«Я больше не держу»
Слыша эти слова, она старается дышать ровно и глубоко. Ощущая, как напряжение скручивает все ее внутренние органы, упрямо пытается внушить себе, что это для нее ничего не значит. Отступает от Титова на шаг, но не может уйти.
И он тоже замирает.
Выжигают друг друга глазами. Наперекор всему, ждут друг от друга поспешного и бескомпромиссного аннулирования сказанного.
Ну, что застыла, Исаева?
«Скажи, мать твою, что все твои словаложь»
«Просто, скажи»
«Возьми свои слова обратно»
«Черт возьми, Ева!»
«Пожалуйста»
Она, глубоко вдохнув, прикусывает нижнюю губу и покаянно опускает взгляд. А затем совершает крутой разворот и уходит.
Твою мать не в силах как-либо ей препятствовать, напряженно смотрит вслед.
Его сердце разрывается, отдавая долг за все те манипуляции с чувствами других людей, которые он безжалостно проводил.
До Исаевой.
Чувствует внутри себя горячие волны агрессии. Они снова отбрасывают его от берега в бушующее море. Гаснет маяк, который помогал держать связь с землей.
Три, два, один
Возвращается к тому невменяемому придурку, которым был большую часть своей жизни.
Отчаянный, взрывоопасный и бесконтрольный.
Game over. Уровень провален. И он устал жать «рестарт».
Глава 13
Все верно, он не обязан хранить целибат. Он никому ничем не обязан. Но трахать Ломоносовупоследнее, чего Адам сейчас хочет. Она сидит перед ним в белой полупрозрачной блузке с вычурным ажурным бантом. Пьет кофе, задерживаясь на нем взглядом.
Это их третья встреча вне стен академии. Наталью Юрьевну подкупают связи и возможности Титова. Личная встреча с главой государственной областной администрации и кое-какие закрытые информационные данныето, что ей необходимо для успешного раскрытия темы диссертации.
Гонористая? Спесь Ломоносовой слетела, как прошлогодняя шелуха, едва она поняла, какими возможностями владеет Адам. Более того, если первые две встречи назначал он, то в этот раз именно она выступила инициатором.
Я не заметила у тебя никаких трудностей, Адам, на губах девушки намек на улыбку. Кроме прогулов, конечно. И некоторых неразумных выходок.
Неразумных выходок? прослеживает взглядом прикосновение ее ладони к своей ноге. Весьма смелый ободряющий жест. Я социализируюсь. Тебе ли не понимать?
Я думаю, многие твои поступки исключительно для публики. Не для себя.
А возможно ли, что я сам этого не осознаю?
Ломоносова тихо хмыкает и качает головой.
Все ты прекрасно осознаешь.
На губах Титова расползается широкая улыбка.
Ты права. Я мыслю радикально. И я действую радикально.
Знаешь, это в какой-то степени захватывает. Когда люди настолько в себя верят, что не боятся вызвать непонимание общественности.
Папа, я не понимаю одного: почему мой БО работал на Исаева?
Терентий Дмитриевич неохотно отрывается от своего омлета и в замешательстве смотрит через стол на сына.
БО? Что еще за молодежный сленг?
Адам кривит губы и легким взмахом руки подчеркивает незначительность этого термина.
БОбиологический отец. Я подумал, мне же нужно как-то его называть Это то, что приклеилось легче всего, отпивает кофе и пролистывает в смартфоне какую-то информацию.
Закашлявшись, Терентий Дмитриевич тянется за стаканом сока.
Получается, в начале «нулевых» в Одессе было два порта-олигополиста[1]? Государственный и Исаевых? размышляет Адам вслух, поднимая взгляд к отцу.
Теоретически, да, Терентий Дмитриевич берет в руку вилку, но не возвращается к еде. Слегка качает ею во время своего рассказа. Государственный был сильнее, потому что имел эксклюзивное юридическое право на экспорт некоторых видов продукции. Исаевым это не нравилось, и хотя времена «лихих девяностых» постепенно уходили в прошлое, некоторые нечестные методы ими охотно использовались. Наша семья на то время имела небольшую долю в частном бизнесе. А точнее, один зерновой терминал. Руслан же хотел всего и сразу. Исаев предложил ему хорошие деньги, и он пошел работать по найму. Так еще умудрялся на Исаевских судах провозить свой товар, чаще всего запрещенный в нашей стране.
Взгляд Адама, направленный до этого в одну точку, перемещается на отца, едва тот прекращает говорить.
Когда он пропал?
В мае две тысячи четвертого.
Сосредоточенно нахмурившись, потирает рукой подбородок.
Почему я его совсем не помню? спрашивает то, что его давно беспокоит. Он к нам совсем не приходил?
Терентий Дмитриевич смущенно опускает взгляд и прочищает горло.
Когда ты подрос, у нас с Русланом уже были напряженные отношения. И, понимаешь, он не интересовался нами.
Ты хотел сказать «мной»? на лице появляется саркастическая улыбка. Все в порядке, папа. Говори, как есть. Я хочу видеть цельную картину, чтобы понять хватаясь за мелькнувшую в сознании мысль, перестает говорить. Прижимает к уголку губ большой палец и на мгновение теряется в своих мыслях. Ты сказал две тысячи четвертый?
Очередное прикосновение Ломоносовой вырывает Титова из бесконечного процесса фильтрации информации. Ее ладонь мягко скользит от его согнутого локтя к бицепсу и останавливается на плече.
Где твои мысли, Адам?
Хороший вопрос.
* * *
Появление Ольги Владимировны предвещает звонкий стук ее каблуков. Ева тяжко вздыхает и пытается определить, остались ли у нее силы для очередного столкновения. Уткнувшись взглядом в книгу, создает видимость дозволенной занятости. Только на самом деле, в этом толстом переплете мистических интриг она осилила лишь короткую аннотацию и три абзаца пролога.
Ева, окликает мать. Прищуривая глаза, ждет от дочери какой-либо реакции. Безрезультатно. Ева?
А Исаевой вдруг хочется отвергнуть свое имя. Не признавать его.
«Меня зовут Эва!»
Это внутреннее требование настолько сильно удивляет девушку, что она, не успевая перевести дыхание, поднимает к матери взгляд.
Ева в глазах Ольги Владимировны возникает растерянность. Что с тобой?
Мм слабо качает головой. Все в порядке. Что ты хотела?
Женщина поднимает руку, касаясь пальцами ключицы. Ее золотые браслеты смещаются и, сталкиваясь друг с другом, издают раздражающий Еву звякающий звук.
Папа неделю на нервах Ольга Владимировна всегда готовит свою речь заранее. Ева это знает. Поэтому мягкое окончание предложения звучит для нее крайне нелепо. Но она, естественно, молчит, позволяя матери играть выбранную роль. Эти документы имеют высокую ценность для нашей семьи. Надеюсь, ты понимаешь, что папа не хотел срываться на тебе?
Горькая улыбкаяркая эмоция, словно первая кривая молнии, на сдержанном лице девушки.
Ну, конечно. Нервы папы важнее.
Ева, строго одергивает мать. Манерно переводит дыхание и, присаживаясь на край дивана, пытается смягчить взгляд. Не будь такой эгоисткой. Все, что мы создалидля тебя. Мы не можем потерять это из-за чьей-то опрометчивой выходки. Папа столько сил положил
Если бы папа действовал в рамках закона, не пришлось бы сейчас глотать корвалол.
Рот Ольги Владимировны негодующе распахивается.
Ты прекрасно понимаешь, в нашей стране в рамках закона вести бизнес нереально.
То-то я посмотрю, «ТитовТрансСервис» процветает!
Зеленые глаза женщины очерчивает напряженный прищур.
Не смей произносить эту фамилию в нашем доме, шипит она, невольно оглядываясь на дверь. Господи! Ева! Прояви хоть каплю благоразумия. Сейчас не время для бунтарства. Не накаляй обстановку еще больше. Если ты действительно не имеешь отношения к исчезновению этих документов, выкажи понимание. Не провоцируй отца.
Натянуто улыбнувшись, девушка резко вдыхает через нос.
Ну да, ну да Ты только не расстраивайся, если я перегну палку.
Боже, Ева
Папа должен быть доволен. Никита должен быть доволен, передразнивает голос матери. Кто на очереди? Что еще вы от меня хотите? Кому еще мне нужно угодить? ощущая, как голос начинает дрожать, резко сглатывает и глубоко вдыхает. Ты бы хоть раз поинтересовалась, как себя чувствую я? Мама Он терзал меня допросами и угрозами на протяжении пяти дней! Почему никого не заботит, что чувствую я?
Ольга Владимировна смещает взгляд в сторону.
Конечно, нас заботит. Мы не хотим, чтобы ты пострадала. Ни физически, ни психологически, выверено вздыхает. Ты пойми Ева Служба безопасности проверила все камеры, все входы и выходыникто не мог прийти незамеченным.
Теоретически.
Да, поджимая губы, соглашается мать. Поэтому сейчас мы рассматриваем другие варианты. Если кто-то решил навредить нашей семье, мы должны его найти и обезвредить.
Ева закатывает глаза и качает головой.
Ради Бога! Только меня не посвящайте в эти свои кровавые планы. Мне, знаешь ли, хватит!
Поднимаясь с дивана, швыряет на столик книгу.
Ужин будет через час. Не опаздывай, провожает дочь взглядом.
Война войной, обед по расписанию, не оборачиваясь, комментирует ее слова Ева. Так держать, мама!
[1]Олигополиярыночная форма, в которой на рынке доминирует небольшое количество продавцов (олигополистов).
Глава 14
Перекатившись на левый бок, Исаева измученно вдыхает. Находит глазами светящийся в темноте красный циферблат.
2:35.
Ей нужно поспать. Ей критически необходим хотя бы кратковременный отдых.
Скованные беспрестанным напряжением мышцы ноют от усталости. Более того, у нее болит каждая косточка и каждый сустав. В глазах появились сухость и жжение. А голова попросту готова взорваться.
По факту, Еве давно плевать на то, что делает отец. Все ее мысли занимает Адам. Гулкие резкие звуки, словно азбука Морзе, которую она, черт возьми, не знает. Сигналы, которые она не понимает.
Джокер: Готово.
Джокер: Выйди. Жду за поворотом.
Сердце Исаевой начинает усиленно качать кровь, повышая уровень поселившейся в ней тревоги до максимальных отметок. Приоткрывая губы, девушка резко захватывает воздух. Но получается это далеко не с первой попытки.
Глубоко дыша и сохраняя вынужденную неподвижность, Ева пытается договориться со своим организмом и взять под контроль эмоции. Шокне более, чем результат неожиданности. Если не позволять себе паниковать, эта реакция быстро идет на спад. Страххимическая реакция, которую легко можно остановить в самом начале развития. Достаточно только тормознуть процесс мысленного воображения тех фактов и событий, которыми ты еще даже не располагаешь.
«Эти сообщения ничего не значат»
«Это еще не конец»
«Ты можешь с этим справиться»
Без разбора набрасывая одежду, Исаева выбегает из дома. Сталкиваясь с охранником, слоняющимся вдоль линии ворот, игнорирует его бледное вытянутое лицо.
Ева Павловна с тихим удивлением окликает ее он. Куда вы? Третий час
Мне очень нужно, Шурик, заявляет дрожащим голосом, страшась одной лишь мысли, что кто-нибудь может ее остановить.
Нельзя. Павел Алексеевич запретил вас выпускать.
Весь ее контроль летит к черту, моментально уступая место сумасшедшей панике.
Да как ты смеешь, мать твою?
Хочет, чтобы голос звучал сердито и властно. Но слышит в нем яркие нотки надвигающейся истерики.
Ева Павловна растерянно бормочет Шурик, не готовый к столкновению со своей злой царевной. Будут серьезные проблемы, правда Я не могу вас выпустить. Павел Алексеевич дал четкий приказ: остановить любым способом.
Но девушка упрямо продвигается к воротам.
Ева Павловна
Оставь меня в покое!
Сердито сопя, раздраженно разворачивается, чтобы сообщить Шурику свое бурное недовольство. Ведь он был одним из немногих нормальных людей, живущих в этом доме на краю ада.
Всегда считала тебе хорошим человеком, но
Пораженно замолкает, встречаясь с направленным на нее пистолетом. Шурик подобную инициативу никогда бы не проявил. Тем более в отношении Евы. Значит, приказ отца был предельно четким. Он дал разрешение стрелять.
Простите, Ева Павловна, но вы должны вернуться в свою комнату.
Ее желудок скручивается в узел. Сдерживая тошноту и внутреннюю дрожь, она сглатывает и медленно вдыхает морозный воздух.
Целься в затылок, Шурик. Потому что я выхожу.
Смаргивая подступившие к глазам слезы, быстро вводит код безопасности, который получила от отца сегодня утром. Молится, чтобы он все еще подходил.
Система издает короткий громкий писк, затем следует привычный приглушенный щелчок замка и облегченный выдох девушки.
Прошу вас, Ева Павловна
Напрягая спину и плечи, инстинктивно опасается исполнения отцовского приказа. Но секунды пробегают в тишине и бездействии.
Толкая тяжелую калитку, Ева шагает за пределы своей тюрьмы.
Бежит к машине Титова. Неосознанно молится, чтобы эти сообщения не имели того значение, которое, вопреки всему, рисует ее воображение. Она готова к отчислению. Пусть Адам признает свое бессилие перед этим заданием, она не станет смеяться.
Ныряя в теплоту салона, напряженно встречается с ним взглядом. Молит глазами остановить тот разрушительный процесс, что она сама запустила.
Вот только Титов такой же гордый, как и она. Не отступает. Холодно встречает ее взгляд. В то время как она кусает губы от волнения и чертового унизительного чувства страха.
Адам достает из внутреннего кармана камуфляжной куртки зачетную книжку и протягивает ее девушке. Пальцы Евы смыкаются на твердой обложке практически машинально. Пока внутри нее все чувства кричат и протестуют, она все еще пытается сохранять равновесие.
Адам ненадолго отводит взгляд в сторону. Тяжело сглатывает и с силой стискивает челюсти. Эти напряженные действия с его стороны только подпитывают беспокойство Евы.
«Нет! Пожалуйста, нет!»
Шумно и неустойчиво дыша, распахивает «зачетку».
«Полiтологiя. 128. Ломоносова. Вiдмiнно. 13.12.2017[1]».
В конце строки размашистая подпись Натальи Юрьевны занимает практически две позиции.
Срывая со своего безупречно-гладкого сердца те пресловутые пластыри, что прикрывали ранее нанесенные Титовым повреждения, Ева сталкивается с чувством, которое она все это время там блокировала.
Цепенеет. Оглохнув и ослепнув, перестает даже дышать. Без какой-либо реальной незамедлительной возможности выйти из этого коматозного состояния, чувствует, как раскаленная огненная волна поднимается от груди к шее и обдает жаром щеки.
Слыша и чувствуя лишь свои мысли и эмоции, пораженная их глубиной и силой, на долгое мгновение теряет всякую связь с внешним миром. То, что происходит внутри нее, кажется настолько определенным и настолько чужеродным, будто какой-то фантастический сбой системы подключил ее к сознанию другого человека.
Гипоксия и природные инстинкты вынуждают ее вернуться к естественному дыхательному процессу. Зрение и слух тоже возвращаются. Вот только внутри нее ничего не меняется. Это не ошибка. И не сбой системы.
Эти чувства принадлежат ей. Только ей.
Смотрит на Титова, ощущая, как глаза сами собой округляются, выдавая ее замешательство. Пробегает взглядом по его пятнистой куртке, задерживает внимание на руках с длинными сильными пальцами. И ей вдруг хочется задрать его правый манжет, чтобы увидеть черный узор татуировки, которая, подобно широкому браслету, огибает его крепкое запястье.
Еве это необходимо, чтобы понять, не поехала ли у нее, мать вашу, крыша. Ей плевать на то, насколько странно это будет выглядеть сейчас, она уже тянется к Адаму рукой. Пока не встречается с ним взглядом. Ледяная дрожь мучительно медленно скользит вдоль ее позвоночника. Глаза Титоваопасные, темные, жесткие и родные.
«Этого просто не может быть»
«Это же Адам Чертов Адам Титов!»
«Я не могу его любить»
Не в состоянии помешать потоку боли заполнять и беспорядочно сворачивать ее душу, пытается хотя бы не демонстрировать это внешне.
Улыбается.
И одна эта улыбка забирает у нее столько сил Но, к сожалению, это не тот момент, когда у нее есть право хранить молчание. Она должна что-то сказать. Сейчас. Вот только Кажется, она забыла, как использовать слова.
Надо же выдыхает отрывисто. Пять баллов Постарался.
Но голос ломается. Не может больше ничего сказать. Только смотреть ему в глаза, чувствуя, как распадается на куски ее разорванное сердце.
Значит, ты довольна? подталкивает к самому краю обрыва.