Ну и проголодался я А помнится, парень, раньше ты приносил черную икорку? Мельчаешь? Или твой дядька догадался и стал запирать икорку под замок?
Нет, дорогой, просто я спешил.
Выкладывай.
Погоди! Так значит, Наджие?
Ну?
Все в порядке
А тебе-то что?
Мне ничего. Только зачем скрывать И от когоот меня? Залоглу пожал плечами.
И сейчас не желаю рассказывать. Я ведь греха не творю. Исполняю волю всевышнего.
Блудволя всевышнего?
Эх, сынок Пьешь ты вроде бы водку, а на губах молоко. Что дозволено, что недозволено? Все зависит от того, кто и как это истолкует. Кто уразумеет, как толкуют эти дела лица духовные? Мы, чтобы исполнить волю всевышнего
Залоглу отмахнулся от него и поднял стакан:
Довольно. Не морочь голову.
Это называется уловками шариата. Учись! подмигнул Хафыз-Тыква.
Они чокнулись и выпили.
Ох!.. Будь благословен ты, Рамазан!
И ты будь благословен, Хафыз.
Залоглу выпрямился, собрался с мыслями, достал пачку сигарет и решил начать.
Закурили. С наслаждением затянувшись, Залоглу сказал:
Видел я вчера одну девушку, Хафыз. Ох, хороша! Ох, аллах, как хороша!
Не может быть! воскликнул Хафыз-Тыква. Он выпучил глаза и весь подался вперед.
Говорю тебепташечка!
Ну, а тебе-то что за дело до чужой пташки?
Не трещи ты Эта пташка, кажется, хочет совершить благое дело
Хафыз не понял.
Хочет, говорю, совершить благое дело, повторил Залоглу.
Говори-ка поясней. Чего она хочет?
Неужели не понял? Замуж за меня хочет выйти.
Хафыз-Тыква расхохотался.
Как быстро ты забываешь свои проповеди, обиделся Залоглу. Не ты ли внушал, что рабы, не любимые аллахом, служа рабам, любимым аллахом, совершают благое дело?
Ах вот оно что! воскликнул Хафыз-Тыква, сообразив, наконец, к чему клонит Залоглу. Кто же эта грешница?
Не чужая. Дочка нашего Джемшира.
Джемшир, Джемшир Ах, этот вербовщик Джемшир?
Да.
Красивая, говоришь?
Что там говорить, Хафыз. Красивая не то слово.
Залоглу стал рассказывать:
Сидим это мы, выпиваем в шашлычной у Гиритли: Джемшир, его сын Хамза, цирюльник Решид, надсмотрщик Мамо. Уж уходить собрались, вваливается квартальный сторож. Захотел свою власть показать. Но я-то, сам знаешь, не потерплю! Кричу ему: «А ну, подойди сюда!» А он распетушился. Ну, схватил я тогда стул и ка-ак саданул его
Это ты, брат, загнул, остановил его Хафыз-Тыква.
Как ты сказал?
Загибаешь, говорю. Остальное, может, и правда, а тут сбавь немного, тогда поверю
Залоглу стушевался.
Всегда ты так. Что бы я ни рассказывал, никогда не веришь. Зачем мне врать? Пришел сторож, после одиннадцати, говорит, запрещено. Слушай, говорю, другим запрещено и нам тоже?
Ну вот, теперь продолжай.
Опять ты за свое Погоди, Хафыз, я тебе как-нибудь покажу, чего я стою! Ты меня, черт побери, в грош не ставишь. Уж если я разойдусь, то могу такое натворить
Например?
Вот возьму, да и уйду, имам! разозлился Залоглу.
Ну-ну, с тобой уж и пошутить нельзя, Рамазан! примирительно сказал Хафыз. Зачем живем? Повеселиться, посмеятьсятак ведь? И только. Разве к лицу такому господину, как ты, ломать стулья на голове какого-то сторожане любимого аллахом раба? Кто он такой? Никчемнейший из никчемных.
Залоглу понравились слова Хафыза и тон, каким они были сказаны.
Если бы не вмешались Решид и Хамза, клянусь, я бы
Ха Так, значит, ты не ударил его, а только хотел ударить? Если таквопросов нет, имаму все ясно. Я ведь подумал, что ты ударил
Оба заметно захмелели. Залоглу уже не замечал иронии в словах Хафыза-Тыквы. Хафыз, привыкший к мутному дешевому вину, которое торговцы продают стаканами, быстро опьянел от водки и теперь парил в соблазнительных грезах. Он закрыл глаза и мечтал о том, что, если б ему сейчас скрипку, он спел бы песню, или лучше газель!..
А Залоглу все рассказывал Из того, что услышал Хафыз-Тыква, он понял, что Залоглу влюбился в дочь вербовщика Джемшира и даже намерен на ней жениться. Но парень боится своего дяди, и есть только один человек, который мог бы уговорить его, а именно управляющий имением Ясин-ага. Однако и он рассуждает, как дядя, даже еще более щепетилен в вопросах чести и считает, что «господин не может брать в жены рабыню, не любимую аллахом».
Ясно, сказал Хафыз-Тыква, я понял тебя, юноша.
Ведь Ясин-ага все для тебя сделает, умрет там, где ты ему прикажешь убеждал Залоглу.
Знаю.
Уповаю на тебя.
Выпьем! предложил Хафыз.
Выпьем. Но больше не называй меня Залоглу. А то
А то что?
А то и я
Будешь называть меня «Хафыз-Тыква»?
Залоглу рассмеялся.
Хафыз-Тыква даже не улыбнулся.
Называй, если так тебе больше нравится. Я не буду злиться, как ты. На что злиться? Старайся угодить Ясину-ага, между прочим посоветовал он.
Но как?
Что значит «как»?
Залоглу задумался:
Я и так с первого слова исполняю все его прихоти, книги ему читаю
Вот-вот! поддакнул Хафыз. Это очень важно. Пойдешь в город, купи книжку из тех, что ему нравятся. Старайся умаслить его, угодить
А ты что будешь делать?
Ты в мои дела не вмешивайся, я свое дело знаю.
Он взял бутылку, налил себе и выпил одним духом.
VIII
Три дня спустя Хафыз-Тыква пришел в имение. Он нашел управляющего в амбаре. Веяли семена кливлендского хлопка для весеннего посева. Хафыз-Тыква, заложив руки за спину, степенно остановился в воротах амбара, уверенный, что здесь, как и везде, ему обеспечено должное уважение.
Бог в помощь! важно проговорил Хафыз-Тыква. Ясин-ага обернулся, увидел его светлость имама и, забыв о семенах, поспешил ему навстречу. «Неспроста это, неспроста их светлость имам пожаловал в имение в такое необычное время», подумал он и церемонно приветствовал Хафыза.
Добро пожаловать, господин имам!
Благодарю.
Ясин-ага, сложив перед собой руки, вопросительно смотрел на имама, ожидая его приказаний. А Хафыз потупил задумчивый взгляд в землю и покусывал губы.
Пожалуйста, пройдемте в мою комнату! предложил Ясин-ага.
Батраки, веявшие на ветру деревянными вилами семена хлопка, бросили работу и смотрели на них.
Рамазан здесь? спросил Хафыз-Тыква.
Нет. Пошел в город Вам что-нибудь нужно? Хафыз-Тыква с опаской огляделся по сторонам.
И Музафер-бея тоже нет дома?
Нет.
Когда вернется?
На днях должен быть. Что-нибудь случилось? Хафыз-Тыква тяжело вздохнул.
И не говори, Ясин-ага! Ужасно, просто ужасно! Ясин-ага тревожно заглянул в глаза Хафыза с немым вопросом.
Уповаем на всевышнего, дорогой, сказал Хафыз-Тыква. Так значит, Музафер-бей скоро пожалует в имение?
Ждем, должен приехать. Но кто скажет, когда.
Ясин-ага был привязан к этому благословенному человеку Но что же все-таки могло случиться? Что это за ужасная вещь, в которую имам не желает посвящать его? Ясин-ага хорошо знал, что благословенный имам сторонится дел мирских, занят делами богоугодными. Он изредка заглядывал в деревенскую кофейню, забирался в уголок и, перебирая четки, не торопясь потягивал кофе. А сегодня Хафыз прежде всего спросил о Рамазане. Значит, дело связано с Рамазаном. Ну, а что ужасного мог натворить Рамазан? Курил гашиш, проигрался в карты, приволокнулся за какой-нибудь юбкой? Все это давно известно. И уж совсем непонятно, зачем скрывать это от него, Ясина?
Пожалуйте в мою комнату, выпьем по чашечке кофе, предложил Ясин, беря имама под руку. Хафыз не сопротивлялся.
Управляющий имением ютился в крошечной, в одно окно, комнатушкетой самой, где он жил еще при отце Музафер-бея. Служанка Гюлизар, приходившая в имение, когда наезжал Музафер-бей, несколько раз в день подметала здесь, убирала постель Ясина-ага, наводила в комнате порядок.
Они остановились у дверей. Ясин-ага повернулся к каменному господскому дому и крикнул:
Гюлиза-а-а-р!
Слушаю, Ясин-ага!
Принеси ключ!
Сверкая голыми ногами, подбежала тридцатилетняя, дебелая Гюлизар, туго затянутая в узкое платье, откровенно подчеркивавшее формы ее дородного тела.
У Хафыза-Тыквы перехватило дыхание. Он поднял глаза, чтобы не видеть широких бедер женщины, но невольно потер руки, вместо того чтобы просто сложить их вместе, как приличествовало бы имаму, творящему молитву. Опасаясь как бы Ясин-ага не заметил всего этого, он погладил свою короткую бородку и громко призвал благословение на этот дом.
Гюлизар отворила дверь, и они вошли в маленькую чистую комнатку, застеленную расшитым цветными узорами ковром. Литографии священной Мекки и благословенной Медины, изображения всевышнего и его пророков почти закрывали стены
Хафыз сел на кровать Ясина-ага. Он не сводил глаз с Гюлизар и молил аллаха, чтобы тот удалил Ясина-ага из комнаты. Но Ясин-ага не собирался уходить. Он достал из шкафа пачку сигарет, и Хафыз про себя пожелал ему провалиться вместе с ними. «Вот бесстыжий, злился Хафыз-Тыква, выйти не может. Ничего бы с ним не случилось, не умер бы, если б оставил имама с Гюлизар. А рожа-то! Семьдесят пять лет, а не усыхает, толстый боров»
Ясин-ага чиркнул спичкой, предложил Хафызу прикурить и обернулся к женщине:
Ну, сестрица Гюлизар К нам пожаловал его светлость. Мы не отказались бы от чашечки кофе Что вы скажете, имам-эфенди?
Гюлизар засуетилась.
Как изволят ханым, ответил Хафыз. Мы вверяем себя ей.
Гюлизар благочестивая девушка, любит сделать благое дело
Это зачтется ей, закивал Хафыз. Разве легко стать любимым рабом аллаха?
Гюлизар достала из шкафа спиртовку, джезвэ, чашки. И все это легко, проворно Она вышла, но скоро вернулась за спичками. Хафыз сидел теперь спиной к ней и не мог ее видеть. Он сделал вид, что ему что-то понадобилось, и обернулся. Она сидела на корточках и что-то искала на нижней полке буфета. Короткий подол не закрывал ног. Хафызу захотелось обернуться еще раз и смотреть на нее долго, не отрываясь, и даже подойти к ней.
Принеси спички, Гюлизар! «Боже мой! Можно сойти с ума».
Гюлизар принесла спички, положила коробок на кровать и отошла.
Хафыз повернулся:
Не так ли, Гюлизар?
Что вы сказали, дядюшка? не поняла Гюлизар.
Я говорю: не так ли?
О чем это вы?
Хафыз снова обернулся:
О чем? Разве ты не слышала?
На этот раз обернулся и Ясин-ага и, увидев неприкрытые ноги Гюлизар, нахмурился. «Бесстыжая баба, совсем совесть потеряла! И это перед таким благословенным человеком? Передо мнойеще куда ни шло, но перед таким человеком»
Гюлизар, дай-ка воды, доченька, попросил Ясин-ага.
Гюлизар налила из графина воды и подошла к Ясину-ага. Он принял стакан, и ей стало не по себе от его гневного взгляда. Она хорошо знала этот взгляд. Нужно очень рассердить Ясина-ага, чтобы он смотрел так. Вот точно так же он посмотрел на нее однажды ночью. Он позвал ее, а она долго не откликалась: устала, и ей не хотелось вылезать из-под одеяла. А когда, наконец, вошла к нему, он посмотрел вот таким же взглядом.
Ясин-ага выпил воду и, передавая стакан, еще раз сурово взглянул на нее из-под косматых бровей.
Говорил Хафыз:
Служить любимым рабам всевышнегосамое наиблагое из всех дел. Такие слуги желанны и любимы богом. Не правда ли, Ясин-ага?
Управляющий покачал головой:
Правильно говоришь, очень правильно Разве можно в этом сомневаться?
Хафыз достал черные четки, опустил глаза и принялся неторопливо перебирать бусины. Он думал о Гюлизар. Немного погодя Гюлизар принесла кофе в больших чашках. Хафыз не поднимал глаз. Он уставился на ноги Гюлизар и подумал, что у нее, должно быть, бархатная кожа. Ясин-ага перехватил взгляд имама и жестом приказал женщине поторопиться с кофе. Гюлизар поставила поднос на кровать и удалилась.
Прошу вас, почтеннейший эфенди, сказал Ясин-ага. Ваш кофе совсем остынет.
Хафыз очнулся.
Да, да, благодарствуйте
Он взял чашку, поднес ее к своим толстым губам.
«Ох Гюлизар! Да будет она так же хороша, как это кофе»
Зачем пожаловал Хафыз? Что это за страшное дело привело сюда самого имама? Эта мысль не давала покоя управляющему. Спросить же напрямик было как-то неловко. Он не сомневался, что речь пойдет о Рамазане. Но что мог натворить этот парень? Карты, гашиш, женщинывсе это ерунда Но что же тогда?
Вдруг Хафыз сказал:
С парнем творится что-то неладное!
Ясин-ага не понял:
С каким парнем?
С Рамазаном.
С нашим Рамазаном?
Да, с вашим Рамазаном.
Что же с ним творится, мой добродетель?
Хафыз сделал вид, что не слышит вопроса, и, опустив глаза, снова уставился в одну точку.
Ясин-ага боялся потревожить имама и не приставал с расспросами. Допив свой кофе, он отнес пустую чашку и, осторожно ступая, вернулся, сел на край кровати.
О чем так глубоко задумался имам-эфенди? Конечно, о чем-то очень важном
Но вот Хафыз заговорил, медленно, отчеканивая каждое слово:
Сидели мы на зеленом, как изумруд, лугу. Журчал ручей, пели соловьи, кружились горные ласточки, летали перепелки, разгуливали куропатки, павлины Я сидел вот как сейчас, а Рамазан-эфенди напротив, понурив голову, грустно смотрел на меня. Я спросил: «Чем опечален ты, сын мой, о чем грустишь?» А он только вздохнул да посмотрел на меня полными слез глазами, и эти глаза в слезах ранили мое сердце!
Хафыз умолк.
Дай-то бог, чтобы все было хорошо! вздохнул Ясин-ага.
А Хафыз дрожащим голосом продолжал:
Меня, говорит, принимают за бездельника, никто не считается со мной. Я круглый сирота. Никому нет дела до меняни дяде, ни Ясину-ага.
Ясин-ага хотел было возразить, почувствовав упрек в словах имама, но Хафыз остановил его.
Послушай-ка, что было дальше, тихим, важным голосом продолжал имам. Так вот, едва он это сказал, как до нашего слуха донесся слабый вздох иклянусь аллахом! в ответ ему застонали горы и камни. Задрожал я как осиновый лист, оглянулся, и вдруго, чудо! что ты думаешь, вижу
Ясин-ага сидел с широко раскрытыми глазами.
Стоит передо мной седобородый старец в зеленых одеждах И двинулся он ко мне, и положил руку на плечо мое, да так тряхнул, что чуть дух из меня не вышиб.
Волнение Ясина-ага достигло предела.
Ну, а были при нем дервишский посох, секира, чаша? спросил он.
Конечно, были!
Так это святой Хызыр, да будет благословенно имя его!
Лицо Хафыза-эфенди расплылось в улыбке.
Да будь благословен и ты, Ясин! Ты догадался!
Ясин-ага довольно улыбнулся:
Благодаря тебе и аллаху Чего-чего, а уж это
Слушай же, что было дальше. «Имам-эфенди, молвил старец, слушай меня хорошенько и да исполни божественную волю всевышнего, а она такова: тотчас найди дядю раба моего Рамазана и передай ему, что пророк Махди явится в мир от рода племянника Музафер-бея. А посему пусть оный Музафер не теряет времени и женит племянника своего на Гюллю, дочери вербовщика Джемшира»
И Хафыз-Тыква впился страшным взглядом в Ясина-ага, а тот, ошеломленный, во все глаза смотрел на имама.
Прервав томительную минуту, Хафыз спросил:
Есть у вербовщика Джемшира дочь, которую зовут Гюллю? Говори, есть?
Есть, дрожащим от страха голосом ответил Ясин-ага.
Ха, тогда все верно, Ясин, все верно
Только вот о чем хочу я тебя спросить, поборов волнение, сказал Ясин-ага.
Спрашивай.
Святой Хызыр наказывал тебе передать все это Музафер-бею? А не пропадет сила этого знамения оттого, что ты посвятил меня, недостойного, в волю аллаха?
Молчи, неосторожный! Грех так говорить Что значит пропадет сила знамения? Что ж, по-твоему, божественная воля всевышнегомошенничество? Ты оскверняешь религию, коль думаешь, что сила ее может пропасть! Кайся, кайся, грешник, моли о прощении!
Ясин-ага принялся бормотать себе под нос молитву. И все-таки ему не верилось, что пророк Махди явится в мир от рода какого-то плюгавого пьяницы и гашишника. И Ясин-ага гнал от себя это сомнение и клял каналью шайтана, поколебавшего в нем твердую веру в аллаха. Ну конечно, конечно, сокрушался Ясин-ага. Вечером в комнате опять была Гюлизар. Хотя он и совершил омовение, но Должно быть, омовение нельзя делать холодной водой. Наверняка оттого-то проклятый шайтан и поселился в нем и посеял это сомнение.