Смотри на меня, ловит пальцами подбородок. Сам в лицо мое всматривается. Какие-то показатели считывает. Я и не пытаюсь сопротивляться. Порядок? Орать будешь?
Не знаю.
Можешь поорать.
Не хочу уже
По движению грудной клетки замечаю, как переводит дыхание. Будто оковы скидывая. Расслабляется. И я за ним.
Бедовая ты, Катя, замечает странным тоном. Стараюсь не зацикливаться на том, как назвал. Сил на это сейчас нет. Сидеть тебе в темнице до старости.
Только если ты меня цепями прикуешь.
Надо будет, прикую.
7
Я через огонь
Ярче солнца пылаю.
Где? издали улавливаю в голосе Тарского скрытую ярость.
Внутри тотчас штормовая волна поднимается и выносит к горлу колотящееся сердце.
Это же, черт возьми, катастрофа
В галерее[1],басит чуть тише Иван.
На цыпочках к стене пробегаю и плавно давлю на выключатель. Теперь свет в стрелковое помещение проникает лишь из тамбура, через оставленную открытой дверь.
Таир Это самое Может, не надо?
Уйди с дороги, Иван, голос Таира такие нотки пробивает, меня на расстоянии кнутом хлещет. Все, на хрен, вышли.
Двигаясь вдоль стены, неосознанно притискиваю пистолет к груди. Затаив дыхание, сохраняю неподвижность, пока дверной проем не замещает высокая и крупная мужская фигура.
Черт
Волна страха, которая поднимается внутри меня, до нереальных величин нарастает. Кроме нее еще что-то взмывает и выталкивает на вершину Если бы была возможность анализировать, распознала бы, вот только элементарно по времени не успеваю перестроиться.
Пока Таир стоит при входе, ломаю голову, почему он не включает свет. Я ведь, когда гасила, просто забавлялась, оттягивая разговор. Никак не предполагала, что Тарский всерьез примет правила моей глупой игры и двинется в темное помещение.
Черт, черт
Он все ближе и ближе. Конечно же, у меня нет шансов остаться незамеченной. Его зрение ведь тоже успело к полумраку приспособиться, никакого преимущества не осталось. Видит меня, несмотря на черную экипировку и защитную тканевую маску. Движется с таким расчетом, что к выходу мимо него не прорвусь.
Только я тоже не лыком шита. С детства усвоила, что лучшая защитаэто нападение.
Медленно расправляю руки, наставляя на Тарского пистолет. Легкое нажатие на спусковой крючок произвожу только для того, чтобы включить лазерный прицел. Конечно же, у меня нет серьезного намерения в него стрелять. Но, едва яркий острый луч оказывается на суровом мужском лице, улавливаю в потемневших глазах вспышку удивления. Секунда, Таир быстро моргает и смотрит так, словно голыми руками разорвать готов.
Что творишь, Катерина?
Не приближайся, вырывается у меня инстинктивно.
Что еще за блядские игры?
Не хочу, чтобы ты меня ругал, выдвигаю первое призрачное требование. А ты собираешься самой себе киваю, ощущая, как под плотной тканевой маской потеет лицо. Да я уже вся от нервов липкой испариной покрываюсь. Позволь мне выйти. Позже поговорим.
Я не собираюсь тебя ругать, жестко отрубает Таир.
Это хорошо
Я собираюсь свернуть тебе шею.
Не надо, шепчу, на мгновение задыхаясь от ужаса. Быстро справляюсь, напоминая себе, что он не причинит мне боль. Не имеет права, в конце концов. Никто его такими полномочиями не наделял. Исключительно на нервах с губ смешок срывается. Увы, Тарский этот звук действительно за веселье принимает. Двигается на меня, несмотря на то, что держу на прицеле. Руки дрожат, лазер пляшет по его лицу. Не надо, повторяю более твердо. Шея мне еще нужна.
При учете простреленной головы, вряд ли.
Ну же, не сердись. Я отлично справилась, как могу, оправдываю свою сегодняшнюю вылазку в город. Парик и очки сработали лучше, чем твои каска и жилет. Меня никто не заметил. Никто не признал!
Я просил тебя быть осторожной. Не выходить во двор и на балкон. Оставил в доме только тех, кому на сто процентов доверяю, по ровному тону кажется, будто Тарский остыл. И все же необъяснимую тревогу ощущаю. Никак не могу расслабиться и опустить оружие. Знаешь, почему?
Почему?
Потому что нас сливает кто-то из своих.
Задыхаясь, консервирую внутри себя захваченный перед этим воздух. Он бродит и бродит в обездвиженных легких, пока я судорожно перевариваю то, что Таир сказал. Осознав, содрогаюсь всем телом и надорванно выдыхаю.
Опусти, на хрен, этот ствол, чеканит он, склоняя голову вниз. Из-подо лба пронизывает не хуже лазера, и это при учете того, что я все еще в маске. Опусти, сказал.
Никто из наших не знал, что я ушла. Это потом уже Алевтина! Сдала меня, как только искать бросились. А так И ты бы никогда не узнал
Это, похоже, служит последней каплей. Тарский надвигается так быстро, лишь моргнуть успеваю, как он вырывает пистолет и срывает с моего лица маску. Зажмуриваясь, жду непонятно какого развития конфликта. Сердце начинает усиленно качать кровь. Пока я мандражирую и ломаю голову, каким будет наказание, Таир проходит к выключателю и включает, наконец, освещение.
Нравится жизнью рисковать? прилетает с той же затаенной яростью, которую удалось различить вначале. Отлично, ничего хорошего в этом слове и близко нет. Ступай в огневую зону, дополняет приказ взмахом руки в указанном направлении. Катерина, тут я откровенно паниковать начинаю, становись перед мишенью.
Ты чего
Пошла!
Меня определенно ужас охватывает, но подчиниться вовсе не он вынуждает. Я помимо того, что идиотка неисправимая, еще и шальная провокаторша. Кому и что доказать пытаюсь, когда решительно дергаю стеклянную дверь и бойко марширую к ровному ряду мишеней? Ладно, марширую я примерно треть пути, остаток преодолеваю куда менее уверенно. Жду, что Тарский окликнет и прикажет выбираться из огневой.
Но он молчит.
Он, черт возьми, молчит!
Становлюсь перед металлическим полотном. Смотрю во все глаза, как Тарский неторопливо подходит к трибуне. Взвесив в ладони пистолет, резко подбивает ребром низ рукоятки.
Ты не до конца патронник вставила, я, конечно же, и сама уже это поняла. Знаешь, что это означает?
Знаю!
Магазин выпадет при стрельбе.
Серьезно об этом беспокоиться повода нет, ведь я не собиралась стрелять. Тревожит лишь то, что происходит непосредственно в это мгновение. Таир поднимает пистолет и направляет его на меня. Ненадолго улавливаю мельтешение лазера на лице, пока он не замирает выше линии моего зрения. Предположительно на лбу.
Сдавленно сглатываю и шумно выдыхаю.
Замри. Не вздумай дернуться. Вероятность того, что я допущу промах, столь же мала, как и то, что тебя не пристрелят на улице.
Ты Гордей
Он жмет на спусковой крючок. Раз, второй, третий, четвертый, пятый, шестойбез пауз по кругу обстреливает. Меня оглушает физически и эмоционально после первой же пули. Она прорывает жесткий металл где-то над моей головой. Она, черт возьми, задевает мои волосы.
Кричать хочу, а боюсь даже моргнуть.
Тарский прекращает огонь, но пистолет не опускает. Какое-то время смотрит на меня в упор. Ничего не говорит и ничего не делает. Просто держит на прицеле. Я тоже молчу, не шевелюсь и не выказываю рвущую душу истерику.
В груди с такой силой полыхает, удержать эмоции внутри трудно. Дышу надорванно и как будто через раз.
А потом Таир стреляет еще один раз, и мое левое ухо обжигает болью. От шока резко и громко захватываю воздух. Из глаз две крупные слезы выкатываются. Сердце безумный скачок совершает и, забывая о своей основной функции, вместо тугих жизненно важных сокращений принимается душевную материю вырабатывать.
Страх Ужас Гнев Боль Удивление Обида
Тарский же спокойно опускает пистолет на трибуну и застывает в ожидании моей реакции.
Как он может? Как смеет? Как
Судорожно всхлипнув, срываюсь с места. Огневую зону поразительно быстро преодолеваю. Не отдавая отчета ни своим чувствам, ни своим действиям, вырываюсь за разделительный рубеж и налетаю на Таира с кулаками.
Он же Вдруг скручивает меня и с силой к груди притискивает. Вдохнуть не получается. Теряюсь, заторможенно осознавая, что он меня успокаивает.
Тарский меня утешает
Несколько раз эту мысль прокручиваю. Чувствую, что его сердце так же сильно, как и мое, колотится.
Чувствую Считаю Чувствую Сглатываю Чувствую Всхлипываю Чувствую
Одномоментно разбиваюсь.
Вжимаюсь лицом в изгиб его шеи и начинаю плакать.
[1] Здесь: стрелковая галерея.
8
знаю я, что никуда
мне от тебя уже не деться
Вместо обещанных трех дней отец отсутствует десять полных суток. Его благополучное возвращение радует и вместе с тем, по неясным причинам, напрягает меня. Никогда не пыталась что-то выведать или подслушать, но тут словно сам черт толкает прокрасться к его кабинету. Прислонившись к массивной двери, без зазрения совести грею уши.
Положение крайне шаткое. Стоит признать, что полную безопасность Катерине в Москве обеспечить не получается, голос отца едва-едва слышу.
А вот баритон Тарского звучит достаточно отчетливо:
В область отсылать еще опаснее.
Меня в жар бросает.
Только этого не хватало! Никуда я не поеду!!!
Да думал, на родину, в Тверь, папа делает паузу, и я представляю, как он тарабанит по столу карандашом. Посмотрел, проверил Гиблое дело. Ненадежно, вздыхает так громко, до меня долетает. Один человек дельную идею подбросил. В общем, мозговал я долго Трудно решение далось.
И что же решили? интересуется Таир.
А я неосознанно торможу поток мыслей и напряженно вслушиваюсь.
Ты как к Катерине относишься?
Невольно замираю в ожидании ответа. Забываю, что сейчас меня должен волновать исключительно отцовский вердикт, а не этот эмоциональный отступ.
Нормально отношусь.
Как женщина она тебе нравится?
В таком плане не рассматривал.
Вот это правильно.
По голосу папы догадываюсь, что не просто одобряет, буквально радуется. Меня же жжет изнутри горечь разочарования. К горлу тошнота подступает. Конечности дрожью разбивает.
Да пошел он Подумаешь Без разницы
Дальше отец понижает голос, и следующие его слова, как ни пытаюсь, разобрать не получается.
Что скажешь?
Неожиданно, теперь и Тарский звучит тихо, как будто в самом деле удивление испытывает.
Никому больше дочь не доверю.
Да к чему он это говорит? Что такое происходит?
Кто именно вам эту идею предложил?
Может, я от непонимания слишком сильно фантазировать начинаю, но мне кажется, что в голосе Тарского сквозит какое-то напряжение.
Из органов. Отставной. Подполковник Рязанцев. Помнишь такого? сыплет папа непонятной для меня информацией. Впрочем, реакция Таира тоже остается загадкой. Кажется, он молчит. С документами обещал помочь. Не какую-то липу подвальную, все по высшему разряду
Понятно.
Оба замолкают. Устанавливается странная тишина. Как ни хочется знать больше, под дверью сидеть дольше нельзя. Бегу на кухню, в надежде, что кто-то из них появится следом.
Не дай Бог, отец все же надумал меня куда-то сплавить, буду протестовать!
Близится вечер. Ни Тарский, ни папа из кабинета не показываются. Иван просит Алевтину отнести им ужин, вот и все вести. Ухожу из кухни ни с чем. Располагаюсь в библиотеке, пытаюсь читать, но ничего не идет. Беспокойство закручивает в сознании какие-то мудреные петли предположений и мало-мальски вероятных догадок.
Когда же меня находит Иван и сообщает, что отец вызывает к себе, волнение усиливается. Иду, словно по песку ступаю. Не ощущаю твердой поверхности, как будто опору теряю. Голова кружится. Не хватало только грохнуться без сознания.
Вхожу без стука. В ожидании неприятных новостей так на пороге и замираю. На Тарского зачем-то смотрю. Дурочка, рассчитываю, что он заступится.
«В таком плане не рассматривал»
Едва скрывая обиду, отворачиваюсь. Вымещаю эмоции на отце.
Я никуда не поеду, в голосе нет уверенности. Приходится дожимать вдогонку:Не поеду!
Сядь, требует папа прохладным тоном.
Зачем?
Я сказал, сядь!
Он редко повышает на меня голос. Как правило, отмахивается, просит оставить его в покое, рассказывает о том, сколько у него без меня забот, отделывается нелепыми шуточками и впоследствии все мои выбрыки на тормозах спускает.
Сейчас же этот демонстративный гнев пугает меня до чертиков.
Подчиняясь, вполне сознательно подбираюсь к Таиру. Он у окна стоит, а я занимаю ближайший к нему край дивана.
Приглуши эмоции и послушай меня внимательно, произносит отец, пригвоздив меня взглядом. Я тебе добра желаю. Уберечь хочу, понимаешь?
Понимаю, но
Никаких «но» быть не может! Вариантов не осталось, вздохнув, отворачивается.
Заявляет о заботе, а мне кажется, я раздражаю его как никогда сильно. Очевидно, не настолько, чтобы позволить меня пристрелить. Как бы там ни было, чувствую, что решение ему действительно непросто далось.
Что это значит? Что? на Тарского смотрю. На его лице вообще никаких эмоций не отражается. Говорите уже!
Через неделю вы с Таиром летите в Европу.
В Европу?
Не думала, что настолько далеко запрет. Это лучше и одновременно хуже, чем я предполагала. И все же теперь меня волнует не сама ссылка, а компания Тарского. Точнее, его покровительство. Как иначе это назвать?
Да, в Европу. Куда именно, сообщу перед вылетом. Таир знает, что делать. Россию покинете по поддельным документам, как граждане Германии. И В качестве супружеской пары, говорит и сам морщится. Так надежнее.
У меня же картинка никак не складывается. С опозданием отцовскую речь перевариваю.
Супружеской пары? повторяю машинально и только после этого осмысливаю.
Подо мной словно какой-то люк открывается. Со свистом в бездонную пропасть лечу.
Простая формальность, заверяет отец. Считай это летними каникулами. Отдохнешь. Все устаканится. К сентябрю вернешься в Москву.
Собиралась сражаться за свободу, на деле не могу с шоком справиться. Определиться с собственными чувствами относительно составленного плана тоже не получается. Я просто сижу и молча смотрю на отца.
На Тарского почему-то теперь не решаюсь взглянуть.
Я не интересую его как женщина Но он готов на мне жениться? Об этом они с отцом полдня договаривались? Долго уламывать пришлось? На что польстился? Не чувством долга ведь отец его придавил Должно быть что-то еще Что же? Что им нужно? Что за маскарад устроили? Яценная жемчужина, трофей или разменная монета?
Ситуация крайне серьезная. Думаю, ты сама понимать должна, так странно слышать подобное от отца. До этого он, напротив, уверял, что я слишком остро на все реагирую. Сама видела, что творится. Карина
Словно пружина, с места подскакиваю.
Я поняла. Можно идти?
Мечтаю как можно скорее оказаться в одиночестве и попытаться осмыслить происходящее.
Иди.
Прикрыв дверь, зачем-то задерживаюсь. Снова подслушиваю, хоть и знаю, что таким путем ничего хорошего для себя не открою.
Я ведь не должен говорить, что этот бракобычная фикция? Тронешь мою дочь
Об этом можете не волноваться. Не проблема.
Значит, решили.
9
Догорает сигаретка, жизни другой не дано,
За тобой я на край света, я за тобою на дно.
Почему я не пытаюсь в открытую противиться воле отца? Сама не понимаю. Наверное, после всех событий в шоке нахожусь. Не могу объяснить, что именно перебило мне хребет. Из комнаты практически не показываюсь. Завтракаю, обедаю и ужинаю в одиночестве. Родной дом все больше на тюрьму походит. В самом деле, тени своей бояться начинаю.
Тарский, как я догадываюсь по скупым полуматерным выжимкам бойцов, которых мне удается то тут, то там подслушать, перед отъездом не на шутку зверствует. Весь боевой состав физически и психологически муштрует.