулировать по всему периметру, чтобы не разгулялись оставленные без надлежащего присмотра бунтари, бандиты да и обычные уличные хулиганы. Хуже того, к 18 мая оказался исчерпан бюджет, выделенный правительством на обеспечение безопасности царя в течение церемониальной недели. На дополнительные меры просто-напросто не было денег. И я понимал, что за всем этим чувствуется рука Маэстро.

Мы были готовы воспользоваться выгодной ситуацией. Тринадцать лет назад вслед за коронацией Александра III на Ходынском поле тоже прошли народные гулянья. Тогда в результате нескольких несчастных случаев погибли тридцать человек, однако подобные потери были признаны несущественными. В конце концов, при таком скоплении народа за всеми не уследишь.

Провести народные гулянья на том же самом месте решил Ники. Ему захотелось положить начало новой традиции. «Сами же говорите,объяснил он свое решение министрам,что нам нужно следовать заветам отцов».

Никто, однако же, не озаботился проинспектировать само поле. В 1891 году на нем прошла большая выставка. Временные сооружения, разумеется, демонтировали, но не нашли денег на то, чтобы засыпать воронки и котлованы. Обширное поле приобрело в результате этого чрезвычайно сложный рельеф с песчаными насыпями, невесть откуда взявшимися траншеями и заброшенными строительными площадками. Посреди всего этого запустения были сейчас проложены широкие пешеходные тропы, и предполагалось, что народные массы будут передвигаться по ним беспрепятственно. В конце концов, поле и впрямь вполне могло принять полмиллиона человек.

Строго говоря, хлопот хватало и без Ходынского поля. Бесчисленных гостей столицы необходимо было где-то разместить. Кое у кого из крестьян, прибывших в Москву, на здешних заводах и фабриках работали родственники, а значит, можно было найти временное пристанище у них. Выходцам из деревни было не привыкать к густому запаху овчины, в которуюв тех или иных вариацияхприоделся в дальнюю дорогу пришлый люд. И, разумеется, имелись железнодорожные вокзалы. Здесь можно было разместить многих. Совершенно непредвиденным оказалось другое обстоятельство: великое множество мужиков и баб решило прибыть на гулянья еще за полночь. Вечером, накануне официально объявленных гуляний, веселье на поле уже шло полным ходом. Здесь пили, пели, жгли костры. Играли на балалайках. И тут по огромному городу пронесся слух: царские подарки на Ходынском поле начнут раздавать раньше заранее объявленного времени. Слух этот, разумеется, пустили мы. Самое лучшее достанется тем, кто успеет к раздаче в числе первых. Тысячи мужиков, уже находящихся на Ходынском поле, рванулись к забору, за которым дожидались своего часа киоски и будки с обещанными подарками. Тысячи других надавили на них сзади. Затем, глубокой ночью, принялись в массовом порядке подходить фабричные из самой Москвы. Подтянулись бездомные и бродягиим тоже стало известно о том, что раздавать подарки начнут раньше назначенного.

Вечером 17 мая в Большом театре прошло гала-представление. Дамы блистали брильянтамив таких количествах, что, как подмечали многие, их блеск затмевал свет театральных софитов. Однако разговоры в театре шли главным образом о Ходынском поле. Теперь уже ожидалось, что назавтра к полудню на поле окажется около миллиона человек. Около миллиона!

Да, рассуждали в Большом, никогда еще не собиралось столько простого люда единственно затем, чтобы выказать любовь государю.

Так говорили в Большом. А на Ходынском поле меж тем начался ажиотаж. Кое-кто из мужиков принялся выворачивать из земли столбы забора. «Все самое лучшее уже роздали,нашептывали наши агенты.Кружки кончились. Пиво кончилось». «Нет,запускали новый слух другие наши лазутчики,пиво еще не кончилось, но его почти не осталось!!!» Столбы ограждения уже шатались. И стоило рухнуть первому из них, как толпа бросилась на штурм будок. Но пока те, что оказались впереди, рвались за добычей, сзади на них обрушивались удары приотставших. Тысячи налетели на тысячи, очутившиеся у киосков, и буквально смяли их. Люди падали наземь, и по их телам шли другие. Прокатилась третья волна безрассудного наступления, вслед за нейчетвертая. Сзади продолжали давить. Бабы завыли. Дети заплакали. Мужчины, женщины и дети в огромном количестве внезапно угодили в глубочайшую песчаную яму; упавшие первыми на самое дно пытались выбраться, хватаясь за других, а сверху на них падали и погребали их под собой все новые и новые. Многие начали задыхаться. Я никогда еще не слышал такого крика. Тысячи человек яростно ревели в тысячи глоток. Тысячи других кричали от ужаса. Самых тщедушных отрывали от земли и плющили на весу. Дети падали наземь и голосили под каблуками. Кто взялся бы сосчитать, сколько сотен сапог прошлись по сотням человеческих туловищ? По сотням носов, сотням глаз, сотням челюстей. Мало кому удавалось вырваться из давки, но все же такие счастливцы находились. Часть детей переправили, подняв в воздух и передавая из рук в руки, в относительно безопасное место. Кто-то из взрослых, чудом выдравшись из толпы, тут же лишался последних сил и, похожий на снулую рыбу, надолго валился наземь. Продышаться удавалось далеко не всем из этих везунчиков и не сразу. В толпе люди выкрикивали имена пропавших из виду близких. Лица уже окаменели от горя.

Но, подобно тому как затихает морская буря, пришел конец и этому столпотворению. Те, кому все же удалось прорваться к будкам и палаткам, сейчас оказались вынуждены продолжить движение (потому что на них давили сзади) и в конце концов очутились на краю поля. Многих других тем же напором сзади выдавило налево или направо. Кое-кто в задних рядах, услышав крики в передних, вовремя сообразил прекратить натиск. Когда давка закончилась, оставшиеся в живых разошлись на все четыре стороны. Мертвые тела остались в ямах и на ровном месте.

В эти утренние часы, когда на Ходынском поле еще оставались в живых многие из смертельно покалеченных, беспорядки перекинулись на улицы Москвы. Десятки тысяч жителей города, намереваясь поспеть к официальному открытию гуляний, решили выйти из дому затемно, чтобы добраться до места не в общей толпе. И вдруг навстречу этим пешеходам выехали бесчисленные телеги, заваленные трупами и окруженные мрачно насупившимися мужиками и орущими в голос бабами. В толпе, возвращающейся с Хо-дынского поля, горе было окрашено в предельно истерические тона. Люди то плакали, то хохотали, то вновь принимались плакать. Сами не зная, радоваться ли тому, что им удалось остаться в живых, они чувствовали, что совершают смертный грех, и все-таки не могли удержаться от смеха. А кое-кто из них втайне радовался тому, что избавился от постылой жены или опротивевшего мужа.

Те, кто продолжал движение в сторону Ходынского поля, пришли в ужас. На каждой телеге, едущей навстречу, лежали окровавленные трупы в разодранной воскресной одежде. (А большинство мертвецов еще оставались на Ходынском полес раздавленными всмятку лицами, переломанными руками, ногами, носами и челюстями, сплошь и рядом чуть ли не обнаженные) Трупы на телегах были кое-как прикрыты тряпками, сорванными с остающихся на поле мертвецов, одни трупы раздевали, чтобы прикрыть срам другим.

Позднее взялись сосчитать количество жертв. Сначала Николаю доложили о трехстах погибших, но сделал это министр, известный тем, что любые потери он преуменьшал в десять раз. Позже государю донесли, что общее число составило тысячу триста. В конце концов установили, что на Ходынском поле погибли три, тысячи. Причем произвести подсчет потерь царю поначалу даже не пришло в голову. Первым его порывом в ответ на страшную весть стал приказ жандармам полностью очистить поле от трупов до прибытия на гулянья императорской четы. И только какое-то время спустя Ники распорядился пересчитать потери.

Меж тем небо с самого утрадесятый день подрядбыло безоблачно. Золотые луковки сорока сороков московских церквей сверкали на солнце. Казалось, сами соборы и церкви превратились в нечто вроде подсолнухов, а колокола на колокольняхот самого басистого до самого тонкогласогоуже начали торжественный (в честь проходящих в городе торжеств) перезвон. Но плачущей, стенающей, вопящей, истерически хохочущей и тут же вновь разражающейся рыданиями толпе тех, кто возвращался с Ходынско-го поля, звон колоколов не сулил ни торжества, ни успокоения, ни избавления.

Я же, взволнованный и окрыленный нашим общим триумфом, чувствовал, что как минимум половина этих несчастных должна в самом ближайшем будущем влиться в ряды бесовского воинства. Чуть ли не каждый был глубочайшим образом уязвлен, изъязвлен, обозлен, даже разъярен, чуть ли не каждому хотелось спросить себя: «Уж не сплю ли я?»и очнуться от страшного кошмара. А луковки церквей по-прежнему золотились на солнце. За последние полгода, работая с риском для жизни на шатких строительных лесах, покрытых коркой скользкого льда, московские мастеровые ухитрились покрыть их свежей позолотой.

13

К полудню, еще до прибытия царя и царицы, работы по расчистке Ходынского поля были практически завершены. Правда, кое-где, в ямах и на ровной земле, еще оставались окровавленные лоскутья, однако тела уже были убраны. Несколько специально откомандированных рот солдат в пожарном порядке укладывали последних мертвецов штабелями за будками и палатками, чтобы они не попались на глаза государю. Здесь трупам и предстояло оставаться до тех пор, пока за одними не придет, рыдая, родня, а других, никем не востребованных, не отвезут на телегах на ближайшее кладбище. Разумеется, Ники с Алике по прибытии усадили на достаточном удалении от того места, где завершались эти работы, чтобы им было не только не видно, но и не слышно. Да и что тут услышишь, если возле самой царской трибуны грянул тысячеголосый хор? Гостевую трибуну заполнили важные заморские гости и ничуть не менее важные москвичивсе в парадном платье, а их женыв предвечерних нарядах. Действовало правило, согласно которому возникшие по ходу торжественного мероприятия мелкие неприятности следовало просто-напросто игнорировать. Мне случалось бывать на балах, на которых один из гостей (как правило, один из наших) громко пускал ветры. Кое-кто из ближайших соседей (соседок), не удержавшись, морщил нос (носик) буквально на пару мгновений. Но никто не произносил ни слова. Этого мелкого инцидента с точки зрения светского общества просто не было. Способность не обращать внимания на то, что тебе не нравится, неизменно остается одной из самых сильных сторон правящего класса.

Сейчас, внимая хору тысячи ангельских голосов, кто захотел бы задуматься над тем, что всего несколько часов назад на здешнем поле разыгралась чудовищная трагедия? Нет, прекрасно одетые русские господа и дамы на трибунах, отчаянно подражая манерам британских джентльменов и леди, держались с такой веселой невозмутимостью, как будто пришли на ипподром, где вот-вот должны начаться бега. И выглядели бы и впрямь истинными джентльменами и леди, если бы не одно досадное обстоятельство. Внезапный и на удивление сильный ветер поднял клубы пыли на предназначенном для военного парада плацу. Этот более чем примечательный смерч пронесся и над трибунами, воздвигнутыми на краю Ходынского поля. Откуда было взяться ему в такой во всех отношениях прекрасный день? Однако вот, поди ж ты! Не знаю, была ли тому причиной ярость Болвана или, напротив, последняя воля павших.

Не успел окончательно стихнуть ветер, как прибыли царь с царицей. И все сразу переменилось. Вой вихря, даже если бы тот не заглох сам по себе, несомненно, утонул бы в восторженном реве толп, с легкостью заглушившем и тысячеголосый хор, и государственный духовой оркестр, с невероятным воодушевлением исполнившие «Боже, царя храни». Видимость на Ходынском поле была меж тем весьма скверной из-за пыли, поднятой копытами лошадей и колесами экипажей,припозднившиеся из-за утренних волнений важные гости праздника прибывали в массовом порядке чуть ли не одновременно. Ники с Алике выдержали на трибуне недолго; помахав на прощание приветствующим их толпам, они сели в карету и уехали в Петровский замок, расположенный всего в нескольких сотнях метров от Ходынского поля. Здесь, в своей временной резиденции, царь намеревался принять несколько депутаций. Мне удачось мельком взглянуть на него: он был чрезвычайно бледен; но для меня так и осталось неясным, осознает ли он подлинные масштабы трагедии. Мне кажется, информацией его снабдили явно в щадящем режиме; так или иначе, уже назначенные мероприятия решено было не отменять. Всего в полукилометре от Ходынского поля царь с царицей вышли к воротам Петровского замка, встречая все новые и новые депутации. В общей сложности они приняли четырнадцать групп, каждая из которых прибыла с щедрыми дарами. Первым вручили молодой чете огромное блюдо для церемониального хлеба с сольюэто был дар от храма Христа Спасителя. Восемь резчиков работали над этим хрустальным блюдом на протяжении девяти месяцев. Ники, собравшись с силами, заставил себя поблагодарить изумительно старательных стеклорезов. Следом за священниками император принял депутацию кавалергардов. После кавалергардов перед ним предстали крестьянки, а после крестьянокартисты императорского Большого театра. Вслед за артистами засвидетельствовать свое почтение царю явилась депутация московских извозчиков. Дар был преподнесен даже московскими старообрядцамисеребряное блюдо с выложенной брильянтами монограммой Николая Романова. Вслед за старообрядцами государь принял московских подрядчиковтех самых, что иллюминировали город и украсили убогие дома фальшивыми фасадами перед процессией 9 мая. Оптовые поставщики продовольствия, члены Охотничьего клуба и Общества любителей верховой езды и даже (в награду за двухсотлетнюю безупречную службу со времен Петра Великого) лидеры московской немецкой общиныодна депутация сменяла другую нескончаемой чередой. В конце концов Ники с Алике удалось войти в замок, где их ожидало почетное председательское место на пиру для особо избранных представителей третьего сословия. Посреди несмолкающих рукоплесканий Николай II обратился к старейшинам московского плебса со следующими словами: «Императрица и я сердечно благодарим вас за изъявленные любовь и преданность. Мы не сомневаемся в том, что ваши чувства разделяют и прочие наши подданные. Ваше благополучие я принимаю близко к сердцу».

В этот миг я взглянул на часы. То есть фигурально взглянулникаких часов мне, разумеется, не требуется. Каждому бесу присуще отчетливое ощущение часа, минуты, даже секунды. Так что я с уверенностью могу констатировать: в то самое время, когда царь произносил эту речь, в больничном морге, куда свезли часть умерших, произошел инцидент совершенно иного рода. Как доложил мне один из подчиненных, в двух разных концах морга одновременно вышли из коматозного состояния двое мнимых покойников. Уложенные вместе с трупами на столы, они разом приподнялись и закричали в унисон!

Если я и упоминаю об этом двойном «воскресении», то только затем, чтобы подчеркнуть полную синхронность двух случившихся в разных точках Москвы эпизодов. Мало того (как мне удалось выяснить), практически в ту же самую минуту отчаянно запаниковала Алике. Разумеется, она продолжала с улыбкой на устах приветствовать одну депутацию за другой и все так же была похожа на нахохлившегося голубя. Тем не менее в глубине души она тряслась от страха. Ей казалось, будто ее вот-вот убьют, и ее мужатоже! Ее венценосный супруг находился в смертельной опасности! Алике даже позволила себе выказать недовольство русским народом. С какой стати он так любит бунтовать? «Наши мужики не больно-то учтивы»,сказала она Ники, и тот сам не понял, стоит ли ему обидеться на это замечание или, напротив, обрадоваться тому, что Алике впервые назвала русских людей нашими мужиками. (Все это я узнал от русского беса, сподобившегося получить доступ к одной из фрейлин императрицы.)

На расстоянии примерно в километр от Петровского замка солдаты подбирали с земли последние трупы, и здесь же, в дальнем конце Ходынского поля, сотни гостей и жителей Москвы по-прежнему разыскивали пропавших в предутренней суматохе родных и близких. Меж тем Ники переходил от одного стола к другому, приветствуя мужиков, лакомящихся полтавским борщом, зеленым салатом, белорыбицей, цыплятами табака, рябчиками, солеными и свежими огурчиками, сластями, фруктами, изысканными винами.

Публика поприличнее не спешила разойтись с гостевой трибуны: здесь выступали фокусники, пели и плясали цыгане, торговали мороженым. А за будками и палатками все еще лежали сложенные штабелями трупы, и люди, потерявшие родных и близких, все еще вглядывались в изуродованные до неузнаваемости лица мертвецов в надежде найти пропавших и в ужасе перед самой возможностью такой находки. Некоторые клали по русскому обычаю пятаки на глаза совершенно чужим покойникам. Кое-где тела пока не были уложены в штабеля, а валялись кучей (в одной такой куче было двадцать трупов, в другойвсе пятьдесят), из которой в разные стороны на разной высоте и под разным углом торчали человеческие конечности в каких-то жалких лохмотьях. Возле этих куч чуть ли не на коленях копошились врачи в надежде обнаружить кого-нибудь еще подающего признаки жизни. И вот один из покойников и впрямь восстал из мертвых. Восстал на глазах у оплакивающей его жены, которая теперь, впав в истерику, принялась бить себя в грудь. «Бог здесь!закричала она.Господь Бог здесь! Это Он не позволил тебе умереть!» Но шагах в пятнадцати от этой пары другая семья ужаснулась такому же «чуду»: на сей раз речь шла о ненавистном муже и отце, затиранившем всю родню. И когда этот старый ревнитель домостроя открыл глаза, его жена, женщина тоже весьма пожилая, отчаянно закричала: «Тебя воскресил сам Дьявол!»

14

Мою роль в описываемых событиях нельзя назвать главенствующей или хотя бы ведущей; все происходило под непосредственным руководством Маэстро. Я еще не настолько освоился в Москве, чтобы единолично командовать тамошними бесами. По преимуществу мне приходилось надзирать за Ники. Вынужден признаться и в том, что для участия в «полевых работах» меня забраковали как якобы недостаточно безжалостного. Этим я был изрядно задет. Я-то считал себя вполне компетентным для решения любой задачи (будь она высшего порядка или низшего), но поневоле смирился с тем, что изучение писем и дневников семейства Романовых так и останется моим основным заданием на весь период пребывания в России. Укажу лишь, что собранные мною сведения хорошо послужили нам впоследствии. В кровавом столпотворении на Ходынском поле никто из Романовых не пострадал, но им эта трагедия еще аукнулась, причем неоднократно.

Непосредственным результатом стало понижение эффективности Наглых. В круговой обороне, занятой ими вокруг Ники, отныне образовались бреши. Скажем, у меня появилась теперь возможность приблизиться к самодержцу в тот момент, когда они с Алике в полдень появились на царской трибуне. Получив милостью

Маэстро временный доступ в мысли монарха, я обнаружил, что смертельная бледность Ники объясняется не только физическими, но и психическими причинами. Его чувства были сейчас предельно обострены. Некоторые от ярости краснеют, другиебледнеют; нынешняя бледность Ники была вызвана именно яростью. Подобно супруге, он разозлился прежде всего на самих мужиков. Как только посмели они оказаться настолько неблагодарными и дойти в своей неблагодарности до смерто- и самоубийства? Конечно же (и это расстраивало царя особенно), ему придется простить их. Но откуда взяться прощению в душе, обуреваемой гневом? Ярость, душившая царя, была, впрочем, разносторонней, потому что тупость и неэффективность полиции возмущала его тоже. И, разумеется, начиная с какого-то мгновения он разозлился на самого себя. Как-никак он не уделил достаточного внимания принимаемым мерам безопасности. А ведь столь масштабного бедствия вполне можно было избежать. Или все-таки нельзя? И все случившееся следует признать неизбежным? А значит, сам он проклят? Царь не находил ответа. Да и едва ли мог найти. Вечером он занес в дневник следующие строки:

Я пристально вчитался в слова «случился великий грех». Кого имел в виду Никиучастников беспорядков или же самого себя? Потому что 18 мая, еще в начале дня, граф Витте, государственный муж, к мнению которого молодой государь особо прислушивался, переслал ему записку: «В знак траура все празднества необходимо немедленно отменить.С постскриптумом:В особенности бал у французского посла». Бал был запланирован на тот же вечер и должен был стать едва ли не главным праздничным мероприятием всей недели торжеств.

Однако тут же выяснилось, что мнение графа Витте разделяют далеко не все. Родной дядя Николая, великий князь Сергей Александрович (к тому же женатый на Элле, старшей сестре Алике), будучи генерал-губернатором Москвы, возложил на себя, наряду с прочим, и обязанности главного распорядителя народных гуляний. Великий князь незамедлительно отписал графу Витте: «Его величество считает Ходынку страшным несчастьем, однако все же не настолько страшным, чтобы омрачить празднование коронации».

Так называемые старшие великие князья, родные братья генерал-губернатора, придерживались того же мнения. Что изрядно возмутило младших великих князей, двоюродных братьев самого Ники. Ближайший друг государя, его кузен Сандро, женатый на сестре Николая Ксении, заявил, что считает поведение старших Романовых «просто чудовищным». И родные братья Сандро (все они были сыновьями великого князя Михаила) бурно поддержали его. Ники ни в коем случае нельзя было появиться сегодня вечером на балу у французского посла. Это стало бы беспримерным оскорблением памяти погибших! И куда подевалась бы пресловутая русская честь? Царь, за последние четыре дня утомленный коронационными торжествами, собирался уже согласиться с доводами Сандро, как вдруг к нему в покои пожаловал великий князь Алексей, старший из остающихся в живых братьев его покойного батюшки Александра III.

«Ники,начал великий князь,тебе наверняка известно, что твои кузены Михайловичи, в особенности Сандро, далеко не те люди, к мнению которых стоит прислушиваться. Они молоды и неопытны. Они склонны пороть горячку. Наконец, они просто глупы. И даже хуже чем глупы. Я скажу тебе, что они, ко всему прочему, интриганы. Даже себе они в этом никогда не признаются, а только все равно интриганы. Им хочется сместить Сергея Александровича с тем, чтобы генерал-губернатором Москвы стал один из них. Подумай только, каким ударом это было бы для Сергея Александровича и для Эллы! Твою жену наверняка расстроило бы, пади на голову ее красавицы сестры такое бесчестье».

Я держался достаточно близко для того, чтобы слышать эти высказывания. И опять-таки Наглых там не было. Должно быть, в утешении нуждались души новопреставленных и Болван перебросил Наглых в морг. В любом случае, пребывать в непосредственной близости к Николаю на тот момент не составляло труда.

Так что я выслушал Николая Михайловича, брата Сандро. Он заговорил, стоило дяде Алексею выйти из помещения: «Я умоляю тебя, Ники, не езжай нынче вечером на французский бал. Вникни наконец в смысл моих рассуждений. Нравится нам это или нет, но мы до сих пор живем в тени Версаля. Людовик XVI с Марией-Антуанеттой могли плясать ночи напролет, потому что отличались беспечностью. У них не было ощущения близящейся бури. А у нас оно есть. Мы знаем о ее приближении наверняка!

Всмотрись себе в душу, Ники. Что стряслось, то стряслось. Кровь этих мужчин, женщин и детей навсегда падет на тебя и на все твоедтдрствование. А это несправедливо, потому что ты человек хороший, ты человек добрый. Я знаю, что ты, имейся у тебя такая возможность, воскресил бы этих мертвецов. Но поступить так ты бессилен. Поэтому, Ники, ты должен выказать сочувствие семьям. Сочувствие и поддержку. Наконец, уважение. Как можешь ты предоставить врагам режима возможность заявить, что молодой император плясал тем же самым вечером, когда трупы погибших утром лежали еще не погребенными?»

Красноречие Николая Михайловича возобладало. Ники понял, что ему и самому не хочется на бал. Но его двоюродный брат не успокоился на достигнутом. Он дал волю гневу.

«Хотелось бы мне знать, почему Сергей Александрович не сообразил, какое количество жандармов потребуется?начал он.На его месте об этом догадался бы любой дурак!»

И вот он уже повел речь о том, что наверняка имели место козни и интриги. Как знать, не прислушался ли он к нами выдуманному и нами же распространяемому навету? Распространяемому по всей Москве. Речь шла о том, что генерал-губернатор якобы запустил лапу в деньги, отпущенные на коронацию, с тем чтобы покрыть собственные карточные долги. Это было ложью. Руки Сергея Александровича оставались чисты. В казну залез его ближайший помощник. (Этот господин не только увяз в карточных долгах, но и был одним из нас, то есть одним из наших русских агентов. Именно через него мы и запустили слух о том, что генерал-губернатор оказался казнокрадом.)

Бедняжка Ники. Если и была ему присуща хоть одна слабость, то только такая: он не мог обдумывать две противоположные точки зрения достаточно долго, чтобы разобраться, какая из них в конечном счете окажется ему выгоднее. Как раз когда он дослушивал пламенную речь кузена, в зал вернулись двое старших великих князей. И тут же на повышенных тонах завели речь о том, что отсутствие Ники на балу станет оскорблением и непременно обернется международным скандалом. Французское посольство пошло на колоссальные расходы. Отсутствие царя и царицы самым пагубным образом скажется на взаимоотношениях между двумя странами.