Пятнадцатый Аркан значил зависимость или одержимость, Шестнадцатыйкрушение всего.
Если тебя это хоть чуть-чуть волнует, сказала я, я против.
Понятно!
В пятницу вечером, отец привез Джессику домой.
Притихшую, похудевшую, немного пришибленную. Он вытащил ее из машины и на руках, как невесту, внес ее в дом. Они сидели возле камина, словно Влюбленные, Аркан номер шесть. Отец держал на колене пакет с физраствором, и тонкая трубка заканчивалась иглой, лейкопластырем прикрепленным к вене на руке Джесс.
Тело, служившее ей так много лет сдалось. Глядя на Джессику, я вдруг поняла, что о любви не было и речи. Он привез ее, потому что знает: это уже конец. Она сильно похудела. Ее когда-то густые гладкие волосы цвета спелой пшеницы, стали ломкими и бесцветными. Повылезали пучками и их остригли. Из черепа торчали тусклые пегие пеньки. Когда-то полные губы превратились в полоски, лицо преклеилось к черепу, как у дистрофиков. И даже грудь, которой все было нипочем, обвисла, превратившись в пустые мешочки плоти.
Она смотрела в лицо отца, словно на святыню и Лизель украдкой плакала, укрывшись за стакан с коньяком. И я тоже плакала, наблюдая за ними из-за оконной ширмы. Маркус заперся у себя и не выходил.
Джесс и отец никого на свете не замечали. Они сидели, молча разглядывая друг друга. Пламя озаряло их лица, тонкая трубка соединяла тела, словно пуповина. Если в мире когда-то существовала Любовь, то это ее я видела.
В десять Джессика решила пойти наверх.
Я слышала, как он несет ее на руках по лестнице и укладывает в кровать. Слышала, как минут пятнадцать спустя, пошатываясь, идет вниз в холл. Я никогда еще не видела его плачущим, но почему-то сразу же поняла, что мой отец плачет. Плачет по ней, по Джессике, по самому себе и по той любви, которую они потеряли.
И ещеиз чувства вины. Я сама из-за него плакала. Ведь это мы с Филиппом заперли ее в психбольнице. И виноваты, значит, лишь он и я.
Я выбралась из своего укрытия, подошла к папе. Робко тронула его за плечо. Он молча сжал мою руку.
Что я наделал, господи! Что я наделал, Ви?
Это не ты Это я
Мы не договорили.
Фредерик! раздался вдруг голосок.
Он обернулся, рот замер в беззвучном крике. Джессика в длинной ночной рубашке сидела на перилах, как привидение. Она рассмеялась и помахала ему рукой. Отец вскочил, бросился, крича, через холл и прежде, чем я догадалась, что происходит Джессика оттолкнулась и полетела ему навстречу. Ее тело перевернулось в воздухе, голова с сочным хрустом ударилась о каменный пол.
ЧАСТЬ 6.
После Джесс
Несмотря на позднее время, в холле собралось немало людей.
Хадиб, который подоспел первым, принес нитроглицерин. Заставил отца сесть прямо и расстегнул ему рубашку, пока я вызывала врача. Я слышала, как он объясняет прибывшей «скорой», что епископ последнее время жаловался на изжогу, но Хади все время подозревал, что у него что-то не то с сердцем.
Он обещал обследоваться, объяснил он, но все никак не мог найти время.
Последние слова он произносил, уже запрыгивая в машину.
Я ничего не соображала, Лизель и Маркус уехали и лишь под самый конец, я обнаружила себя, завернутой в одеяло, бессвязно рыдающей в собственную ладонь и Себастьяна, который бархатным голосом объяснял кому-то:
бедняжка Джесс была сумасшедшая. Ребята! Девочка потеряла мать
Потом, чуть-чуть успокоившись, что я сижу в холле больницы. Одетая и окутанная коконом удивительного спокойствия. Передо мной на корточках сидел Филипп. Рядом, без конца приглаживая волосыРальф.
Картинка сменилась вновь, когда я проснулась.
И сразу стало ясно: это не сон. Больничный холл никуда не делся. Лишь опустел.
Они спустились в капеллу, произнес Маркус. Молятся. Операция идет уже второй час.
Я тоже молилась, не понимая, о чем молюсь. И когда, уже под утро нас нашла медсестра:
Операция прошла очень хорошо! заявила она уверенным бодром тоном. Хирург сейчас примет душ и выйдет к вам, а потом вы сможете позавтракать в нашем кафетерии если захотите
Завтракать лучше поедем к нам, решил за всех Себастьян и сверился с телефоном. Я думаю, вам лучше будет побыть у нас. Пока полиция не закончит там все свои дела. Вам нужно выспаться. Как следует отдохнуть.
Мне нужно будет остаться здесь, сообщил Хадиб. Я не имею права отлучаться от его преосвященства, пока он не придет в себя.
Вчера вы встали в восемь утра. Ты на ногах уже почти сутки, возразила Лизель, успевшая целиком и полностью взять себя в руки. Он будет спать до обеда.
Таковы правила, ответил Хадиб. Не беспокойтесь, я знаю, что делаю. Все будет хорошо.
Я останусь, вызвался Ральф, впервые за весь вечер подавший голос. Поезжай и поспи.
И одного только взгляда было достаточно: он искренне горевал по Джесс.
«Алекса»
Нас встретила девушка лет двадцати пяти. Очень прямая и до ушей напичканная манерами. Я видела ее мельком, на банкете в честь Рождества. Она, вроде бы кружила вокруг Филиппа, но как наследник, он всегда пользовался вниманием, и я приняла ее за одну из родственниц победнее.
Крашенную.
ЭтоСелеста, сказала Марита. Моя помощница. Ассистентка. Если вам что-то нужно из дому, то просто скажите ей. Селеста все принесет.
Спасибо, сказала Лизель.
Я не ответила. Смотреть на Селесту было выше душевных сил. Если она, ассистентка, кружила вокруг Филиппа, это значило: он с ней спал. Ревность была такой сильной, что я на миг забыла про то, мой отец отходит после наркоза, а мать пробила затылком пол.
Селеста, все подготовлено?
Да, мадам. Мне проводить дам наверх?
Графиня кивнула. Мне показалось, они с ассистенткой соревновались. Марита в краткости, Селеста в исполнительности.
Детка, потянув меня за руку, чтобы я наклонилась, Марита коснулась губами моего лба, мне очень жаль, дорогая. Если я что-нибудь могу сделать, только скажи.
Она расцеловалась со мной и слегка подтолкнула в спину, полностью сосредоточившись на Лизель.
Мои соболезнования, сказала Селеста.
С таким видом, словно я была грязной уличной шавкой, влезшей на чистый диванчик по барской прихоти.
Я много слышала о вашей матери, фрау фон Штрассенберг. И очень глубоко соболезную. Наверное, это тяжело, лишиться родного человека так рано? сказала она таким тоном, что мне послышалось: «Я твоя мачеха, так что веди себя хорошо!»
Вы можете разговаривать нормально, или вам контрактом запрещено?
Нормальноэто как?
Филиппне мой отец. То, что он был женат на моей мамаше, а сам присунул пару палок тебе, не дает тебе права говорить со мной свысока. Он никогда на тебе не женится. Ты поняла? Ник-ког-да!
Она заткнулась, но удовольствия мне это не принесло. Одно делобиться с кем-то, кто тебе равен. Другоепомыкать прислугой, которая не может ответить.
Простите, сказала я. Это не мое дело. Я не должна была говорить с вами таким тоном.
Пронзив меня раскаленным добела взглядом, ассистентка кивнула, но не простила.
Я приняла душ и легла в расправленную постель. Лицо болело от плача.
Графский замок был построен в то же время, что наш. И отсыревшие стены было не просушить никакими силами. Комнаты, которыми не пользовались, мгновенно обретали нежилой вид. Даже если их регулярно топили. И я подумала: не то ли происходит и с женщиной?
Когда нас не любят, мы утрачиваем какой-то шарм. Как нежилая комната отличается от жилой, так и брошенная женщина отличается от любимой. Может быть, эта сука уже прихорашивается в душе? Ждет момента, когда безутешный вдовец уладит формальности, чтобы начать охоту?
Да, он на ней никогда не женится. Такого мезальянса Марита не потерпит. Вот только вряд ли она говорит об этом с Селестой.
А та, наверное, считает, если завоевать доверие матери, сын падет ей в подол словно кокос. Селеста настолько ухожена, что я готова поспорить: на еду ей едва хватает. Ни одна бедная девушка не станет так вкладываться во внешность, если не рассчитывает подзаработать.
И вся такая манерная, совсем как Джесс, пока была здорова и в обществе. У меня по этой части пробелы. До пяти лет меня никто толком не воспитывал, потом в тринадцать, было уже «рано». Я вспомнила, что когда ругалась с Селестой, то по инерции упиралась кулаками в бедра, всем корпусом подавшись вперед.
Отличный, очень аристократичный жест. Научилась у девочек «волчьих» мальчиков, пока мы сортировали продукты для стариков.
Вот, значит, каково это? Когда тебя бросили? Ты начинаешь бросаться на конкуренток, потом бухать, потом принимать наркотики, а потом бросаешься эффектно с верхнего этажа. Удостоверившись, что подлец проникся и пожалел о том, что когда-то бросил.
Я не заметила, как уснула. Разбудила меня Лизель.
Подъем, велела она, раздвигая шторы. Мы с Маркусом сейчас поедем в больницу, а ты поезжай домой. Проследи, чтобы холл отмыли как следует. И успокой Марию.
Ей явно не пришло в голову, что смерть матери могла огорчить меня или поразить.
Себастьян все уладил с полицией, но показания тебе все же придется дать. Для страховки, уж точно. Мои адвокаты считают, что ты должна утверждать, будто бы Джессика упала случайно. В обратном случае, дело с наследством может чуть затянуться. Да и страховку тебе не выплатят.
Я тоже хочу в больницу! нетерпеливо оборвала я.
Лизель обернулась, изменившись в лице. И я поняла: она говорила о Джесс, чтобы не думать о Фреде.
Тебе нельзя, Ви, сказала она как можно нежнее. Для всех он твой дядя
Он до сих пор в реанимации?
Помедлив, она кивнула. И я заметила, что Лизель борется со слезами, а подбородок ее дрожит.
Цукерхен, сказала она и я напряглась: она звала меня так, только если речь шла о чем-то очень серьезном. Пока еще ничего не ясно. Но что-то пошло не так. У него большая температура и врачи не исключают, что Нет, я не хочу даже вслух это говорить. Ты сделаешь, как я тебе сказала, понятно? Давай, прими душ и спускайся вниз.
Внизу стоял накрытым холодный завтрак, но стоило мне спуститься, Селеста тут же велела кухарке сварить мне кофе.
И мне, раздалось с лестницы.
Заспанный и слегка опухший, Филипп окинул взглядом Селесту. Словно она именинный торт, из которого может выскочить кто-то поинтересней. И я опять покраснела, вспомнив, как утром на нее сорвалась. Что на меня нашло? С чего я взяла, что если Фил спал с ней, то непременно выделял из других.
Если верить Ксавье, он спал со всеми.
Могу я с вами поговорить? спросила Селеста, потянув его за рукав.
О чем?
Я молча отвернулась к окну. Еще не хватало при нем на нее сорваться. Селеста что-то горячо зашептала. Филипп два раза сказал «ну, да и что». Потом прошипел что-то и сказал:
Знает и знает Пусть в суд на тебя подаст! Иди уже
Я бы тоже ушла и с радостью, но вчера уехала из дома в том, в чем была. В легкой куртке. Без шапки и телефона. Можно было бы воспользоваться стационарным, но я не знала мира без телефонов. И номеров, тоже.
Надеюсь, ты не расскажешь матери? осведомился Филипп, запирая дверь. Она уволит ее и будет месяц ныть, как трудно без ассистентки У меня психика не выдержит.
С чего мне докладывать твоей матери, с кем ты спишь?
Филипп насупился, но вошла кухарка и он умолк.
Ты тоже видела? сменил он тему, убедившись, что женщина ушла. И подал мне чашку. Ну, это с Джесс.
Ты хочешь грязных подробностей?
Я почему-то решил, будто ты расстроена. Не бери в голову. Сядь и ешь.
Мне стало стыдно. В конце концов, он был ее мужем. Любил ее когда-то давным-давно. И глупо было все отрицать из ревности. Когда-то Филипп любил. Лишь ее одну. В тот бред про меня саму я не верила.
Она была сама нежность, сказала я. Мы все там, реально, плакали, когда смотрели на них. Она была вся такая как она могла, когда ей этого хотелось. И он повелся. Что там?.. Даже мы повелись. Он плакал, как мальчишка, когда отвел наверх то, что от нее осталось И тогда она влезла на перила, окликнула его и просто опрокинулась вниз я всхлипнула, но не из-за Джессики.
Я вспомнила, как отец упал, схватившись за сердце. И что его жизнь все еще в опасности.
Надеюсь, ты не опустишься до того, чтобы рассказать это страховой.
Надейся, он сморщил нос, как делал в детстве, чтоб подразнить меня, и я рассмеялась, на миг забыв обо всем. Брось, Ви. Я тебе не враг и никогда им не буду.
«С тобой мне и враги не нужны!»подумала я.
Но вслух промолчала.
Ты мог бы позвонить нам домой? Чтобы за мной приехали.
Я отвезу тебя, если хочешь.
Нет.
Какого черта? сорвался он. Считаешь, я все подстроил, чтобы порвать с тобой, как мне рассказывали?!
Да, я считаю!
Будь я таким гением планирования, я бы использовал это в бизнесе!
Ты мог, для начала, позвонить мне и извиниться.
С чего вдруг? Все выглядело, как план. Вы подрались, она легла в клинику, он стал опекуном, а я остался клянчить деньги у матери, чтобы закрыть ипотеку! Все мои наличные, все мои счета!..
Да я понятия не имела!
А я имел?! Мы к тому времени уже полгода встречались, и Джессика это знала и ей было все равно.
И ты решил, что раз все так охрененно, не переписать ли тебе на нее активы?
Я просто хотел их обезопасить! На случай если Иди в жопу! Еще свои дела я должен тебе рассказывать!..
Какие свои дела?! Обезьяна с дротиком могла бы инвестировать лучше! Тебе как будто бы деньги пальцы жгут!
Да, точно, ласточка! Инвестироватьэто не мое. Вот рассчитать до мига появление Джесс, как ты на это отреагируешь, поступки Маркуса и как поведет себя любовница Ральфа, когда столкнется с твоей голодовкой, это пожалуйста! рявкнул он. А в бизнесе я свою дальновидность не применяю! Это нечестно против простых людей, которые не могут так четко предвидеть будущее!
Я фыркнула, против воли.
Только ты можешь меня рассмешить. Даже когда я на грани нервного срыва.
Я только за этим родилсясмешить тебя, буркнул он.
Ты на мне женишься теперь? спросила я для проформы.
С ума сошла? Конечно же, нет!
Хороших новостей не было
В холле гулко тикали старинные ходики.
Не включая света, я сидела одна и ждала, пока вернутся Лизель и Маркус. Они звонили мне, сказать, что задержатся. И, судя по голосу дяди, хороших новостей у них не было. Мария принесла мне стакан горячего молока со сливочным маслом, корицей и медом, тихонько поцеловала в макушку.
Все будет хорошо, Куколка, сказала она. Он здоровый, крепкий
Посиди со мной, попросила я и Мария со вздохом присела рядом.
Няни у меня не было. Лизель не желала пускать сюда посторонних. Все наши слуги работали у нас много лет и были почти как члены семьи, только на зарплате. Мария, например, начинала здесь младшей горничной, затем помощницей няни
Лизель говорила мне, что наняла девушку только потому, что была беременна, а Мария показалась ей слишком жалкой, чтоб понравиться Доминику. И лишь потом она поняла, какое нашла сокровище.
Мария приехала в Германию, в надежде подзаработать, чтобы помочь своей больной матери. И Лизель, видя, как бедная Мария берется за самую грязную работу, как та старается, как зубрит язык, невольно прониклась к девушке.
Мне было сложно поверить в это, зная нынешнюю Лизель, но тем не менее, все было, как было. Она помогла Марии перевезти мать в Германию и полностью оплатила той операцию и уход. А когда женщина поправилась, дала ей какую-то несложную работу по дому, чтобы им не пришлось расставаться вновь.
Когда Лизель была на мели, Мария с матерью не уехали, как все остальные. Обе работали по дому не покладая рук, чистили, готовили, убирали, следили за тем, чтобы не разросся дичающих без садовника парк, ухаживали за кладбищем и приглядывали за мальчиками. Помогали хозяйке всем, чем могли. Бесплатно. Им всем пришлось сидеть на консервах, которыми дедушка забил кладовые, но именно Мария заплатила за частную школу отца и Маркуса, когда Лизель в отчаянии готова была их оттуда забрать. Ее жених, Михаэль, работал шофером для знаменитостей, и девушка уговорила его возить Лизель, помогая поддерживать видимость былого богатства.
Так, общими усилиями, Лизель вскоре вышла замуж и очень щедро отблагодарила обеих женщин и Михаэля. В итоге тот перебрался к нам, Мария стала домоправительницей, а ее мать просто переехала в одну из гостевых комнат и прожила там остаток дней на правах дорогой и почетной гостьи. Она была похоронена на семейном кладбище. Там же, Мария завещала похоронить себя.