Улей - Елена Тодорова 5 стр.

 Адам

 Ответь мне, черт возьми! Ты, бл*дь, знал?

 Давай сохранять спокойствие, сынок,  осторожно и тихо просит отец, поднимаясь на дрожащие ноги.

 Дьявол тебя забери, папа! Ты знал!  кричит Адам, одним взмахом сметая со стола отца бумаги и антикварные статуэтки.  Ты знал, что у нее другая нормальная, полноценная семья. У нее, бл*дь, новый сын! Жизнь с чистого листа! Так, получается?

Адам не замечает, какие слова подбирает, какую силу вкладывает в голос, как дрожит всем телом. Он чувствует только то, как за грудной клеткой обрываются сгустки плоти. Как между ними хлещет беспредельная ярость.

Он жаждет выплеснуть эту злость. Рвать. Ломать. Крушить. И ему безразлично, в какую сторону направлять эту ярость.

 Адам. Сынок,  зовет сына Терентий Дмитриевич, хотя видит, что тот находится в угрожающем состоянии: не способен что-либо понимать и слышать. Одержим своими эмоциями. Глаза совершенно черные. Неосмысленные. Сумасшедшие.  Я хотел тебе рассказать. Я несколько раз пытался. Но, как только начинал разговор о матери, ты обрывал меня.

 Это все отговорки. Папа,  его крик сочится нескрываемой болью.  Ты отец  я ребенок! Почему ты, бл*дь, боишься меня?  расчленяет в один миг загустевшее пространство этой полновесной правдой.  Почему не можешь настоять на своем? Хоть раз Ты, папа, всегда трусишь. Ты настолько боишься меня, что шарахаешься, едва я только вхожу в комнату. Прости, но именно ты заставил меня поверить в то, что я  исчадье ада! Именно ты, папа,  сердито и одновременно истерзанно заключает Адам. Терентию Дмитриевичу нечего ему возразить. Сын озвучил то, что сидело между ними годами. Его отцовское малодушие.  После мамы это это слишком,  едва выталкивает из себя эти кровоточащие обрывистые слова. Испытывая душевные страдания, сыпет эмоциями.  В твоих глазах я видел себя монстром. Но я не был монстром, папа. Я был израненным ребенком.

Терентий Дмитриевич давится подступающими слезами. Беззвучно всхлипывает. Тянет воздух. Слабо и приглушенно стонет, опираясь на стол.

 Я не не Сынок, я не знал, как тебя воспитывать  закрывает лицо руками. Растирает глаза. Несколько раз выдыхает и вдыхает.  Ты был трудным ребенком. И я не знал, что тебе было нужно. Не понимал, как реагировать на твою нескончаемую агрессию. Я понимал, чего ты от меня добиваешься. И я пытался уделить тебе все внимание, какое было в распоряжении отца-одиночки. Из раза в раз ничего не получалось Ты продолжал расти и буйствовать Я подумал, что лучшее, что я могу дать тебе  быть примером.

 И ты был гребаным идеальным человеком. Поздравляю, папа,  горько усмехается Адам.  А я рядом с тобой  ниже плинтуса. На самом дне,  тяжело выдыхает он. Поперек горла встает ком и беспощадно душит его.  Я узнал о новой семье своей матери от постороннего человека. Из-за твоей трусливости и нерешительности, папа.

 Твоя мама лишь недавно вышла на связь,  оправдывается Терентий Дмитриевич.  Она желает с тобой встретиться. Хочет начать поддерживать отношения. Ей очень жаль, что так получилось.

Адам заходиться диким продолжительным хохотом.

 Что за бредовый водевиль, а? Вы, бл*дь что ты, папа, что мама Вы, нахр*н, в своем уме? После всего, что было, в далекой перспективе я даже к ее могиле не подойду. И это ее выбор.

 Так нельзя, сынок. Нельзя.

 Кто сказал, папа? А? Кто сказал?

 Адам, давай успокоимся, и обсудим все обстоятельно.

 Нет. Извини, отец,  издевательски кланяется.  Меня не будет пару дней.

Терентий Дмитриевич обреченно вздыхает.

Он уже знает растяжку времени. Порой «пара дней» у сына затягивалась на недели. Бесполезно расспрашивать, «куда» и «к кому». С шестнадцати лет Адам периодически пропадает, а спустя какое-то время, как ни в чем не бывало, появляется вновь.

 Я старался быть тебе хорошим отцом. Признаю, что иногда мне хотелось сдаться. Но я всегда любил тебя. Каким бы ты ни был, Адам, я любил тебя.

 Ты сдался, папа,  на этот раз голос парня звучит жестко, с несгибаемой силой.  На самом деле, ты давно сдался. И мои демоны выросли вместе со мной.

Сбивая со стеклянной полки блестящие «гранты», разворачивается к двери. Оставляет Терентия Дмитриевича разгромленным вдребезги.

* * *

Бушующее море пышными пенными волнами бьет песчаный берег. Адаму зябко, но не из-за осеннего ненастья. Истинный источник холода сидит глубоко внутри него.

Титов смотрит вдаль. Наблюдает за тем, как вдалеке плывут корабли, как за темным горизонтом постепенно прячется солнце.

Закрывает глаза и пытается отключиться. Ловит слухом знакомые с детства звуки: прощальный гул теплоходов, шум прибоя, крики чаек.

Больше всего на свете Адам хотел бы, чтобы отсутствие матери его не затрагивало. Можно орать на Исаеву. Можно за злостью скрыть свои истинные чувства. Только от себя невозможно упрятать стонущую болью и обидой душу.

К горлу подкатывает тошнота. Пустой желудок скручивается дубовой спиралью. Титов морщится, сцепляя зубы. К сожалению, истерзанные мысли не тают на холодном ветру. Голову охватывает и зверски сдавливает терновый венец.

Адаму необходим выплеск эмоций, но дьявол, укоренившийся в нем, не умеет плакать. Он выравнивает свое эмоциональное состояние, причиняя боль другим людям.

Услышав тихие шаги позади себя, Титов придает лицу хладнокровное выражение. Поворачивая голову, натыкается ледяными глазами на Литвина.

 Что сделала новенькая?  спрашивает Ромка.

 Подписала себе смертный приговор.

Литвин качает головой, не до конца понимая ненависть Адама.

 И все же?

Но Титов игнорирует расспросы друга.

 Пока меня не будет, подготовь то, что я просил.

 Все будет готово,  обещает Рома, прикусывая щеку с внутренней стороны и с любопытством изучая застывшее лицо Адама.  Сколько тебя не будет?

 Не знаю. Я напишу за день до возвращения.

Ближе к ночи, Титов садится в машину. Едет по проложенному накануне маршруту. Останавливается у высокого каменного ограждения и пишет смс: «Если не боишься  выходи. Поиграем».

Когда Ева выходит за ворота, Адам не испытывает ни единой здравой эмоции. Равнодушно наблюдает за тем, как она размеренно шагает к его машине. Открывает дверь и беспечно ныряет в теплый салон. Титов молча встречает ее заинтересованный взгляд. Следует глазами вниз, к приоткрытым малиновым губам. Едва не физически ощущает, как трещат и лопаются нервные клетки.

Собирается напугать Еву, заводя мотор, но она не возражает, даже когда машина срывается с места. Поднимает здоровую руку и растягивает поверх желтой кутки ремень безопасности. Щелкает замок, и Адам на мгновение прикрывает веки.

Ева не знает, какие ужасные мысли висят в его сознании. Титов хочет причинить ей адскую боль. Он хочет убить ее. Воскресить. И снова убить. За то, что она в нем разворошила. За то, что она, такая сумасшедшая гадина, на свет родилась.

Адам бросает на девушку мрачный взгляд. Ее смирение и безрассудная смелость искушают его. Пробуждают все самое ужасное и бесчеловечное, что имеется внутри него. И Титов неожиданно, словно заглядывая в будущее, осознает: с Исаевой он совершит по-настоящему чудовищные преступления.

Когда Адам глушит мотор и выбирается из салона, Ева тихонько и взволнованно вздыхает, но следует за ним. Шагает по длинному темному тротуару, изредка пересеченному тусклыми полосками света. Они дважды сворачивают, огибая жилой многоэтажный дом, и вскоре оказываются на обшарпанной временем детской площадке.

Ева глубоко вдыхает влажный ночной воздух и садится на металлические качели.

Титов встает позади нее.

 Мне понравился твой подарок, Эва,  нарушает он затянувшееся молчание.  И я решил

Намеренно медлит, заставляя девушку нервничать.

 Что ты решил, Адам?  торопит его Ева.

Титов сжимает руками облущенные металлические прутья и склоняется к уху девушки. Ветер подхватывает ее распущенные волосы и, играя тяжелыми прядями, бросает их ему в лицо. Адам выдыхает, и говорит вполголоса, без всякой возможной нежности:

 Здесь, на Земле, я буду твоим Богом.

 Не дождешься,  фыркает Исаева.

Титов довольно усмехается.

Выпрямляясь, отступает в сторону от Евы и раскачивает скрипучие качели. Смотрит на нее. Ловит момент, когда ее щеки румянятся, а глаза загораются. Из-за гипса она не может держаться обеими руками, поэтому огибает локтями железные прутья. Запрокидывает голову к звездному небу и радостно улыбается. Адам раскачивает качели довольно сильно, и его бесит то, что Исаева не боится. Более того, она умудряется наслаждаться.

 Приоткрою тебе занавес, Эва,  говорит Титов, стремясь стереть с ее губ эту вероломную улыбку.  А то у меня ощущение, что я играю со слепым котенком. Это, знаешь ли, совсем не интересно.

 Говори уже.

 Я читал записи с твоего ПК. Я знаю о тебе все.

Ева инстинктивно вздрагивает. Улыбка моментально покидает ее губы. Бледнеет тон лица. Она поворачивает голову и недоверчиво смотрит в глаза Титова. И он замедляет колебания качелей, позволяя считывать необходимые ей ответы.

 Да, Ева,  тон его голоса вибрирует, сочится абсолютным превосходством.  Я изучил твой дневник.

 Ты блефуешь, Титов.

 Нет.

 Подтверди,  сипло и взволнованно требует Исаева.

 Твоя главная мечта  влюбиться,  сухо делится информацией Адам. И тут же комментирует:  Это так глупо, Ева. Жаждешь контролировать свои разум и тело, но при этом хочешь отдать кому-то душу?

«Контролировать свое тело»

Эти слова отпечатываются в ее мозгу красным жирным курсивом.

 Как ты посмел, Адам? Как же ты посмел?  задыхается девушка.

На глаза ей наворачиваются горячие слезы. Она чувствует себя униженной и уязвимой. Титов не просто вскрыл ее душу. Он с нее буквально кожу стянул.

Адам останавливает качели и приседает перед Евой на корточки. Заглядывает в ее глаза. Довольно улыбается, отмечая их предательскую влажность.

 Правила не были зачитаны, а значит  правил нет,  снисходительно поясняет парень, поглаживая ее напряженные колени.

 Я надавила на твою гнойную рану, да, Титов? Теперь ты пойдешь на все?

 Не обольщайся, Ева. Я пошел «на все» до того, как ты нашла те дебильные фотографии. Уже два дня тебя изучаю, аномальная моя.

 Ты абсолютно о*реневший,  зло шипит девушка, крепче цепляясь за прутья качелей.

Адам приглушенно смеется, и Ева сердито толкает его в грудь. Он ловит ее ладонь. Зачем-то сжимает холодные пальцы и приподнимается, равняясь взглядом с ее бушующими глазами. Девушке абсолютно не нравится, как от этого сдержанного контакта внутри нее все накаляется и дрожит.

Исаева сглатывает подступивший к горлу ком. Быстро моргая, прогоняет из глаз непрошеную влагу.

Смотрит на Адама и слушает его хриплый въедливый голос.

 Ты отдашь мне свою душу, Эва. Сама в руки вложишь. Причем, я буду вести себя очень-очень плохо, но ты все равно любить меня будешь. Любить, как сумасшедшая.

 Я скорее сердце себе вырву, чем буду тебя любить.

Резко выдергивает руку из его ладони, ощущая, как кожу покалывает, будто после ожога. Пытаясь незаметно выровнять дестабилизированное дыхание, сжимает ладонь в кулак. Злится на себя за этот неожиданный гормональный всплеск.

Титов же снова смеется.

 Будешь, Эва,  с разительной хрипотцой в голосе обещает он.  Будешь меня любить.

 Фантазируй, пожалуйста, мысленно, Титов. Не желаю слушать этот бред.

Он молча встает. Отходит в сторону и медленно раскачивает качели.

 Я напомню тебя одну древнюю библейскую легенду. Когда Бог создал из ребра Адама женщину, именно Адам дал ей имя  Ева. Она была глупой, любопытной и сумасбродной. Поэтому змею-искусителю не составило труда ее соблазнить. Думаю, Адам возненавидел ее после этого. Должен был. И вероломная Ева навсегда осталась его остаточным рудиментом. Чертовым неприкаянным куском ребра.

К концу этого монолога Исаева пылает не излитым нервным раздражением.

 Если даже Ева и часть Адама, то этот гребаный Адам без того же куска  неполноценный. С брешью. С тоской под сердцем,  горячо выпаливает она.

 Полная чушь, милая моя. Все зажило и забылось.

 Тогда и Ева, должно быть, восстановилась,  не сдается девушка.

 Нет. Смотри Похоже на то, что у тебя ко мне природная повышенная чувствительность,  нагло заявляет Адам, а Исаева скрипит зубами от досады. Буравит его сердитым взглядом.  Прошли тысячелетия, но ты нашла меня. Мы связаны намертво. Только я искушу тебя, как тот самый порочный змей, и выброшу из жизни, потому что ты, Ева, не нужна мне.

 Ты мне тоже не нужен, Адам. И никогда-никогда не будешь нужен.

 Посмотрим.

Исаева умолкает, ощущая себя ошеломляюще подавленной. Эмоционально истощенной. В голове девушки до сих пор не укладывается тот факт, что Титов изучал ее дневник. Ева не фиксирует определенные события. Не описывает свои действия. Не называет имен. Ее электронный дневник содержит гораздо больше всего этого. Он является тайным сливом личных, порой запретных, мыслей Исаевой. Ее эмоции, ее стремления, ее мечты.

 Ты хорошо играешь, Адам,  успокоив дыхание, невозмутимо констатирует девушка. Чувствует прокатившуюся по спине ледяную дрожь. То ли Еву напрягает, что Титов переместился и встал за ее спиной. То ли ночная прохлада от продолжительной неподвижности забирается под одежду.

 Ты не первая моя игрушка, Эва,  и, склоняясь к ее щеке, спрашивает шепотом, с намеренным подтекстом:  А я  твой первый?

Лицо девушки ощутимо теплеет от смущения и нервного волнения. Дыхание обрывается, оседая на губах влажным паром.

Титов усмехается. Краем губ касается девичьей щеки и, с потайным наслаждением, ощущает жар нежной кожи.

 Ох, Адам!  выдыхает Исаева.  Так спрашиваешь, будто правда веришь, что я тебя, распрекрасного, восемнадцать лет ждала.

Парень громко смеется и, выпрямляясь, толкает качели вперед.

 Я не ожидал от тебя другого ответа, испорченная Эва.

 Вот и славно.

Девушка вытягивает ноги и откидывает голову назад. Шелковые пряди спадают вниз и щекочут Адаму руки. Его это по обыкновению раздражает. Он ненавидит длинные волосы, они всегда мешают. У Исаевой же волосы особо длинные и густые. Лезут просто повсюду. Как бы он не стоял, ветер, будто нарочито, бросает их ему.

Ева замечает, как брезгливо Титов относится к ее волосам и, наконец, тоже смеется.

 Раз так хочешь, Адам, последуем твоему плану. Только будь готов к тому, что я нетерпеливая. Стреляю на поражение  сразу в сердце. И затем  еще контрольный, в голову. Завладею твоей сатанинской душой.

 Это попросту невозможно. Пойми, ядовитая моя, я пью, и не пьянею. Выпью тебя, и забуду.

 Рано зарекаешься. Ведь ты меня еще не пробовал, Адам. Я сверну твою кровь, милый.

 Ты красивая, Ева,  равнодушно признает Титов.  Но не более. Внутри тебя нет ничего особенного.

Несмотря ни на что, Исаевой приятно знать, что он считает ее красивой. Она собирается доказать ему: для него она станет особенной. Чумовой зависимостью.

 Адам, Адам Ты заставляешь меня очень сильно зацикливаться на тебе. А это критически плохо. Я всегда ломаю свои любимые игрушки. Измучаю тебя, ненаглядный мой.

Незаметно для самого себя, Титов начинает раскачивать качели сильнее. Это тупое ребячество, но ему хочется, чтобы девушка слетела с сидения и шмякнулась своей напыщенной прекрасной задницей прямо в болото.

Но, на самом деле, он не стремится причинить ей физические увечья. Его желания гораздо глубже.

 Жаль будет тебя выбрасывать,  замедляя ход качелей, с притворным прискорбием выдает Адам.  Хотя нет, вру. Не жаль, Эва.

Глава 3

День двенадцатый.

Свирепый порыв ледяного ветра едва не срывает с головы Исаевой черный берет. Чтобы удержать его, она машинально выпускает из рук полы наброшенной на плечи куртки. Содрогается от холода и тихонько ругается.

Уже который день подряд Ева пребывает в паршивом настроении. Расследование Титова и его последующее внезапное исчезновение заставляют ее чувствовать себя крайне напряженно. Исаева пытается перешагнуть господствующую в ней нервозность. Безразлично отбросить тот факт, что Адам зондирует ее мозги. Только ничего у нее не получается. Ева отчетливо понимает, что сдерживаемые ею эмоции не рассеиваются за сроком давности. Хлипкими массами наслаиваются в бесприютных уголках души.

Выработанное с годами равновесие оказывается под угрозой. Все стремится к нулю. Если не ниже, к минусовым отметкам. Кажется, любая мелочь может посодействовать грандиозному нервному срыву. Качни только, подтолкни  душу вывернет в истерике.