Удерживаюсь. Но жадно втягиваю носом воздух, незаметно придвигаясь к Викки чуть ближе.
Кофе и сигареты. Именно ими пахнет от волос. Крепко так пахнет, я ощущаю этот запах даже в полушаге от неё. Ничего не изменилось. Все как и тогда.
Закройте двери, пишит зажатая парнями в угол Вера Смирновалифт подвисает. С ним это бывает, когда нагрузка очень близка к предельной, но еще не достигла этой цифры.
Интересно, сколько времени эту ерунду будут ремонтировать? Второй месяц уже разобраться не могут. Только и слышно от техдиректора нашей башни, что «в мозгах где-то проблема».
Не сомневаюсь. Только вряд ли речь об электронных чипах лифта. Куда вероятнеев кривых глазах работников, что не могут найти баг.
К панели управления лифтом я ближе всех. Ну, после Викки, конечно, но она стоит ко мне спиной, в сторону Ольшанского повернувшись только улыбкой.
Какая отличная возможность
Еще до того как я успеваю сообразитья таки тянусь к кнопке закрывания дверей, заодно убеждаясь, что на первый этаж лифт уже направляется.
Это не необходимость. Это повод. Повод «на обратном пути» чуть задеть пальцами талию Викки, коснуться её ладонью, ощутить, как она вздрагивает, разворачиваясь ко мне.
В кои-то веки она разворачивается ко мне лицом.
Ветров, ты совсем? я читаю по губам и поднимаю брови. Типа, я не понимаю, о чем это она. Типа, и не пылает у меня правая ладонь, та самая, которой я прикасался к Викки, будто я искупал её в кипящем масле.
Одно только прикосновениеи вот он, результат.
Хочу еще. Хочу больше её. Нельзя, не стоит она того, но никто в мире мне сейчас не запретит хотеть!
А Викки возмущенно смотрит на меня своими огромными светло-карими глазами, будто ожидая, что я уступлю и отодвинусь.
Вот вроде обычный у неё цвет глаз. Совершенномне с нашим семейным ультрамариновым синим есть с чем сравнивать. Карийобычный. Тем более такой не ясный, застрявший между карим и светло-зеленым.
Так почему же в эти её глаза хочется только смотреть и смотреть? Мне! Мне, который знает всю правду об этой конкретной женщине.
Снова отворачивается, взглядом будто отвесив мне пощечину.
И снова раздражение разъяренно сталкивает тучи в моей душе. Снова раздражение.
По-прежнему хочется большего, до сухости во ртуоторвать эту наглую фифу от Николая, прижать к этой чертовой стенке лифта и взять с неё все. Все, что она мне задолжала! С процентами!
Ура! восклицает кто-то из моих новичков, когда створки кабинки лифта наконец разъезжаются.
Свобода! Ну, по крайней мере от части народаа наш путьна второй уровень подземной парковки. Наш, да. У Николая парковочное место тоже там. На одном уровне со мной.
Викки отодвигается от меня и кажетсячуть прижимается к Ольшанскому. Прижимается!
Еще не вплотную, но Но до этого не так и долго.
И почему у меня нет личного вертолета, а? Глядишь, и не пришлось бы с неудовольствием шагать за бывшей и любоваться, как бесстыже она держит за локоть моего же коллегу по работе. С которым я постоянно пересекаюсь, между прочим, на тех же переговорах, во время подготовки к ним, и так далее!
Нет, это никуда не годится.
Я не хочу постоянно окунаться вот в это. Как не хотел после развода.
Потому что знал, знал! Потому, что даже просто не придушить её за предательство, а молча уйти мне было сложно. А сталкиваться на регулярной основе Снова и снова думать, каково бы было, если бы эта конкретная женщина принадлежала мне?
Вот почему из всех женщин мира я умудрился настолько сильно зациклиться именно на этой? На ветреной, легкомысленной и безумно взрывной занозе!
Она не была первой, не была и последней. Цепляться было не за что. Но только Викки я слишком долгое время хотел именовать своей единственной. Ну, во времена юношеского идиотизма, когда пойти в ЗАГС было чем-то вроде испытания на смелость.
Я помню, как убеждал Вик. Помню, что встречались мы с самого первого курса, и на втором я наконец сумел спланировать маршрут прогулки так, чтобы мы оказались у ЗАГСа в рабочее время. И дождь ливанул так вовремя, что мы прятались от него под козырьком этого самого заведения.
А потом мне и пришлось шепнуть Викки в самое ушко, что это просто знак судьбы. Она брыкалась. Пришлось затаскивать на плече.
Регистраторшиэти престарелые старые девы долго ругались и даже пытались не принимать у нас заявления, но у меня и тогда был отлично подвешен язык.
И я очень хотел именовать ту несносную девчонку своей женщиной.
И сейчас хочу. Вопреки всей логике и остаткам выдержки.
Не добил я эту романтичную придурь, ох, не добил!
Ну, уж нет. Я не буду подбирать её с её обочины, я не буду давать ей никаких вторых шансов.
Ничего незаменимого в ней нет, в конце концов.
Осталось только понять, почему не получается не впиваться пальцами в руль, глядя как Ольшанский открывает перед Викки дверь своей тачки.
Не смей, я понимаю, что шепчу эти два слова раз за разом, не затыкаясь, глядя как Вика без лишней спешки, грациозно опускается на кресло рядом с водителем.
Ну твою ж мать, Викки!
Она в чертовой узкой юбке. В юбке!
У Николая Андреевича будет даже слишком хороший вид на её колени.
Нет. Это нереальното, как она влияет на меня. Вот так, чтобы я уже ненавидел привычного мне коллегу по работе, которыйя точно знаюнормальный мужик.
Но вот со вкусом на баб ему не подфартило! Как и мне когда-то. Но дальше так продолжаться не может.
Я уже натурально готов ей заплатить. Любые деньгиза заявление об уходе.
Лишь бы только сгинула прямо сейчас и больше никогда не появлялась на моем горизонте, мое чертово проклятие. Не появлялась, не будоражила, не выбивала из колеи. Не нарушала никаких моих планов.
И это, кстати, идея
9. Не все коту масленица
Признавайтесь, Виктория, там, в лифте, я наступил вам на ногу? уже притормаживая у моего подъезда, интересуется Николай. Испортил туфли и жизнь заодно?
С чего у вас возникли такие мысли? я пытаюсь выглядеть удивленно, но мои актерские способности мне внезапно отказывают.
Николай пожимает плечами, проницательно глядя на меня.
Мол, все элементарно, Ватсон.
На вас лица не было с того времени, все-таки поясняет Николай, и нет, вы, конечно, пытались сделать вид, что все нормально, но ключевое тут слово «пытались».
Гр-р-р! Я смотрю на этого нахала исподлобья, пытаясь испарить его на месте. Что это за гнусные намеки на мой паршивый артистизм?
Нет, я знаю, что на театральном поприще мне даже карьеру портить бы было не обязательно, меня б хватило только на то, чтобы выдавать какое-нибудь: «Кушать подано», но напоминать-то мне об этом зачем?
Ужасно страшно, Ольшанский угорает, чем дальше, тем сильнее, спасибо, отлегло, я-то думал, вы злитесь на меня, а вот как оно бы выглядело!
И может быть, даже страшнее, многообещающе тяну я, а потом вздыхаю и отстегиваюсь. Все это весело, конечно, но Маруська, наверное, уже на окне сидит и ждеткогда же мама появится у дома.
Николай ловит меня за пальцы, заставляя остановиться.
Меня ждут, улыбаюсь я самую чуточку виновато, спасибо за то, что подвезли, Николай Андреевич.
Пожалуйста, Ник смотрит на меня прямо, не отводя глаз, я хочу повторить завтра. А как вы на это смотрите?
Как, как Вот сейчас, стоя на машине у моего домадалеко не свежей застройкиточно зная, что у меня есть ребенок, осознавая мое материальное положение и продолжая оказывать мне знаки внимания. он серьезно, вообще?
Ведь ему я такая же «не ровня» как и Ветрову.
Если бы он был замечен в течении дня в какой-нибудь мужской тусовке, если бы обхаживал меня не только оня бы заподозрила, что пара идиотов поспорила, «кто быстрей завалит эту олениху», но Он один. И нарочито дистанцируется от рядовых сотрудников. Да и с руководством на какой-то слишком фривольной ноте не общался.
А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.
Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.
Ну, не скажите, Николай качает головой, мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!
Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, я округляю глаза, я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения
Я бы и еще немного поторопил, это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он, становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.
Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации
Нет, лично мне не хватило наглости.
Я у мамы спрошу, можно ли? я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.
Мамаэто святое, Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глазаэто отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.
Но мне уже точно пора.
И все же, Вика, если вас что-то беспокоитя буду рад помочь, произносит Николай, вылезая из машины, когда вылезаю и я.
В его мимике четкое обещаниеон явно отвечает за свои слова. Вот только в беспокоящем меня сейчас вопросе Николай Ольшанский мне не поможет.
Не поможет понять, что происходит в мозгах у Ярослава Ветрова. И какого черта сначала его любовница нарочно валит меня на собеседовании, а сам онспустя восемь лет после развода пытается меня облапать. Какого черта вообще?!! Он точно обычные сигареты курит, а не что покрепче?
Впрочем, чему я удивляюсь, яблоко от яблоньки. Ветров ничем не лучше своего шибанутого на голову папаши
И все-таки, какая жалость, что я не могу натурально вырвать Ветрову руки! Средние века, вот скажите, зачем вы закончились? Цивилизация предусматривает именно что «цивилизованные» решения проблем.
До завтра, Николай Андреевич, я все-таки ставлю точку в этом разговоре. Не надо спасать меня сейчас. Да и не такой у нас с ним уровень доверия, чтоб я сейчас позволила себя спасать.
И все-такивечер был хорош. Это невозможно отрицать. Не будь рядом Николая, который будто отрывался за свой рабочий день, шутил и шутил, как завязавший, но сорвавшийся стендапер, мне было бы всяко хуже. И паранойя моя сожрала бы меня с костями. Она ведь обострилась настолько, что готова была видеть во всякой тачке, что отражалась в боковом зеркале с моей стороны, машину Ветрова.
Ему незачем за мной ехать.
Он не знает.
Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнеславряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.
И все-таки: а вдруг?
Вот такое, да! Только в подъезд зашла и забрала почту из ящика, а уже сожрала себя на пустом месте.
Я поднимаюсь на наш девятый этаж под зловещее скрежетание лифта. Пытаюсь выдохнуть. Все было хорошо, меня вон даже довез до дома приятный мужик, мне было весело и тепло.
Сейчас я выйду из лифта, зайду домой, и мое теплое солнце повиснет у меня на шее еще до того, как я успею снять с ног туфли. Вечер сегодняшнего дня закончится хорошо!
Программа составленаприступаем к исполнению.
Ага, сейчас, неслышно откликается Вселенная. Правда, про этот ответ я еще не в курсе.
Лифт доброжелательнопожалуй, даже слишкомраздвигает створки. В ад, как я понимаю минутой позже, как только выхожу на площадку. Потому что у окна, рядом с дверью моей квартиры, стоит Ярослав Олегович Ветров, собственной персоной.
Стоит и курит, игнорируя запрет на курение в местах общего пользования, так же, как наш китайский датчик задымлений игорит его.
Встреча на Эльбе. Не прошло и восьми лет.
Кажется, моя паранойя была не так уж не права
Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?
Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.
Я же не хочу приближаться к нему и на пару метров. И не потому, что боюсь того, что он снова полезет ко мне и будет распускать руки. Здесь, на моей территории, я вполне себе легко двину господину именитому адвокату в третьем поколении по свербящему месту, а послепожелаю ему поскорей воссоединиться с его второй половиной. И после собеседования я той второй половине даже не сочувствую.
В общем, нет. Я его не боюсь. Но меня от него тошнит. Настолько, что вот уже сейчас сводит желудок.
Из-за Ветрова я только что подъезды не мыла в самые тяжелые моменты.
Из-за этого ублюдка мой диплом превратился в обычную бумажку в красной картоночке. На неё всем плевать. А вот на наличие меня в черном списке адвокатов, на отсутствие лицензии, на увольнение по статьенеа. Не плевать.
И онявился сюда. Смотрит на меня еще с этой своей высокомерной улыбочкой. Так и хочется быть не мной, а помесью гопника и алкоголички, чтобы этот аристократ московского разлива побыстрей отсюда свалил, пряча нос в надушенный платочек.
Ветров, каким ветром в нашем гетто? быть хладнокровной с нимлегче легкого. Эмоциидля тех, кто мне важен. Для тех, кто мне нравится. Емуне полагается ни капли моих чувств. Вот только Ненависть тоже чувство. Увы. Я бы очень хотела, чтобы мне было на него плевать.
А еще лучшечтобы его не было в моей жизни. Маруська, вот, чтоб была, а Ветровачтоб не было. И почему мы до сих пор не научились размножаться почкованием?
Долго вы прощались, скучающе замечает Ветров и топит недокуренную сигарету в блюдечке под подъездным кактусом. Уже даже за это я хочу выслать Ветрова куда-нибудь, где вечная мерзлота и даже пингвины не бегают.
Это мой кактус. Я его холю, лелею, он у меня даже цветет. Иногда. Раз в два года! Но всяко он мне дороже Ярослава Ветрова, со всеми его потрохами.
Это не твое дело, сухо произношу я, а затем повторяю: на кой черт ты приперся?
Не догадываешься? Яр улыбается чуть не с издевкой, а у меня аж дыхание перехватывает.
Был ли Штирлиц хоть на секунду так близок к провалу, как я сейчас?
Ну, навряд ли Мюллера от радистки Кэт отделяла одна только двойная дверь.
Он не знает. Он просто не может знать наверняка.
Ты должна уволиться, равнодушно бросает Ветров, глядя куда-то сквозь меня, тебе не место в Рафарме.
Я очень надеюсь, что сейчас я выдыхаю незаметно. Есть еще шанс по-быстрому послать его к черту.
Это решать не тебе, господи, вот скажи, где берутся такие моральные уроды? Наверное, там же, где и такие дуры, как я. Это и решал не ты, Ярик.
У него сводит лицоот моего приторно-холодного тона, от слишком интимного обращения, возвращающего нас к «тогда». К прошлому, которому лучше было бы не быть. Прошлое, которое для обоих из нас оскорбительно одним лишь фактом своего существования.
И все-таки, что у Ветрова в голове? Я совершенно не понимаю его логические цепочки. Ему вообще не должно быть до меня дела, язанюханная переводчица, онсветило юротдела. Я с ним и встречаться буду только в лифте, потому что даже обедает наша светлость не в обычной столовой «для холопов», неа. В ресторане этажом выше. А он весь вечер сегодня ведет себя как чертов психопат, сначала распуская руки, потомявляясь ко мне и чего-то требуя. Требуя!
Он ушел от меня. Молча, без слов, хотя по последней нашей ночи и нельзя было сказать, что он думает об этом. Напротив. Он будто совершенно сорвался с катушек тогда Это была одна из тех ночей, в ходе которых поспать не удавалось совершенно. И которые не получится забыть, даже если потом ты возненавидишь этого своего безумного любовника. Потому что вот так, как с ним, потом уже ни с кем не будет. Это самый неприятный факт.
Я бы хотела, чтоб было. Желательночтоб было даже лучше.
Но всю ту ночь он молчал, терзая меня с неустанным упрямством, как мне казалось потомдаже с ненавистью, но в тишине. Будто пытаясь мне что-то доказать. Но что? Я так и не поняла. Приняла как фактя ему надоела. Он и сам перестал видеть во мне ценность. Наигрался в игру «золушка и мажор», ускакал на белом коне в поисках своей ровни. Той самой, которую так отчаянно хотел с ним видеть мой драгоценный тесть.