Кроме того случая, когда депутат внезапно умирает, кивнул я, проигнорировав его «своими словами», что означало как для дебила, который не шарит в теме.
И, конечно, я помнил, как прошлый раз он подпрыгивал тут ещё выше и даже повизгивал: «Ты что, предлагаешь мне кого-нибудь убить, чтобы запихнуть тебя на его место?» Потом вспомнил про, царство ему небесное, генерала и любителя массажа простаты. Но тот, к моему несчастью, преставился рановато. В двухнедельный срок для замещения его вакантного депутатского мандата коммунистическая партия предоставила другого кандидата. Меня в федеральный список внести не успели.
Но, вижу, господин Барановский не зря считался лучшим, при правильной стимуляции он просто фонтанировал идеями.
Но Думаэто нижняя палата Федерального собрания, а в Совет Федерации, верхнюю палату, сенаторов назначают, и он формируется не по партийному признаку, а по округам, выдохнул он. Поэтому если кто-нибудь из сенаторов откажется от своей должности добровольно
Сколько? устал я слушать его объяснения, которыми он кормил меня при прошлом посещении. Если я правильно помню, ты должен был найти среди ста семидесяти членов верхней палаты Парламента того, кто за умеренную плату согласится уступить мне своё кресло.
Он написал пальцем на столе очень круглую и очень короткую цифру: сто.
Миллионов, добавил я. Ну, круто, чо . Круто, но справедливо.
Где только брать эти деньги. Счета арестованы. Гостиница и ресторан закрыты. Разгневанные клиенты, оплатившие проживание и банкеты, наверняка уже требуют назад свои кровные. Скоро начнётся череда исков и судебные издержки, что при отсутствии дохода повлекут за собой неминуемое банкротство, я уже молчу про испорченную репутацию.
А это ещё половина дела. В самом прямом смысле.
Мало купить мандат. Надо, чтобы как минимум половина сенаторов из ста семидесяти от регионов и тридцати, назначенных лично президентов, проголосовал за сохранение моей сенаторской неприкосновенности, когда прокуратура обратится с запросом на её снятие. А это ещё сто плюс один (для перевеса) миллион. Слава богу, рублей.
Такой ценой придётся оплатить их голоса.
А если добавить сюда сгоревший завод Бука, который тоже на моей совести, то я уже в долгах как в шелках и конца края этому не видно.
Ну вот видишь, Миш, при желании, оказывается, всё решаемо.
Япосмотрел он на меня умоляюще, могу поговорить с женой?
Нет, уверенно покачал я головой. Только после того, как я выйду. И ни минутой раньше.
Сергей, пожалуйста! только что не захныкал он.
Я посмотрел на него испепеляюще.
Ты знаешь хоть один случай, чтобы я сказал «нет», а потом изменил своему слову?
Ты мог бы сделать для меня исключение. Ведь мыон сглотнул. Мы теперь семья.
Я усмехнулся.
Так, может, по-семейному, тогда сделаешь мне скидочку, договоришься не за сто, а за пятьдесят? Нет?
Да я бы с радостью, заблеял он.
И я бы с радостью, растянул я губы в улыбку. Но, прости, не могу.
Я качнул головой, давая понять, что он свободен. С ним свяжутся.
А когда вернулся Валентин Аркадьевич, задал только один вопрос:
Кто может занять нам двести миллионов?
Он тяжело вздохнул.
Скажу Нечаю. Пусть этим займётся.
Да знаю я, знаю, что таких дураков нет! снова потёр я руками лицо и тряхнул головой. Что Бук мне уже помог по старой дружбе и теперь лишился всего, но я же не даром прошу.
Да, как и мой умудрённый жизнью адвокат, я знал, как мало значит слово «дружба» в том мире, где мы живём. Где за неё платят как за продажную любовь, пусть не всегда деньгами, пусть взаимными услугами. Как мало от неё остаётся, когда на кону собственная безопасность и благополучие. И как мало тех, кто выбирают сторону Акелы, когда он промахнулся. Меня уже сбросили со счетов.
Король умер. Да здравствует новый король!
Но я ещё не умер.
Я жив. И ещё поборюсь. Потому что мне есть за что.
Потому что у меня в руках была записка, что адвокат вложил в мою руку, уходя.
И, пожалуй, этот свёрнутый лист был самым главными и самым ценным итогом этой встречи.
Моя девочка писала мне письма.
Глава 3. Евгения
« Почему-то вспомнила сегодня день, когда мы познакомились,написала я на вырванном из тетради листе и теперь грызла кончик карандаша, вспоминая. Мой День рождения. День, когда я ещё не знала, что это Ты. Когда ты мне так не понравился »
Креслокожаное, низкое, с мягкими подлокотникамив котором я уютно устроилась, стояло в палате специально для посетителей. Поставив ноги на бежевое сиденье, я писала Сергею письмо.
Диана развалилась на небольшой кушетке. Её поставили в палату для Бриннаон проводил здесь каждую ночь, кроме сегодняшней. Ди тыкала в телефон и, наверное, думала я не замечаю, как, уткнувшись носом в подушку, на которой спал Антон, она вдыхает её запах, или, задумавшись, поглаживает рукой.
Сашка была праваАнтон ей нравился. И, боюсь, очень.
Первый раз Иван привёз сестру, чтобы меня поддержать, и чтобы я как-то развеялась. Но теперь Диана приезжала почти каждый день и оставалась ночевать, подозреваю, вовсе не ради меня. Да и в больницу со мной поехалатоже. Посмотреть на соперницу?
Я усмехнулась: на её месте месяц назад я бы сделала так же.
Думать об этом, сидя у постели Целестины, наверное, было нехорошо. Но жизнь есть жизнь, она шла, пока Сергей сидел, а Элька лежала в больнице: Бринн изводил себя каким-то непонятным мне чувством вины, Диана влюблялась в Бринна, моя сестра безбожно залипала на Ивана, кажется, забывая даже дышать. А я думала писать ли об этом Сергею.
Адвокат сказал нельзя писать ничего неприличного, мата, иностранных слов, обсуждать детали дела, по которому Сергея задержали, или события, связанные с ним. Письма должны быть о простом, жизненном, бытовом, личном. И я, как тот акын, писала о том, что думала или что видела.
Тихо гудел аппарат вентиляции лёгких. Мерно попискивал монитор сердечного ритма. Эля, какая-то особенно маленькая, худенькая и беззащитная на большой больничной кровати была почти и не видна под одеялами, маской, проводами.
Я отложила тетрадь, поверх которой лежал лист с письмом, и наклонилась, чтобы поправить плед.
«Держись, Эль. Держись, пожалуйста! Ты нужна ему! Ты нужна нам всем! Держись!» это единственное, о чём я её просила.
Пусть она меня выгнала и больше не хотела видеть. И я испытывала к ней смешанные чувства. Но благодаря Целестине Сергей живэто перевешивало всё остальное. Если, благодаря ей, он выйдет, я отдам свою руку, лёгкое, печень, если понадобится, и возьму свои слова о пророчицах обратно, если она знает, как это сделать. Она была права: ради него я готова куда на большее, чем думала. Сейчас, когда всё, что он создал, рушилось, а он сидел в тюрьме, многое было неважно.
Я расправила складку ткани и сжала её тёплую руку, когда дверь внезапно открылась и я замерла, хлопая глазами.
Пару более странную, чем та, что вошла в палату, трудно было себе представить.
Немолодая женщина с гривой курчавых тёмных с проседью волос в вязаных шалях, что составляли основу её гардероба: шаль-юбка, шаль-кофта и большая сумка тоже шаль, перекинутая через плечо с длинной бахромой по краю, украшенная вывязанными разноцветными цветами.
А с ней коротко стриженная девушка в мужском мешковатом костюме. Белом! Скорее, её можно было принять за миловидного юношу: чистая кожа, ноль косметики, лёгкая сутулость, худоба, плоская почти незаметная грудь, но каким-то встроенным радаром всё равно безошибочно пеленговалось, что это девушка. Лет двадцати.
Вечер в хату! продемонстрировав белоснежные зубы, улыбнулась женщина. А где Антон?
Мы за него, встала с кушетки Диана.
И я тоже поднялась, схватив остро отточенный карандаш, и спрятала за спинойпарочка не внушала доверия, хотя, честно говоря, и страха не вызывала. Скорее недоумение.
Первым у меня в мозгу возник вопрос как их пропустила охрана, стоящая у двери, но, можно сказать, женщина на него ответила: они уже приходили, раз Антон их знал.
Мы это, типа подружки, пояснила всё та же «дама в шалях». Пока «девушка-мальчик» рассматривала меня исподлобья молча и не мигая, словно сканировала. Я Кирка. А это, она повернулась к девушке, Химар.
Я
Я знаю кто ты, перебила она, когда я хотела представиться. И ты, она смерила взглядом Диану.
Обращая на нас внимания не больше, чем на пустое место, она стала доставать из своей огромной вязаной сумки, не побоюсь этого словареквизит, и расставлять по палате: свечи, какие-то странные статуэтки, картонки-иконки, металлическую посуду. Швырнула рядом с Дианой колоду больших чёрных карт, отчего Ди подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на меня вопрошающим взглядом.
Я и сама понятия не имела, что у Целестины были подружки. Хотя, если подумать, наверное, они и не могли быть другими, обычными, нормальнымитакие же чудики. Но Диане-то я этого рассказать про Элю не успела.
Не трожь! приказала Кирка Ди, стоя к ней спиной и зажигая свечи, когда та потянулась к картам. Если хочешь, я потом тебе раскину, а пока у нас дела.
Щёлкнул выключатель. Комната погрузилась во мрак, освещаемый только неровным светом свечей да небольшим монитором жизнеобеспечения. На несколько секунд я ослепла, привыкая к темноте. Но страха так и не было, хоть карандаш я по-прежнему сжимала в руке. Теперь появилось любопытство.
Кирка это же Церцея из греческой мифологии? Тётка Медеи, которая всех превращала в свиней? всматривалась я в слегка примятую дождём курчавую гриву женщины.
Не всех, а только мужчин, и только в тех, чей облик они заслужили, отозвалась Кирка. А Химар, если уж ты у нас такая начитанная, это капитан пиратского корабля. На носу судна было изображение льва, а на корме дракона, за что корабль получил имя Химера. Капитан или капитанша, развернулась она и швырнула в Химар мешочком.
Та поймала его на лету. Растянула завязки и принялась раскладывать в небольшие чаши, расставленные по палате, смесь каких-то трав.
К потолку потянулся удушающий дымок, когда, подожжённые, они стали тлеть. И современная, напичканная оборудованием палата стала походить на чёрте что, вертеп.
Кулинарный щуп, конечно, оружие опасное, но остро заточенный карандаш тоже ничего, слегка потеснив, встала она рядом со мной и протянула руку. Я отдала ей карандаш. Она ткнула его в мой карман. Носи с собой. Пригодится, а потом взяла меня за руку. Долго же мы вас ждали.
В каком смысле? спросила Диана, которую за руку взяла Химар. Мы же случайно приехали.
Это вам так кажется, хмыкнула Кирка, и кивком показала, что Ди, как и мне, надо взять за руку Целестину.
Кирка переложила на кресло тетрадь. Я проводила глазами недописанное письмо: интересно, а такое можно рассказывать?
Теперь мы стояли у кровати Эли кругом по две, с каждой стороны.
Когда ей на грудь водрузили большой, размером с линзу для хорошей лупы, выпуклый матово-белый камень я не заметила. Но зато хорошо видела, как Химар облизала бумажку, положив её ненадолго на язык, а потом приклеила Эле на лоб.
Ты свободна! прозвучал её неожиданно мужской, словно ломающийся, низкий голос и сорвала бумажку как пластырь. Она отпускает тебя.
Я дёрнулась, увидев на лбу Целестины проступивший чернилами знак перевёрнутого креста на холмике земли.
Подруги соединили свои руки и заговорили хором.
Сальве, Реджина, матер мизерикордиа , монотонно бубнили они, закрыв глаза, повесив головы на грудь и сжимая наши ладони, вита, дульчедо этэ спес ноостра
Монитор взорвался писком, показывая сбившийся сердечный ритм и зашкаливающий Элькин пульс.
Нет! Я не желаю участвовать в этом дурацком обряде! Я позову на помощь!
Но мою руку только сильнее стиснули пальцы Кирки, что так и бормотала, не открывая глаз:
Адэ тэ кламамус, эксэсулес фили хэвэ
Вы же её убиваете! выкрикнула Диана, когда монитор показал прямую линию и взвыл монотонным «пи-пи-пи!»
Но рука Химар тоже не позволила Ди вырваться. И слова, что они произносили не стихли
Адэ тэ суспирамус
Нет! крикнула Диана.
Что за? опешила я.
Мы обе замерли как парализованные, когда камень на груди Целестины вдруг засветился голубым матовым светом.
О клемэнс! О пиа! звучало всё громче. И вдруг оборвалось
Воцарилась полная тишина
А затем ровная линия монитора дёрнулась и показала первый сильный удар.
Сердце Целестины снова билось. Ровно. Спокойно. Чисто.
Я очнулась, когда в глаза больно ударил яркий свет.
Блядь, что это было? Я зажмурилась и потрясла головой. Я словно спала и мне приснился странный сон. Но я не спала, я всё ещё стояла у кровати Целестины.
Вы её чуть не убили! услышала я гневный голос Дианы.
А ты разве не этого хотела? усмехнувшись, пробасила в ответ Химар. Чтобы она умерла, а её парень достался тебе?
Нет, не этого!
Кирка усмехнулась.
Они гасили свечи. Ссыпали пепел. Убирали свой инвентарь. Открыли окно, чтобы проветрить комнату.
И на всё это безобразие вместе со мной смотрела со своего больничного ложа Целестина.
Эля, покачнулась я, не веря своим глазам. Эля! хотела крикнуть, но на самом деле лишь прохрипела.
Она сжала мою руку.
И, могу поклясться, что даже под кислородной маской я увидела, как она улыбнулась.
Глава 4. Евгения
Это самое странное, что мне когда-нибудь приходилось видеть, слышать и пережить в своей жизниобряд, проведённый в больнице двумя сумасшедшими бабами.
Но ещё более странным было то, что они сказали, уходя. Сказали не мне.
И мать не мать. И отец не отец, хмыкнула Кирка, забирая свои карты и смерив Диану таким взглядом, словно это она была загадка природы, а не эти две «криповые дуры», как назвала их Диана.
Они ушли. И нас тоже выгнали. Прибежали врачи брать анализы, делать какие-то замеры, констатировать кратковременную остановку сердца и, чёрт знает, что ещё.
Я искала в поисковике слова молитвы, что они читали. Картонка с ней, по иронии написанной на латыни, осталась на тумбочке.
« Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К Тебе взываем в изгнании, чада Евы. К Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез. О Заступница наша!. .» любезно поделился интернет.
Откуда у неё этот шрам на лице? ходила мимо меня по коридору Диана, о чём-то хмуро раздумывая. Хотя почему «о чём-то»? Я точно знала о чём: о полученном пророчестве, о том, что только что произошло. В общем, было о чём подумать.
На неё напали, в семь лет, не знала я какую версию рассказать: ту, что считалась официальной и знал Моцарт, или настоящую, что поведала мне сама Целестина. С тех пор у неё тоже есть дар. Она провидица, как, видимо, и её странные подружки.
А ты видела раньше этот крест? расхаживала Ди взад-вперёд, скорее озабоченная, чем испуганная или потрясённая.
А ты? как могла избегала я прямых ответов.
Да. Только не нарисованный, а выжженный. На руке у одного мужика.
Стопэ! Я отложила телефон.
У какого мужика?
Мне было лет десять. Может, одиннадцать. Я тогда ходила на танцы: хореографическое отделение Школы искусств. А он пришёл прямо на занятие, на классический танец. Сначала что-то обсуждал с моим педагогом, потом меня и ещё одну девочку попросили задержаться. Ничего особенного сделать не просили, так, махнула она, сесть на шпагат, поднять ногу, батман, плие, прогнуться, прыгнуть. Я думала отбирают в какое-нибудь хореографическое училище, или на кастинг в шоу типа «Ищем таланты». Потом он повёл нас в кафе, там же при дворце, где мы тренировались, спрашивал о наших планах и прочем. Пожилой мужик, за пятьдесят, но приятныйкрасивый, ухоженный, высокий. Ну, я всю жизнь танцами заниматься не собиралась и, честно говоря, перспектив со своими физическими данными не видела, поэтому сразу отказалась. Выпила свой молочный коктейль и ушла.
А другая девочка?
Мы не дружили. Но я так поняла, что с ней тоже не сложилось. И вообще я особенно об этом и не вспомнила бы, я даже родителям не рассказала: зачем, я всё равно их бросать не собиралась, а вот чёртовы танцыочень даже. Но этот его ожёг
Вот здесь? показала я на место между большим и указательным пальцем.
А ты откуда знаешь?
Может, мы видели одного и того же мужика? Правда я только руку.
А я получила по башке от брата, чтобы рассказывала ему такие вещи сразу, а не спустя пару недель или вроде того, когда уже того мужика было и не найти. Но, знаешь, что? Ваня узнал, что это за знак.