Зоя покричала да и успокоилась, видно, в душе сочла справедливым. Профессор Боярчиков тоже против не был. Может, пожалел Исаака, или понял, что Минину одному в палате тяжко.
Александр не привычен был к такомуособые условия в казарме не предоставляли. Он даже заскучал по армейскому быту, когда личного пространства нет, зато и мыслей лишнихтоже.
Исаак Прокопьич был не только домовит, как Василий Теркин, но и словоохотлив. И все с шутками-прибаутками. И политику любил. Сразу в ход пошли обсуждения новостей из газет, заработал телевизор, который Минин и не включал, и снова на Александра обрушилась неотвратимость жизни, что ждала его за больничными стенами.
Ольге это уже не грозило избавилась.
В их ссорах она не раз говорила: «Не хочу так жить», вот и сбылось.
Страшно, страшно, что нет сожалений о ней! И опять тянет лечь, отвернуться к стене и молчать. Но Исаак не даст. Тянет бродить по коридору.
Это надо, мил человек, движениежизнь. Я еще в журнале «Здоровье» читал. Хороший был журнал. А передача какая! Доктор Белянчикова вела. Смотрел? Или нет, ты тогда маленький был еще. Ты какого года?
Саша отвечал, Прокопьич удовлетворенно кивал и продолжал свои монологи.
Хорошо было, сытно. Никто про еду не думал. А теперь что? Собаку не заведешь. Я было подкармливал бездомных, а как настали талонысамому есть нечего. Тогда уж стал живодеров вызывать, а что делать? Не должно быть бездомных на вверенной мне территории. Так ведь? Да и что за жизнь у них? Каждый пнет. Ни будки, ни ласки.
Когда жить было еще терпимо, Ольга захотела собаку. Александр не приветствовал, но спорить не стал. Он просил только не крупную. Но убедить Ольгу не смог, она твердила:
Комнатные собачкиэто ни о чем. По улице пройти хочется с псом, чтобы все оборачивались: «Вот это да-а-а-а», и просила подгалянца.
Любила она показуху. На подгалянца Минин категорически не согласился, Ольга уже была беременна. Завели немецкую овчарку, кобелядурашливого и беззлобного. От носа до кончика хвоста черного. Назвали Мухтаром. И он начал расти гораздо быстрее, чем Ольгин живот. К рождению Жени по квартире уже разгуливал семимесячный щенок. И выводить его на улицу было некому. Ольгас ребенком, Сашасутками на работе. А денег на еду все меньше.
Он не любил вспоминать то времясамо вылезло, когда Прокопьич про собак заговорил. Не надо было заводить. Почему-то в мыслях об Ольге только плохое, а об умерших плохо нельзя
Ольга щенка этого наказывала. За то, что ссал в коридоре между входными дверями. Так и не приучили к чистоте. Заниматься надо собакой, а не лупить. Ольга биласильно, наотмашь, поводком, а чтобы не кусался, перед тем как наказать, надевала намордник.
Пса не отдавали. И не усыпляли. И весь этот ужас тянулся и тянулся, как и их с Ольгой совместная жизнь.
Соседка по площадке Мухтара жалела, приносила из кухни детсада, где работала, бачки с остатками супа. Пес хлебал и ссал еще обильнее. Потом Ольгину квартиру поменяли, переехали на выселки, в Лигово, приплату отдали за долги.
Пса тогда определили жить на лоджию. Он выл. И, наверно, сдох бы от голода, уже припадать на передние лапы начал, но Саша по случаю пристроил его охраннику на продуктовый рынок. Сторожить. Больше он Мухтара не видел.
Прокопьич оказался заботливым. Если Александр уходил на процедуры, а в это время привозили обед, Исаак брал на себя и на Минина, потом шел, грел в микроволновке и потчевал.
Ты ешь, ешь, выпишут домойтам на халяву никто не покормит, и виновато прикрывал рот ладонью. Прости, прости, мил человек, не подумал. Ну, ничего, у тебя дочка осталась. Для нее надо жить.
Минин ничего про себя не рассказывал, но, очевидно, что Прокопьич знал. И много раз потом вспоминал Александр это краткое знакомство и повторял про себя слова Исаака:
«Для нее надо жить».
Игорь навещал не часто, но звонил, сообщал, что все в порядке.
О подробностях не распространялся, но ясно было о каком «порядке» говорит. Саша не спрашивал о похоронах Ольги, даже если бы мог, он, наверно, не пошел бы. За то время, что лежал в больнице, он по косточкам разобрал и собрал свою жизнь с ней. С самого начало было ясноне пара они. Зря Александр заговорил с Ольгой тогда в сквере Адмиралтейства. Зря не послушал маму, которая была против этого брака. И что он теперь матери скажет? Ведь многое скрывал все эти годы. А теперь она тут, сидит в их раздолбанной квартире. Чем оправдаться, что вот так, в никуда, жизнь свою слил?
ЧАСТЬ 11 Неуставные отношения
К телефону приемного покоя Анисимова пригласили, когда еще и шести утра не было. Баба Нина раз десять извинилась за то, что разбудила врача, который прилег только пару часов назад, но женский голос на том конце провода уж очень просил. Пришлось вставать, брать себя в руки и идти. Кто ему может позвонить в такую рань, он представлял слабо, а потому от звонка ничего хорошего не ждал. Боялся, что с мамой что-то могло случиться, хотя буквально позавчера он говорил с ней из дома и все у нее было нормально. Ну как нормально Человек она пожилой, и потому то одно, то другое, но все вроде в пределах разумного.
Трубка лежала на столе, за которым сидела Катя и что-то записывала в журнал.
Да, Анисимов слушает, произнес он.
Толь, это я, услышал голос Риты. Ты не волнуйся, ничего не случилось, просто мне не спалось и я вспомнила, что вчера хлеб забыла купить. Зайдешь в булочную по дороге с работы?
Хорошо, зайду, но раньше четырех дня не освобожусь. Может, сама сходишь? До четырех есть тебе наверняка захочется.
В ответ он услышал, что оставленные им на продукты деньги уже закончились и она не виновата. Что старается ему угодить, а он
Разговор оборвал фразой «Поговорим вечером» и посмотрел на удивленную Катю.
Что, Катюша, так и не удалось тебе поспать? с улыбкой спросил девушку.
Нет, работы много, пока все журналы заполнишь, пока каждую ампулу спишешь. Но я-то в восемь уже освобожусь, если все успею, а вы до вечера.
Я до вечера, как эхо повторил он и посмотрел на гремящую каталку с биксами и мешками белья, увозимыми в прачечную и в стерилизационную. Потом буквально следом загремела следующая каталка, потом еще одна.
Больница пробудилась и зажила своей обычной каждодневной жизнью, где практически все повторялось изо дня в день по одному и тому же расписанию, где стояли одни и те же запахи, по коридорам ходили одни и те же люди в белых халатах, менялись лишь пациенты. Они-то и были личностями с собственной судьбой, со своей неповторимой болью и индивидуальными обстоятельствами травмы. Ради них все крутилось и функционировало.
Большая кружка горячего крепкого растворимого кофе вернула работоспособность, и, не дожидаясь утренней пятиминутки, Анисимов засел за истории.
Отвлек его от этого процесса Михайличенко, явившийся на работу часом раньше.
Как дежурство? Спал? спросил он участливо.
Только под утро с часик. А всю ночь шил и даже оперировал, но так, по мелочи. Какая нелегкая тебя в такую рань принесла?
У меня план, Анисимов, по борьбе с моим глобальным одиночеством. Сейчас приступлю к выполнению.
Удачи. Как объект зовут-то?
Катюша, ага, сестричка из приемного. Хорошая девочка, ни в каких порочных связях не замечена. Так что приступаю к взятию ее бастионов.
Прав, девочка хорошая. Зачем она тебе? раздражение в душе странным образом нарастало.
Не задавай глупые вопросы, Анисимов! А то ты не знаешь, зачем мужчине нужна девочка. Или ты того? Так говорят, что дома у тебя женщина живет. А про Катю Сам не гам, так не мешай другим.
Не понял, а я к Кате каким боком?
Ты к Кате, слава Богу, никаким! Слепой, глухой и, как мне кажется, уже не мужчина.
Разговор прервал появившийся раньше положенного времени Курдюмов. А потом закрутилось: пятиминутка с отчетом дежурного врача, обход зам главврача по хирургии, проверка журналов списания наркотических и сильнодействующих медикаментов списка «А». Лекция о перерасходе этих препаратов, об экономии, потому что брать неоткуда, резервов нет. Слушать возражения врачей главный не хотел. Да если бы и хотел и услышал, что он мог сделать? Ничего, потому что как врач прекрасно понимал, что недообезболить больногоэто все равно, что не обезболить совсем. Но как чиновник должен был выполнять распоряжения сверху. А именно сокращать и сокращать все виды расходов на здравоохранение.
День тянулся ужасно медленно и нудно. Хотелось вернуться домой и никого не видеть и не слышать, а тут еще за хлебом надо.
Вышел на остановку раньше, заглянул в булочную, взял буханку черного хлеба. Память перенесла его на три года назад, точнеена три с половиной года назад. На улице стоял мороз, он вышел из института Поленова после выволочки у заместителя директора по науке. И дело было вовсе не в написанной им статье, которую он отправил в Russian Neurosurgical Journal. Проблема состояла в том, что он себя поставил единственным автором, указав лишь, что работа выполнена под руководством доктора медицинских наук и т. д Да, ни зама по науке, ни самого директора он в соавторы брать не стал. Конечно, статью не пропустили. А его не допустили к защите кандидатской диссертации, развернули на апробации. Не стерпел, на следующий же день подал заявление об увольнении. Так сломалась карьера. Обо всем произошедшем позже думать не хотелось вообще. И вспоминать никакой тяги не было.
Подходя к своему подъезду, невольно глянул на окно кухни и удивился: на подоконнике красовались цветы в горшках и вместо простых белых шторок висел ажурный тюль с оборкой. Толик даже остановился от неожиданности, усмехнулся сам себе, раздражение исчезло, как не бывало, и он вошел в подъезд, а затем в квартиру.
У двери на полу вместо привычной тряпки из старого полотенца красовался новый коврик, а из кухни доносился дразнящий запах жареной курицы.
Рита стояла у дверного косяка в темно-синем платьев том, что купили вместе неделю назад в Гостином дворе.
Толь, ты хлеб купил?
У нас гости? Запах невероятный.
Она закусила губу, пожала печами и улыбнулась несколько виновато, глядя ему в глаза.
Нет, я старалась для тебя. Мой руки и за стол.
Дважды Анатолия просить не пришлось. Он ел с удовольствием, нахваливая. Она рассказывала, как по случаю купила занавески, пока гуляла с соседкой из квартиры напротив по ближайшим магазинам. И они так оживили кухню и комнату, что она сама очень удивилась. А соседка сказала, что на подоконниках должны стоять цветы, они уют придают, только их не забывать поливать надо, и продала Рите три горшка за умеренную плату. Затем они обе испугались, что Толик ругаться станет за неразумные траты, и, справедливо решив, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, взяли деньги в секретере и в ближайшем ресторане купили цыпленка табака и пять порций салата оливье на вынос.
Деньги ты спустила не все? спросил он с раздражением.
Нет конечно. Я же не дура. Вернее, дура, раз ничего не помню, но я для тебя, чтобы дома уют был чтобы приходили жить хотелось. Мне-то все равно, как тут у тебя, а Таня говорит, что нормальные люди так не живут. А то ты из одной операционной в другую, иначе ведь твою квартиру не назовешь. Что же ты злишься? За что? Чем я провинилась? Что умного человека послушалась? Так я ж только для тебя! Все ради тебя!
Она уже почти кричала. А потом расплакалась, отодвинула свою тарелку и убежала в комнату.
Анатолий более трех лет прожил один, отвык от скандалов, женских слез, да и, если честно, не особо сталкивался. С женой они разошлись мирно, пришли к выводу, что совместная жизнь радости не доставляет. Разменялись, разъехались. Бывшая даже и при обмене не вредила, Анисимов мог выбрать и лучший вариант, не хрущевку. Он сам предпочел этотбыло удобно, близко от больницы.
Фактически он жил на работе, а домой только ночевать приходил, когда не оставался на дежурстве. И не воспринимал дом как важное место. Крыша над головойи только. Чтобы ни дождь, ни снег. И стенычтобы посторонние не вмешивались, не лезли в душу.
Рита постаралась из его безликого жилья сделать что-то похожее на дом. Вот и еду приготовила, а он так по-свински грубо. Подумаешь, деньги потратила! Они на то и деньги, чтобы тратить, еще будут. Вон премию обещали к праздникам.
С Ритой нехорошо вышло, надо пойти извиниться.
Легко сказать! А сделатьне очень. Анатолий был смущен. Не знал он, как за это взяться! Не операция же, этому в институте не учили. Человеческие отношения гораздо сложнее, чем отрезать и зашить.
Рита лежала ничком, лицом в подушку, плечи вздрагивали. Волосы еще торчали ежиком, и была видна обезображенная сторона черепа. И так жалко стало эту женщину, не по-врачебномупо-человечески! Анатолий присел рядом, тронул за плечо и одновременно заговорил.
Рит, ну ты прости, я действительно хорошо в доме стало, мне понравилось все!
Правда? она привстала и развернулась к нему, теперь они сидели близко, смотрели глаза в глаза. И ты не сердишься?
Нет, с чего бы мне?
Тогда сердился, когда мы только пришли сюда. Я же лишняя, да? В этом дело? Она смотрела прямо, не отрываясь, не отводя глаз. И вдруг закрыла лицо ладонями, всхлипнула. Не помню, ничего не помню!
Не мог же он сидеть, как пень бесчувственный. Обнял, стал утешать. Тут и случилось это. Рита прижалась к нему, прильнула тесно, и Анатолий понял, что хочет ее.
С пониманием пришла и страсть, непреодолимое желание соития. Рассудок отключился.
До этого Анатолий касался ее как врач, видел обнаженной, более тогоон резал это тело, руки его совершали необходимые действия машинально. Да он ее мозг видел, был в святая святых со скальпелем и отсосом!
В то время она была не женщиной, а задачей, которую необходимо решить путем оперативного вмешательства. Задача по устранению страдания. Спасение жизни.
Сейчас он касался Риты, привыкнув и к этому новому ее имени, и к тому, что вот она, здесь. Он допустил и позволил, и нет никаких причин, которые бы могли помешать ему взять ее.
Должно быть, она почувствовала перемену, отзывалась вздохами, стонами, трепетом, приоткрытыми губами, прерывистым дыханием. Оставалось только избавиться от одежды, лечь рядом, на нее и войти.
Он не хотел целовать ее, никогда целоваться не любил, но Рита сама потянулась к его губам, и достаточно было один раз попробовать это, чтобы приникать снова и снова.
Анатолий осторожно раздвинул ее бедра. Рита была горячей, влажной, не тесной, но обхватывала его собой, когда кончала. Хватило нескольких глубоких ударов, чтобы она забилась в оргазме. И еще, и еще
Он вышел, чтобы не рисковать на пределе, она тут же накрыла член рукой, сжала, потом извернулась и обхватила губами. Анатолия скрутило, обожгло, как электрическим разрядом. Сдержаться было невозможно, освобождение чуть не лишило сознание. Он сразу же возбудился снова и вошел.
Уснули они часа через два, обессиленные.
ЧАСТЬ 12 Возвращение домой
Ну, прощевай, мил человек, Исаак Прокопьич поднял руку, вроде как благословил, что ли, потом протянул Александру. Минин пожал.
Недолго они вместе пробыли, и многому научил этот старик. Или не старик он еще? Седой, а так крепкий. На ум пришел Платон Каратаев. Да, вот жизнь, и в книгах про такое не напишут. Тогда война была с Наполеоном, а сейчас сами все развалили. Много они с Прокопьичем за эти дни перетерли за политику, а к выводам никаким не пришли. Только Прокопьич все сокрушался, что Минин из вооруженных сил ушел, повторял:
Вот это ты, Саша, зря, погодил бы чуток, может, наладилось бы. Все же военная пенсияона надежная.
Надежная А сколько на глазах у Александра без пенсии вышвырнули при сокращении, без обещанных квартир.
Ладно, пойду, там в приемном покое меня Игорь, наверно, ждет, не стал затягивать прощание Минин.
Иди-иди, закивал Прокопьич, а я в коридор, значит, вернусь. Долеживать. Не выписывают еще, вздохнул он.
С Исааком они никакими координатами не обменялись. Зачем? Случай свел в больнице, да и закончилось знакомство. Вряд ли снова встретятся.
А Игоря в приемной не было, задерживался. Минин присел на лавку напротив окна регистрации. Туда-сюда сновали санитары, работники скорой в форменных жилетах. Ковыляли болезные пострадавшие, кто могна своих ногах, кто не могтех возили в инвалидных колясках или на каталках.
Саша снова пережил этот муторный приступ, именно здесь он Ольгу увидел тело
Скорее бы уже отсюда! Вот рвется, а ведь лежал, плевал в потолок. Кормили, поили. А за забором больницы прежняя собачья жизнь, грязь, нищета, что-то надо делать.
Может, и прав Прокопьич, зря ушел, служил бы где-то по распределению, глядишь, и не сократили бы. Профессия у него редкая, академию окончил с отличием. Еще и дипломы с соревнований по снайперской стрельбе получил. И все пошло прахом здесь, в Петербурге. Не надо было ему менять план родителей, сворачивать с намеченного пути. Мама, конечно, обижена. Это она еще и десятой доли всего не знает. Теперь догадается, достаточно увидеть в каких условиях они с Ольгой и Женечкой живут жили.
Саша! Ты чего тут сидишь? А я тебя на улице жду, возник перед ним Игорь, вытянул из привычного жевания мысли «надо было, а если бы».
Не знаю, я не подумал, что на улице. Извини.
Поехали-поехали. Женя-то ждет! С утра нас с мамой на уши ставила: «Где папа, где папа». Любит тебя до безобразия. Славная девочка!
Да, Женька хорошая у нас у меня Все привыкнуть не могу.
Игорь промолчал, кивнул только и сгреб пакет Минина.
Давай, поехали. Дома и помянем, и поплачем.
А о чем плакать? Вот о чем?! Как ни искал в себе Минин тоски и боли по Ольгене находил. Плохо! По любви ведь поженились. Он первое время в ослеплении был, сделал, как Ольга хотела, пытался свой бизнес начать, вернее, начал и успешно, вместе с Игорем они с академии так и держались. Но потом Игорь потянул Минина на периферию, там легче было раскрутиться, земля дешевая, власти гибкие. Сельсоветы кое-где оставались. В девяноста третьем, как частную собственность на землю объявили, многие бросали города, уходили в натурхозяйство, мини-фермы поднимали. Если на чем и можно было заработать и стабильно держаться, так это на жратве. Все остальное в стране с продуктовыми карточкамиобесценилось. А Ольга наотрез отказалась уезжать из Питера и Минина не отпустила. К тому времени она уже беременна была.
Оставался еще криминал, теневой бизнес, бандитские группировки, почти армейская иерархия от низших братков к высшим. Вот где снайперские навыки ценились! На вес баксов. Александра приглашали «на работу», он отказывался. А бизнес его уже катился под гору, много было причин, главное с крышей не угадал. И честный был слишком. Ольга все чаще попрекала:
Неужели ты никак не можешь себе применение найти? Одни пуговицы золотые? Учился же чему-то!
Вот тогда он в первый раз на Жене и сорвался. Не мог же Ольге сказать, что его в киллеры звали, что заказчики хорошо платят, что жизнь могла бы разом наладиться. Не мог А Женю ударил. Подлец! На ребенке выместил
Ольга виновата, что все так! Только она! Любовь-то куда же девалась? Или без красивой жизни на нет сошла? Ольга о выступлениях мечтала, скрипачкой она была хорошей, но не очень ей везло.
На конкурсах не пыталась играть, готовиться усиленно, за участие платить не хотела. Отучилась и думала получить красивую жизнь сразу. Все по каким-то тусовкам, по презентациям моталась. Там ее любили, приглашали часто. Красивая, яркая, в общении свободная, за словом в карман не лезет. Веселая она былаэто да, любила посмеяться, пошутить. Иногда зло. Тем и врагов себе наживала.
А дома шутки ее становились все острее, юмор переправлялся в сарказм и издевки. Начались скандалы. Александр уже не мог позволить себе отпуск в Турции, про Италию или Францию нечего было и мечтать.
Бизнес сыпался, разваливался на глазах, без Игоря ничего у Минина не выходило, новый партнер его пробросил не хило и слинял за границу. На Минина повесили долги, заработал счетчик. Грозились отыграться на семье.
Александр вывернулся, хватило воли и умения держать удар. Права была Ольга, чему-то в армии его обучили. Но квартиру жены пришлось продать. Так оказались они в Лигово. Без долгов, но и без работы, без перспектив и, похоже, без любви.
Обо всем этом Минин думал и мрачнел по мере того, как приближались они к дому. Вот уже машина покатила по Ленинскому проспекту.
А ты за рулем Чья машина? спросил Александр.
Да моя, перегнали ребята, пока ты в больничке отлеживался. Хорошо тебя хоть залатали? Кашлял, как чахоточный.
Нормально
О! Сашку Мину узнаю, твое коронное «нормально»не хорошо, не плохо, а хрен его знает как.
Оба рассмеялись, непостижимым образом вернулось к ним то время, когда только выпустились из академии. И понятно стало, как им друг друга не хватало. Не ржавеет мужская дружба, что говорить!
Сейчас поворот будет налево и дальше до упора, еще минут двадцать пилить, сказал Александр.
Да знаю, накатался уже. В жопе мира живешь, выбираться отсюда надо. Отстойный район.
Куда выбираться, Игорь?
Подумаем куда, я бы квартиру на продажу выставил, но тебе решать, можно пока сдатьденьги будут на жизнь мало-мало, остальное заработаешь.
Где же я заработаю?
Говорюподумаем. Ну, приехали, вылазьте. Вот у твоего подъезда и остановимся.
Вышли из машины, услышали сверху:
Папа, папа, дядя Игорь! Бабушка, приехали!
Минин поднял голову, увидел в окне третьего этажа Женю, помахал ейдочка прилипла носом и ладошками к стеклу, рядом показалась и мама. Дальше бежал, пока не оказался в кольце родных рук, не вдохнул знакомый запах.
Мама
Сашенька, сынок
Рыдания, поцелуи, гладит по голове, как в детстве, только не достать ей, как будто ниже ростом стала. Шесть лет не виделись!
Мама
Ком в горле, говорить нет сил, плакать стыдно. Только дышать глубоко сквозь стиснутые зубы.
Ну что мы тут толчемся в прихожей, в комнату проходите, тянет его за руку мать.
Папа, папа, у меня игрушек сколько новых, за другую руку тянет Женя.
Сейчас-сейчас, Татьяна Петровна, отзывается Игорь, разуемся только, у вас чистота!
Да вот, после ремонта только убрала все.
После какого ремонта? приходит в себя Минин и понимает, что квартиру не узнать. Обои переклеены, окна покрашены, побелка свежая, отциклеванный пол в комнате, в коридоре и на кухне новый линолеум. Светильники другие. В комнате диван, кресло-кровать, телевизор, уголок детский с большим ящиком на колесикахдля игрушек. На полу ковер.
Игорь, резко оборачивается к другу Минин, ты
Потом, Саша, потом, Васильев кладет ему руки на плечи. Это все мелочи, и говорить не стоит. А мы есть хотим, заявляет он. Как там фирменные пельмени, Татьяна Петровна?
В самом деле, я же воду в третий раз кипячу. Что вы так долго? Тапки под вешалкой, надевайте и проходите уже.
Да пробки на Ленинском, к вам пока доедешь, оправдывается Игорь.
Ну, давайте руки мойте, а я сейчас на кухне.
Татьяна Петровна с трудом отрывается от сына, смотрит с любовью. Ничего не говорит. Зато Женя прыгает и кричит.
Папочка, идем, ну скоре-е-ей! Игрушки!
Идем, солнышко. Я так по тебе скучал! подхватывает дочку на руки Минин.
ЧАСТЬ 13 Помощь бывшей
Сергеич, тебя опять женщина к телефону, но не Киса, другая.
Курдюмов положил трубку на стол рядом с аппаратом и, подмигнув Анатолию, пошел к двери.
Толик отставил кружку с горячим кофе и ответил.
Что ты меня искал? спросил с той стороны несколько уставший женский голос.
Ничего личного, мне нужна твоя консультация. Я могу рассчитывать?
Толя, мы с тобой были всегда друзьями, и если семьи у нас не получилось, то уважение-то осталось. Не вставай в позу, давай встретимся и обсудим. Чем смогупомогу. Когда заканчиваешь?
В четыре двенадцать, если ничего не случится.
Я подъеду к больнице.
Он вернул трубку на место. Усмехнулся. Конечно, она всегда готова помочьради дружбы и уважения. Ему стало немного обидно, встречаться с ней не хотелось, слишком живы еще воспоминания, да и простить ее он до конца не смог. Но он сам звонил ей на работу и просил секретаря передать, что нуждается в ее помощи. В своем деле она была лучшей, так что выбора у него не было.
Ничего экстраординарного за день не произошло, и в четыре пятнадцать он вышел из приемного покоя во двор.
Она ждала его, стоя рядом со своим автомобилемновеньким Audi ярко-красного цвета.
Привет, Анисимов! Выглядишь уставшим.
Здравствуй, Вера, работаю, однако. А ты цветешь, впрочем, как всегда. Машина твоя?
Да! Нравится? Видишь, я и на машину заработала, и цвету, как ты выразился. Проблема в чем? Иначе бы и не позвонил, только по делу. Садись в машину, поедем ужинать в ресторан, я угощаю.
В ресторан мы не поедем. Гулять тебя по злачным местам нет ни желания, ни денег. А за твой счет я ни в жизнь.
Гордый?
Принципиальный.
Тогда давай ко мне на работу. Там поговорим. Секретарь ушел, а кофе я сама сварю. Вернее, у меня растворимый, так что справлюсь. Не лезь в бутылку, Толя, я ничего плохого тебе не сделала.
Всем своим видом она старалась показать, насколько рада их встрече. Он усмехнулся и сел в машину.
Доехали не так быстро, как хотелось бы, офис располагался в самом центре города, на Большой Посадской.
Помещение впечатляло. Белые стены, диван с кожаной обивкой, мягкое кресло и кушетка для пациентов. Дубовый письменный стол с новейшим компьютером, книжная полка, экзотические растения в кадках на полу и орхидеи на окнах. Все дышало роскошью и достатком.
Вера усадила его на диван, пододвинула журнальный столик, поставила чашку и налила кипяток из электрического чайника, давая Толику возможность кофе и сахар добавить в чашечку по вкусу. Сама устроилась в кресле напротив, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку, демонстрируя расположение и готовность выслушать и помочь. Он оценил заученный жест, равно как и дорогой дефицитный кофе.
У тебя Nescafe GOLD? смакуя кофе, поинтересовался он.
Ну, я не бедствую, могу себе позволить. Пей, не стесняйся. И шоколад бери, ты любишь, еще помню твои предпочтения. Рассказывай.
Сейчас расскажу. Так чем ты занимаешься?
Психотерапия, гипноз. Я защитилась.
Я помню.
Нет, я про докторскую, получила лицензию на частную практику, из института Бехтерева практически ушла. Но не совсем. Там я работаю для души, а здесьна хлеб с маслом.
Молодец!
Анисимов, ты мог жить так же, но предпочел А что ты, собственно, предпочел? высокомерно вскинула брови, улыбнувшись.
Свободу и чистую совесть, он улыбался ей в ответ.
Она рассмеялась, явно гордясь зубами. Высокая, стройная, надменная, знающая себе цену женщина. Всегда была такой, даже тогда давнопосле окончания института. Она позволяла себя любить. Королева! Только любил ли? Судя по ежедневному сексу, наверно, любил.
Не будем препираться. Каждый выбрал свой путь сам. Рассказывай, обрубила она малейшую возможность уйти в воспоминания и выяснение отношений.
Вера, у меня есть пациентка после трепанации, с тотальной амнезией. Она сохранна во всем, то есть интеллект, способности, навыкивсе осталось, кроме воспоминаний. Допустим, краниопластику я ей сделаю, череп восстановит форму, но память от этого не вернется. Я хочу ей помочь.
Она красива?
Да, очень.
По лицу Веры пробежала тень. Конечно, она понимала, что у бывшего мужа будут другие женщины, но его забота о пациентке и восхищение ею неприятно задели.
Ты хочешь вернуть ей память или убедиться в том, что память к ней никогда не вернется? с вызовом спросила она.
Попробуй гипноз, невозмутимо ответил он.
Давай я сама решу, что буду делать.
Я оплачу.
Нет, позволь помочь тебе просто так. Я много думала о тебе. Не перебивай! Я виновата и была не права, если я что и доказала, то именно то, что я виновата перед тобой, я не имела права так с тобой поступать, с нами Вера жестикулировала руками, говорила пафосно, пытаясь объяснить.
Вера, наш брак был ошибкой. Вот и все.
Был ошибкой, но то, что я сделалаподлость.
Прекрати, в результате развода выиграли мы оба.
Как знать, Анисимов, как знать она пыталась встретиться с ним глазами.
Вера, вернемся к проблеме. Я привезу Риту сюда?
Да, давай я запишу ее на выходные. Суббота тебя устроит? Говори данные.
Я не знаю. Женщина лет двадцати пяти, может быть, чуть старше.
То есть документов нет?!
Он лишь покачал головой из стороны в сторону.
Как ты собираешься ее положить на краниопластику? Без документов-то?
Это вторая проблема.
Первая, Толя, первая! Человек есть только со справкой, что он есть. Это уголовно наказуемо. Дорогой мой, тебя могут обвинить в похищении, удерживании силой, в проведение незаконных экспериментов. Живет она у тебя, так?