Филипп обозлился, но усидел на месте.
А если и так, что это меняет?!
Все! ответила я. Все! Ты сам же, наверное, и спалился! Сам ей сказал про нас. И она бросила дневник на стол. Она уже была беременна и прекрасно об этом знала. Она хотела быть уверенной, что ты не уйдешь. Ты сам это знаешь! Ты просто боишься остаться совсем без денег! Вот почему ты здесь!
Ха! сказал Филипп, словно чахоточный герой, который собирается застрелиться. Просто хотел посмотреть на твою бесстыжую рожу.
Как ты над ним ржешь, вставил Ральф.
Если бы я хотела обманывать тебя с кем-то, то начала бы с Цезаря Пусть бы ржал!
Филипп моргнул.
Он выглядел так по-детски обиженно, что Ральф, не выдержав, рассмеялся.
Не верь ей Фил, сказал он, как-то вмиг оттаяв. Цезарьочень ценный производитель. Твой папа не позволил бы ему ржать над тобой с такой неопытной молодой кобылкой.
Заткнись! прошипел Филипп и поднялся. Мой папа еще и твой папа. Хватит уже считать меня дураком! И я приехал говорить не об этом. Хотел увидеться с вами обоими до Штрассенберга и посмотреть в глаза. Представляю себе, как ты будешь ржать, когда я уеду.
Мне делать больше нечего, кроме как зловеще ржать над всем, что ты делаешь! буркнул Ральф.
Он сел на журнальный столик и прижав колено к груди, обнял себя за ногу.
Придурок!..
Филипп показал ему палец и гордо прошел к двери и вышел на улицу.
Мы с Ральфом с интересом пронаблюдали, как он упорно мечется по заднему двору, пытаясь отыскать выход.
Как думаешь, показать ему калитку, или пусть живет на заднем дворе, как кролик?
А если он захочет крольчиху?
Ну, вызовем кого-нибудь.
Я криво улыбнулась. Спросила, нервно заправив волосы за уши:
Мне это кажется, или вы оба пытаетесь помириться друг с другом за счет меня?!
У Ральфа вытянулось лицо. Я вскинула руки.
Да ради бога! В таком случае, он весьтвой! Пойду, вызову такси до вокзала.
Ви!
Этот ублюдок сломал мне жизнь. Опозорил, рассорил со всей семьей. А ты сидишь и думаешь, как с ним помириться. Ты никогда меня не любил. Ни как девушку, ни как ребенка. Я просто повод, Ральф. Просто повод.
Прекрати это! сухо оборвал он. Ты звучишь не осмысленнее, чем он, Ральф не договорил: Филипп вошел в гостиную и гордо, как Дон Кихот вышел в нужную, на это раз, дверь.
ЧАСТЬ 3.
I Верена.
Три главных правила
Не волнуйся, сказала я Ральфу, который явно нуждался в этих словах. Запомни главные правила. Их три. Штрассенберг всегда примет Штрассенберга, вне зависимости от дальности родства. Штрассенберг встает за Штрассенберга везде и всегда. Фамильный графский замокместо, где все мы равны и единственное место, где мы можем расслабиться и искренне ненавидеть друг друга, так что не принимай все на свой счет.
Ральф усмехнулся, но больше из вежливости.
Надеюсь, графиня в достаточной степени Штрассенберг, чтобы принять меня.
Марита тебя примет, сказала я. Иначе, ей придется отменить гала-ужин для не-членов семьи. На это она никогда в жизни не пойдет. Так что не беспокойся.
Ты говоришь не смолкая, оборвал он. Волнуешься?
С чего вдруг?
Из-за встречи с отцом
С которым из них? огрызнулась я. Вас уже четверо и как знать: Джесс может замутить с санитаром.
Ральф не ответил: наша машина тронулась, проехала еще пару метров и снова встала примерно в ста метрах от парадного входа. Лужайка перед домом была круглая и я увидела номера одного из отъезжающих лимузинов. Михаэль! Водитель Лизель Маркуса.
Сердце забилось где-то у щитовидки, руки вспотели и напряглись. Лизель не было в городе, но мой отец мой настоящий отец, приехал. Вот почему я помчалась к Ральфу, вместо того, чтобы просто ждать
Не волнуйся, предложил Ральф. С улыбкой, но без издевки. Главное, не забудь принять его, как принято среди Штрассенбергов.
Я посмотрела на его профиль.
Ты издеваешься?
Нет, сказал он устало. И я не ржу.
Когда мы, наконец, смогли выйти из машины, отдав верхнюю одежду кому-то горничных, Ральф был куда взволнован ее меня. Марита и Себастьян, как всегда лично, приветствовали гостей и все то время, пока мы стояли в очереди, глаза Ральфа не отрывались от хрупкой фигурки жены отца.
Не волнуйся, снова сказала я. Онаникто. Женщины в нашей семьерасходник. Мы не имеем своего мнения, а если имеем, то храним его при себе.
Ральф не ответил.
Он выглядел ослепительно в своем черном смокинге и ярко-белой рубашке, но чувствовал себя совсем не так хорошо. Этикет, знакомый с детства всем остальным, произвел на него неизгладимое впечатление. Ральф всегда был честолюбив и сама мысль, что он отнынеодин из Штрассенбергов, заставляла его подрагивать.
Он достиг зенита в своей же собственной голове. И тем не менее, он не был законнорожденным. Он сомневался.
Очередь возбужденно жужжала: всем хотелось как можно скорее представиться, засвидетельствовать свое уважение и сесть за стол. Этикет был давно изучен и надоел, но кормили у Мариты превосходно.
Я видела, как Ральф рассматривает гостей. Его тут, конечно, все уже знали, но он пока еще никого не знал. И когда люди, при виде единственного брюнета, запросто подходили представиться и напомнить о том, что виделись на свадьбе Филиппа и Джесс, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Ты сотни раз его видел у меня дома, сказала я, очередному жополизу, хватит уже притворяться! Ты в Штрассенберге. Расслабь батоны
Жополиз покраснел.
Отлично выглядишь, Ви! сказал он вместо того, чтобы расслабиться. Ты уже видела, кто приехал? Пьесвятой отец дядя Фьедди!
Туше!
Часть меня трепетала от мыслей о предстоящей встрече с ним, другая часть дрожала от ярости. После того, как мы с Ральфом вернулись в Гамбург, я жила с ним. И папочка ни разу, ни разу не попытался со мной связаться!.. Я сказала себе, что если нас с ним посадят за один стол, я может продекламирую что-нибудь подходящее, но если нетнет. Если он не хочет со мной общаться, я тоже не захочу!
Верена-солнышко, как ты выросла! пропела Марита протягивая руки.
На мой взгляд, я не вырослани на сантиметр, ни на килограмм, но спорить не стала. Без Лизель я чувствовала себя неуютно. Особенно с Маритой, такой холощено-светской. Себастьян без церемоний обнял Ральфа за плечи и хлопнув по спине, сказал просто:
Ты, верно, помнишь мать Фила.
Графиня, почтительно поклонился Ральф.
Марита подала ему руку для поцелуя, как требовал этикет и он, как я его инструктировала, почтительно поцеловал воздух над ее кольцами.
Добро пожаловать в семью! сказала Марита.
Как мать и жена, она конечно же всеми фибрами восставала против его присутствия. Но, как женщина, она не могла не чувствовать его шарм. Ральф был красив и выглядел драматически, чего ей всегда недоставало в его отце. А Марита больше всего на свете любила драму. Не потому ли окружала себя дергаными людьми «искусства».
Филипп уже приехал? спросила я.
И даже выжрал полбара, ответил граф.
Себастьян, прошу тебя!
Ты уже просила, теперь заткнись
Я прокашлялась.
Я посадила вас за наш стол, сказала графиня. Надеюсь, что вы не против, она чуть потупилась, метнув короткий взгляд на старшего сына.
Филипп уже, конечно, переругался со всеми. Судя по взглядам, которыми его провожали, даже не один раз. Он ставил рекорды по разбиванию отношений. Похоже, Себастьян все знал. Я вздрогнула, когда Филипп элегантно развернулся на каблуках и направился нам навстречу.
Как это происходит, когда у людей окончательно пропадает страсть? Когда смотришь на человека, которого ты любила, с которым жила, спала, которому готовила пищу и ничего не чувствуешь.
Мне бы очень хотелось узнать это и прямо сейчас.
Когда он развернулся и направился к нам, у меня заныло под ложечкой; я и забыла, какой он красивый в смокинге. Не обратив на меня внимания, Филипп приблизился, не сводя глаз с брата.
Пресвятой отец! он поклонился. Чуть ли не в пояс Ральфу; на старомодный, старосветский манер.
Расстрига!.. ответил тот.
Филипп чуть дернулся прежде, чем распрямился.
Ни у кого из них тут не было друзей и соратников, но у Ральфа не было пока и врагов. Филипп же заводил их на ровном месте. Даже отца умудрился настроить против себя.
Хай, Филипп, сказала я.
Бриллиант Надежда, сказал он, но кланяться в пояс уже не стал. Я вижу, деревенский воздух пошел на пользу. Ты не такая бледная, как была.
Влюбилась.
Я взяла Ральфа под руку и провела его в зал. Он был единственным брюнетом на все собрание и тут же зашелестело.
Сын графа, сын графа
Ферди! окликнула я.
Верена! распахнул руки, к нам подлетел Фердинанд, мастерски оттеснив Филиппа, который шел следом, пытаясь начать скандал. О, Ральф!.. ЯФерди, помнишь меня?.. Мы часто виделись, когда я был младше.
Конечно, помню!.. Тытот, что не был воспитан как дикий орангутан.
Да, точно! Я пошел в маму.
Филипп набычился, схватил шампанское с подноса, идущего мимо официанта и отошел.
Что с ним? спросила я Фердинанда. Кокс попался несвежий? Чего он бесится?
Тот лишь махнул рукой. Видимо, отношения у них были уже не те, что полгода назад, когда Филиппу требовалось прикрытие.
Лизель разводится и твой деда-Джекки больше не хочет иметь с ним дел, прошептал Фердинанд. Еще и слухи ходят, что он переметнется к Ральфу.
Судя по яркому свету, сверкнувшему в чистых глазах Ральфа, Лизель все-таки сумела оставить деньги «деды» в семье.
К тому же, ты сама знаешь: Филу повод не нужен Особенно теперь, когда отец А, неважно! Маркус тебя искал, сказал Фердинанд, не имея в виду ничего плохого. Твой дядя приехал.
Он мне такой же дядя, как все остальные здесь, ответила я, пригубив шампанского. Вы все, практически, на одно лицо.
Фердинанд фыркнул мне в декольте.
Вряд ли кто-нибудь из остальных, хоть раз твое лицо видел!
Чмокнув меня, Фердинанд убежал и скрылся в толпе из одинаковых мужчин в смокингах и женщин в вечерних платьях, которые не всегда сидели так ладно, как костюмы мужей. Красота у Штрассенбергов почти всегда доставалась мужчинам.
Виви может родить лошадку?
Ужин подали в восемь. После того, как Себастьян закончил спич в честь рождественского вечера, перечислил имена всех новорожденных года, он представил Ральфа, как сына, перечислил его успехи в церкви и бизнесе, после чего презентовал миниатюрный фамильный герб из белого и красного золота. Когда Ральф открыл коробочку, у него немного увлажнились глаза.
Граф его обнял. Он им так гордился. Его красотой и его успехами. Он этого даже не скрывал. Как и то, как его разочаровал Филипп.
Сам он, наблюдавший за Себастьяном поверх своего бокала, выглядел равнодушным, видно уже притерпелся. Фердинанд аплодировал громче всех и садясь, Себастьян ласково потрепал его по плечу. Видно теперь, когда жена разрешила привести подходящего второго сына, ему было легче смириться с ориентацией третьего. Марита, похоже, мыслила в том же ключе: если муж перестанет третировать Фердинанда и намекать, что онвторой сын в семье, а обязательств второго сына пока что не отменили почему нет? Все лучше, чем после смерти Рене-старшего, расстаться еще и с Ферди.
Близнецы, как подобает подросткам, напустили на себя гордый и независимый вид. Только малыш-Рене, который был еще слишком мал, чтобы помнить Ральфа или понимать, кто он, как зачарованный потрогал его за волосы.
Прямо как у Цезаря, сказал он, благоговейно распрямив одну волнистую прядь, которая тут же упруго вернулась в форму.
Себастьян развеселился.
Если бы я был отцом Цезаря, я бы сказал, что состоялся как произ эээ, ладно. Да! Кстати, Ральф, ты должен видеть моего Брута. Вот это конь! Ты глазам своим не поверишь, когда увидишь!..
Но ты же не подаришь ему жеребеночка? заволновался Рене. Который вчера родился?
И граф, донельзя гордый тем, торжественно заверил:
Тоттолько твой, малыш! Тсс!..
И Рене-младший, торжественный и довольный, взял двумя руками бокал с виноградным соком.
Ну, хорошо. Тогда, добро пожаловать в семью! продекламировал он и взглянул на мать. Марита, вздохнув, кивнула.
Хоть какое-то подобие приличных светских манер. Все остальные лишь рассмеялись. Все, кроме близнецов и Филиппа.
После второй перемены блюд, Рене поменялся с матерью, которая предпочла сесть с Ферди. И занял место по левую руку от отца. Похоже, он собирался вырасти полной противоположностью того, первого Рене, который терпеть не мог лошадей и был болезненным и хилым подростком. И граф любил его, как когда-то давно, еще в детстве, любил только одного Филиппа.
Еще малыш, Рене был крепенький, розовощекий и безудержный. В холле до ужина мне уже рассказали, что настоящий наследник опять Рене. Младший. Филипп, сидел по правую руку от отца, как предписывал этикет, но граф еще ни разу вправо не обернулся. Он весь был поглощен младшим сыном. Похоже, это злило Филиппа гораздо больше, чем присутствие Ральфа.
Рене это видел и ни в чем себя не стеснял.
Он пробовал все, что отец клал себе в тарелку. Он выпросил разрешения выпить разбавленный трижды глоток шампанского. Он решил притвориться пьяным и начал открыто наезжать на Филиппа.
О, господи, потрясенно выдохнул Ральф.
Я фыркнула: даже если бы Рене был не братом, а сыном Филиппа, он не мог бы быть еще более на него похожим!
Под шумок перепало и близнецам.
Близнецы, которые тоже были ершистые, уже ерзали, готовые устроить младшему брату трепку. Не за столом, конечно, но в замке так много мест, куда даже очень дерзким маленьким мальчикам, лучше не попадать. Рене их просто не замечал. Его взгляд горел совсем недетскими чувствами. Графу пришлось два раза одернуть младшенького, который вслух размышлял о том, что будет, если «Джесси умрет, не оставив деток».
Джесси оставила деток, сорвался, в конце, Филипп. Если Джесси умрет, я женюсь на Виви, понятно тебе, маленький говнюк? Она будет рожать мне детей, пока у нее матка не вылетит.
Последнее явно предназначалось Ральфу, но все за столом просто онемели. Больше всех, Марита, которая лишилась матки после последних родов. Только Рене ничего не понял.
У Виви нет матки! заявил он с вызовом, явно имея в виду кобыл с жеребятами. И сам ты говнюк!
Молчать! оборвал отец и я не до конца поняла: кому он это. Умолкли оба. И Филипп, и Рене-младший.
Еще одно слово, молодой человек, и ты пойдешь в постель без подарков.
Но, папочка!..
Никаких но! Вы все воспитаны хуже, чем бешенные собаки! Ты думаешь, что несешь, Фарринели чертов?! Мало того, что грызешься на равных с этим щенком, еще и мелешь такое!
Филипп дернулся, сжав салфетку. Потом усилием воли расслабил пальцы.
Извини, процедил он в сторону матери.
Верена же не может родить лошадку? громким шепотом уточнил Рене у отца.
Нет, фыркнул Себастьян и посмотрел на меня. Не обращай внимания, моя прелесть.
Порой я чувствовала взгляд епископа, порой я видела, как на меня посматривает Филипп. И сердце откликалось на взгляд одного, совсем, как тело на взгляд другого. Я размышляла о том, что у меня нет гордости, раз я вновь и вновь возвращаюсь к мысли о том, как уехала однажды в гостиницу. Аккурат из этого дома.
И о том, как писала корявыми буквами письма, которые Ральф обещал отослать отцу. Когда официальная часть закончилась и все разом разбрелись «пудрить носики», я потеряла обоих из виду.
Ральфом завладел Себастьян.
Марита разговаривала со своими родственницами, Фердинанд настраивал скрипку, близнецы были сопляки, к тому же, планировали убийство. Только Рене стоял рядом с взрослыми и молча слушал, облокотившись локтями о ногу отца.
Я тоже так часто стояла в детстве. И сердце снова заледенело, оборвалось. Теперь мне уже казалось: я неправа. И очень зря на него набросилась, как бешенная собака. Кто-то протянул мне бокал, я не глядя взяла и лишь потом узнала кольцо Филиппа. Алый рубин в серебре. Старинный, почти ритуальный, перстень наследника.
Я должен извиниться, сказал он. Маленький выродок меня просто вывел Я ляпнул, не подумав.
Принято, неохотно бросила я.
После всего, что он сделал летом, эта тирада была сущей мелочью. К тому же, спор можно было продолжить лишь в диалоге, а я не особенно хотела с ним говорить. Когда он был рядом, я хотела лишь одного сама себя презирая.