Глава 3, в которой сердце в клетку валяется сначала на полу, потом на земле, а затем возвращается туда, откуда прибыло
Это, вероятно, тебе, хихикнула девочка двенадцати лет и бросила мятый сложенный пополам листок в брата. Тот лежал на кровати в наушниках. Он услышал, но сделал вид, что нет: опять ерунда какая-нибудь. Листок, не долетев, шлепнулся рядом с кроватью на пол.
Тебе, говорю, крикнула девочка, оттопырив один наушник. Брат оттолкнул ее руку.
Отвянь.
Тебе письмо, снова сказала она. Ей хотелось посмотреть на его реакцию на такое «письмо».
Он лениво поднял листок, раскрыл, глянул и бросил обратно на пол.
Опять мелочь какая-нибудь. Из твоего класса, поди.
Кто? Лидка? Она не станет такими глупостями маяться, надулась девочка. Лидка была ее подругой с первого класса и девочку обидело, что брат мог подумать на нее. Лидка вообще в него не влюблена, еще чего! Кто вообще в здравом уме и твердой памяти влюбится в такого? Правда, все же влюблялись, и девочка знала об этом. Но только не Лидка, нет! Она не посмеет так поступить. Все-таки подруга.
Может, и Лидка твоя. Откуда я знаю, кто именно из всей этой своры.
Сам ты свора!
Вечно выстроятся у коробки и пялятся, как я броски отрабатываю.
Ты не броски отрабатываешь, а дурью маешься! вскинулась девочка. Так мама говорит.
Замолкни. Музыку мешаешь слушать.
И никто на тебя не пялится.
Каждый раз делают вид, что мимо шли.
Никому ты не нужен. И тем более Лидке.
Пойду попла́чу об этом где-нибудь в уголке.
Не помешало бы.
Замолкни, я сказал! повысил голос брат. Девочка обиженно надулась, скрестила руки на груди.
Что тут у вас? заглянула в комнату мама. Женя, что случилось? Коля?
Ему любовную записку написали, сразу «сдала» брата девочка и показала на листок, самым жалким образом валявшийся на полу.
Ну-ка, ну-ка, мама зашла и подняла записку с пола.
Да бред, вставил Коля и включил музыку погромче.
Кто это тебе пишет? обратилась к нему мама.
А? Я ничего не слышу.
Кто пишет? громче повторила мама. Она повертела листок в руках. Такие записки обычно младшеклассники друг другу подкидывают.
Не слышу. Тихо говоришь.
Мама положила листок на стол и вышла из комнаты.
Она ждала, когда же сын остепенится, а сын все не остепенялся. Семнадцать лет парню. В этом возрасте себе профессию выбирают. Выпускной класс, вся жизнь впереди. А его волнуют только музыка в наушниках да баскетбол.
На дворе стоял октябрь, и мама как-то спросила Колю:
Сейчас в баскетбол играешь. А вот снег выпадет, что будешь делать?
В хоккей гонять буду. Тот же мяч, только маленький и плоский. Не боись, не пропаду, и, посмеиваясь, сделал музыку в наушниках громче.
В общем, тяжело было маме с Колей. Не то что с Женей отличница, покладистая девочка, веселая. А этот в наушниках или с мячом целыми днями. Бывало, совсем невмоготу станет, мама и говорит:
И почему я тебя только Колей назвала, вздыхает и качает головой, сидя на стуле у него в комнате. Коля тоже качает головой, лежа на кровати, но по другой причине в такт музыке. Вон у Лариски Коля отличник, в очках, собранный всегда, вежливый такой.
И мама машет рукой на сына: «Что с тебя взять».
Лучше бы Димой назвала. Был бы Димон. Тебе подходит, думая, что тот не слышит, говорит она. А он снимает наушники и отвечает:
Сейчас все можно. И имя поменять, и фамилию, и отчество. Сходи в паспортный стол, запиши меня Димоном, и он мечтательно закатывает глаза: Вот бы и отчество поменять. Стать каким-нибудь Димоном Эдуардовичем. А? Круто?
Скажи спасибо, что папа не слышит.
Спасибо, что папа не слышит, он снова вдевает наушники в уши и уходит от реальности в мир тяжелых ритмов. А мама, вздохнув, на кухню.
Коля подошел к окну.
Вон, видишь, сказал он сестре. Свора подтянулась уже. С Лидкой твоей ненаглядной во главе. Ждут, когда я в баскет выйду играть.
Женя взбеленилась:
Они ко мне пришли, понятно тебе? Нужен ты больно! Думаешь, весь мир вокруг тебя вертится?
А ты думаешь, не весь?
Он взял листок с сердцем и протянул девочке:
На вот, отдай своей подружбайке обратно. Пусть придумает что-нибудь поинтересней.
Да не она это!
Ладно, сам отдам, Коля усмехнулся и засунул листок в карман.
Уже из прихожей он крикнул:
К ужину не ждите, вернусь через неделю.
И захлопнул дверь.
Женя видела в окно, как брат забрасывает мяч в корзину, а «свора» медленно, будто нехотя, подтягивается к заборчику спортивной коробки, и Лидка на ходу проводит рукой по светлым густым волосам, расчесывая их пальцами.
«Ну всё! подумала Женя. Сейчас она у меня получит!»
Девочка наскоро оделась и тоже выбежала во двор.
Эй, белобрысая, не оборачиваясь, бросил Коля. Лидка приосанилась: к ней обращаются. Забери свой листок.
Какой еще листок?
Коля повернулся и быстро направился к ним. Достал из кармана мятый лист в клетку и протянул девочке.
Это не мое, выпятила губу та.
Коля развернул листок и поднес нарисованное там сердце к лицу девочки:
А содержание соответствует.
Это не мое! запальчиво крикнула Лидка.
Все равно забери, парень кинул листок ей, она даже не сделала попытки поймать. Тот вяло упал на землю. Коля снова принялся закидывать мяч в корзину с таким видом, будто не разговаривал только что с Лидой, не кидался в нее мятой бумагой, и вообще, словно этих малолеток здесь нет, он один на площадке, оттачивает броски.
Лидка мстительно схватила листок и побежала к подъезду Жени и Коли. Из подъезда как раз вышла Женя. Лидка проскочила мимо нее, та даже не успела ничего сказать подруге. Остальные девочки остались неуверенно топтаться у спортивной коробки. Лена только сделала движение в сторону Лидки, но никто ее не поддержал. Девчонки переводили взгляд с Коли на дверь подъезда, за которой скрылась Лидка, не зная, как теперь быть. Остаться здесь и смотреть, как он бросает мяч в корзину? Они тихонько шептались.
Ну и куда ты припустила? крикнула Женя, снова забежав в подъезд.
Этот твой брат сказал, что я ему нарисовала это уродское сердце!
А это не ты?
Спятила, что ли? С ума съехала? С какого перепугу я буду ему сердца малевать?
С такого, что ты в него втюрилась!
Нет!
Да, а обещала не втюриваться!
Я и не втюривалась! прокричала Лидка, подскочила к почтовому ящику номер двенадцать и принялась запихивать туда листок. Жизнь уже изрядно его пожевала, и он не желал запихиваться, а только больше мялся.
Что ты делаешь?
«Я возвращаю ваш портрет»! крикнула Лидка, и лист наконец засунулся полностью.
Он тебя прибьет, рассмеялась Женя, представив лицо брата, когда он снова увидит этот листок с дурацким сердцем.
Ну и пусть прибивает, отрезала подруга и оттряхнула руки, как бы говоря: «Дело сделано».
Пусть прибивает? Значит, точно влюбилась.
Да не влюбилась я! Нужен он кому! взбеленилась Лида и поскакала по ступеням вниз. Женя пошла за ней из любопытства. Злость на подругу прошла, теперь ей было с одной стороны смешно, с другой интересно посмотреть, что произойдет дальше. Она вышла на улицу.
Письмо вернулось адресату! услышала Женя звонкий голос Лидки и моментально перевела взгляд на Колю, предвкушая выражение его лица.
Ты что-то сказала, малявка? переспросил он и забросил трехочковый.
Письмо вернулось адресату, не без удовольствия повторила Лидка и уставилась на парня с мстительной ухмылкой.
Сейчас пойдешь, спокойно, с расстановкой, проговорил Коля. И достанешь из ящика этот мусор. Считаю до трех.
Не пойду, Лидка упрямо сложила руки на груди. Женя стояла рядом и улыбалась: так его!
Раз, он принялся ритмично отстукивать мячом по асфальту. Получалось у него это мастерски. Девчонки засмотрелись. У Лены, неказистой девочки с жиденькими волосами, затряслись коленки от этого стука в сочетании с его угрожающим «раз». Она бы точно струсила, а Лидка ничего, стоит, как вкопанная, и ухом не ведет.
Два, он ускорил темп, мяч заходил вверх-вниз, как игрушка йо-йо.
Дашь мяч погонять? спросила Лидка и ухмыльнулась. Коля бросил на нее темный взгляд.
Три.
Мяч перестал скакать, остался в руке у Коли. Девчонки напряглись, а Лидка с деланным равнодушием смотрела на парня.
Бессмертная, что ли? спросил он, подойдя к краю заборчика.
Боишься выбраться из загона? спросила в свою очередь Лидка, кивнув на заборчик, который их отделял друг от друга. Коля с силой запульнул мяч в противоположный конец коробки и одним махом перепрыгнул заборчик.
Девчонки все, как одна, завизжали и кинулись врассыпную, даже Лидка. Она отбежала на несколько метров, обернулась и захохотала.
Не поймаешь!
Коля стоял, уперев руки в боки, и смотрел на нее, как на дурочку. Сделал резкий шаг к ней, она взвизгнула и убежала за угол дома.
Ну и дура у тебя подруга, сказал он Жене.
Да, подтвердила та. Втюрилась в тебя, как стрекозиха.
Почему как стрекозиха? усмехнулся Коля.
Тебе она тоже нравится?
Сбрендила? У меня их и так немало, зачем мне еще этот мелкий довесок?
Ага, немало у него.
Сомневаешься?
Не сомневаюсь.
Так-то.
Не сомневаюсь, что у тебя вообще никого нет.
Иди уже отсюда, пока не получила, Коля отвернулся от сестры, принялся молотить мячом по асфальту.
Да ты же у нас такой добрый! издевательски воскликнула Женя, отойдя, впрочем, на безопасное расстояние от брата. Никогда никого не тронешь. Только кажешься злодеем, а в душе у тебя растут и благоухают розы.
Коля взглянул на сестру исподлобья:
Завязывай с книгами, сестричка, и забросил трехочковый.
Нина Степановна все это время провела у окна, приоткрыв створку, чтобы было слышно.
«Я бы тоже хотела, чтобы он считал до трех, а потом вот так выпрыгнул, думала она, скребя ногтем по стеклу. Только я бы не убежала, а посмотрела, что он со мной сделает».
Нина Степановна мечтательно вздохнула.
Глава 4, в которой нам становится известно, как Нина Степановна влюбилась в Колю
Нина Степановна работает в школе давно. Когда-то она была библиотекарем, правда, в другой школе. Там ее сократили, а библиотекарем поставили учительницу географии, на полставки. И Нина Степановна перешла в эту, родную для нее теперь, школу. Уборщицей.
Она хорошо помнила свое детство и в целом жизнь те пятьдесят лет, что все это время ее сопровождали, шли рядом тихонько, как преданная собака. Иногда они подвывали и хромали, как та же собака, в особо неустойчивые периоды жизни: в подростковом возрасте, когда должна была явиться первая любовь со всеми своими первыми поцелуями, встречами, объятиями но не явилась. Опоздала на поезд, наверное. И вот совсем недавно, когда Нине Степановне еще было сорок девять. Когда она встретила Колю
В такие моменты жизнь давала слабину и принималась хромать на обе ноги. А в остальном все шло ровно и спокойно. Дни не сильно отличались от других дней, ночи от других ночей. Праздники были похожи, как близнецы-братья: новый год, день рождения, день принятия Конституции, восьмое марта отмечались одинаково. Что-то социалистическое проскальзывало в этом стремлении не стремлении даже, а привычке Нины Степановны уравнивать дни и ночи, будни и праздники. Она приклеила календарь к стене на кухне и отрывала от него по листочку в день.
Нина Степановна разложила перед собой мятое сердце в клеточку (так получилось, что оно снова оказалось у нее. Коля вытащил его из ящика, скомкал и кинул там же, в подъезде. А Нина Степановна, догадываясь о чем-то подобном, переждала нужное для этих действий время, приставив ухо к входной двери, чтобы контролировать ситуацию. Как только Колины шаги стихли, она вышла в подъезд. Подобрала свое сердце, а дома, как могла, разгладила рукой).
Глядя на фиолетовую карандашную линию поверх клеток и вписанное в сердце имя Николай она вспомнила, как встретила его.
Это был четверг, Нина Степановна шла домой из школы. В каждой руке у нее было по авоське, из одной торчал батон. У подъезда стояла желтая газель, из которой торчало кресло. Она вошла в подъезд, стала подниматься по лестнице, и вдруг все закружилось, завертелось, батон вывалился и покатился по ступенькам вниз, а сама Нина Степановна оказалась распластанной на полу. С левой туфли у нее соскользнула кожура от банана. Правой ноге стало больно.«Наверное, ударилась о перила», подумала женщина и тут увидела его. Точнее, сначала его руку. Она была протянута. И не куда-нибудь, а прямо к ней. Нина Степановна смотрела на эту руку сквозь боль в ноге, потом смотрела в эти глаза (синие!). Боль отступила. Внезапно захотелось летать, и Нина Степановна почувствовала себя пушинкой в этом мире но только на мгновение. В следующую секунду она уже тяжело поднималась на ноги, опираясь на протянутую руку. Она встала, парень спросил:
Все в порядке?
Она кивнула, не в состоянии произнести ни слова, и парень, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, помчался вниз. Нина Степановна посмотрела в подъездное окно. Парень остановился у газели и принялся тянуть из нее что-то длинное.
«Торшер», догадалась Нина Степановна, когда из нутра машины показался крупный белый плафон.
«Новые жильцы, снова догадалась Нина Степановна. Значит, в двенадцатую заехали. Она одна пустовала».
Женщина поднималась к себе, хромая, и думала всякие разные мысли о том, что нужно будет познакомиться с новыми соседями, что теперь их подъезд заселен полностью, что нужно разморозить курицу и пожарить на ужин, и что Надька опять придет поздно. Но ей не давала покоя другая мысль. Точнее, это была даже не мысль, а скорее ощущение. Чувство, будто вот-вот воспаришь, как воздушный шарик. «И будешь биться своим воздушным лбом о потрескавшийся потолок подъезда», попыталась себя одернуть Нина Степановна. Но одернуть не получилось: ощущение никуда не исчезало. Оно поселилось в ней и не желало уходить. Оно полоснуло по жизни Нины Степановны своим острием, разделив ее на «до» и «после».
Это было полтора месяца назад. С тех пор сердце Нины Степановны начинало гулко ухать, когда она заходила в подъезд или выходила из него, чего раньше с ней, конечно же, не случалось. А в сентябре, когда она вышла на работу, это ощущение перекочевало и туда: оказалось, Коля будет учиться в их школе.
Она ловила его взгляды везде в подъезде, в школе, на улице перед домом. Взгляды были скользкие сразу проскальзывали мимо. Она стояла у окна, когда он играл в баскетбол. Она хотела ему написать. Или позвонить. Она хотела заговорить.
И заговорила однажды в школьном коридоре:
Куда по мытому? сказала она и покраснела. Коля ничего не заметил и, вполне возможно, не услышал в своих наушниках. Протопал по полу, оставляя жидкие мутные следы. Она не стерла их сразу, а долго смотрела, пока не высохли.
Дома она заглядывала в зеркало и видела там пухлые щеки и округлые руки. На ноги старалась не смотреть.
Она встречала Колю каждый день. Появлялась с тряпкой и ведром на том этаже, где у Коли был урок по расписанию (которое она переписала еще в начале четверти, пока никто не видел), и дожидалась перемены. Момента, когда он выйдет из класса.
А по вечерам, в пустой тихой квартире, на Нину Степановну накатывало чувство вины: он же совсем молодой, а она что? Куда она? Зачем? В такие моменты она старалась уговорить себя, заставить, сломать. Но не уговаривалось, не заставлялось, не ломалось.
И сейчас был такой вечер. Нина Степановна разложила перед собой мятое клетчатое сердце и думала. На часах было 23:34, когда вернулась Надя.
Надя, иди сюда! крикнула из кухни Нина Степановна, спрятала сердце в карман халата и услышала шаги дочери в направлении комнаты и звук закрывшейся за ней двери. Нина Степановна встала и сама пошла к Наде.
Надя, сказала она, войдя в комнату. Почему так поздно? Ты где была?
Ма, тебе не надоело? вяло, сквозь жвачку, проговорила дочь.
Надоело, поэтому и спрашиваю.
Раз надоело, тогда не спрашивай больше. Каждый день одно и то же.