Ох, ухмыляется Верещагин, простите, Ирочка, я ваш телефон сломал? Я же говорюя ужасно неловкий. Вы не волнуйтесь, я вам все оплачу. В понедельник.
А сегодня, Ирочкадобирайся домой как хочешь, ведь живешь ты в сраных ебенях на другом конце Москвы. Я это читаю в его глазахвесь этот текст там пущен субтитрами.
Почему-то я не сомневаюсь, ни одна трусливая тварь из моих коллег мне не поможет. Не захотят они связываться с этим козлом.
И чего ты добиваешься? спрашиваю я спокойно, глядя в его глаза. Вот этим своим детским садом чего ты добиваешься, Антон Викторович?
Он шагает ближе, нависая надо мной. Дышит так тяжело, будто пробежал полумарафон, не меньше. И от него веет диким яростным жаром.
Какая жалость, что меня все это больше совершенно не волнует и не впечатляет.
Тебя, сучка, шипит тем временем этот поганец мне на ухо, я добиваюсь тебя. Поняла?
Мне смешно. Мне настолько смешно, что хочется захохотать.
И я себе в этом не отказываюсмеюсь во все горло, запрокидывая голову.
Это я тебе предлагала минут сорок назад, улыбаюсь максимально ядовито, с той поры предложение потеряло актуальность. И кажется, я тебе уже об этом говорила. Тогда. В зале. Помнишь?
Он багровеет. Да, малыш, я знаю, что теперь ты этого не забудешь. Надеюсь только на своих коллег, которые это наверняка сняли на телефоны. Я бы заимела это видео для коллекции.
О нет, рычит Антон, мне вообще плевать, что ты там говорила. Либо ты становишься моей шлюхой, Ирочка, и я трахаю тебя абсолютно в любое время, когда мне захочется, трахаю так, как я захочу и такчтобы все мои подчиненные слышали, как ты визжишь как сучка, кончая подо мной
Я. Визжу. Под ним.
Веселее предложения я в жизни не слышала. Придумал же. Богатая фантазия у этого щенка.
Мне понятно, что у него пригораетмужское эго, которое в ресторане поставили на коленочки. И в этой ситуации, когда, наверное, я должна быть оскорблена и напугана, мне хочется только рассмеяться.
Надо же, как его проняло. И надо же, как просто лечатся его обидки. Всего-то дать нужно
Хотя я понимаю, что дело не в этом. Ему нужно меня унизить, растоптать в глазах тех, перед кем я его швырнула на колени. Чтобы его секретарша не бегала ко мне, меня успокаивать, а ненавидела и презирала.
Ах, какая жалость, что мне совсем не страшно. Ему ведь невдомек, что самое важное в моей жизниэто я сама. И никогда в жизни я не позволю кому-то стать выше меня хоть даже на пару ступеней.
Либо что? с интересом уточняю я, чудом не смеясь. Что будет, если я не стану той, кем ты хочешь меня видеть, Антон Викторович?
Я тебя уничтожу, буднично откликается мудак, камня на камне не оставлю от твоей репутации. Тебя даже уборщицей в МакДак не возьмут. Да что там в МакДак. Даже уборщицей в магазинчике с тухлыми овощами тебе стать не светит.
Я улыбаюсь. Я настолько широко улыбаюсь, что мудак аж затыкается от этой моей улыбки.
В уме я понимаю, что наверное, он ждал от меня чего-нибудь другого. Страха. Отвращения. Протеста. Не улыбкини в коем случае. Но, к счастью, ничего другого у меня для него не имеется.
Ну, попробуй уничтожить, похлопываю его ободряюще по щечке, от чего Верещагина просто перекашивает. Такую издевательскую фамильярность в свой адрес он точно не ожидал.
Он просто не догоняет. Ну, и правдаа что он обо мне знает? Ох, сколько «приятных» сюрпризов его ожидает. И что я, дура, мешать ему? Нет, ни в коем случае.
Ирина, вдруг окликают меня слева.
Смальков.
И чего нужно третьему из трио мудаков?
Впрочем до Антона мне дела нет, я всего лишь поворачиваюсь в ту сторону.
Геннадий Андреевич стоит у белой машины такси.
Может, вас подвезти, Ирина? предлагает он, в этой машине места на двоих точно хватит.
Он точно в курсе, что тачки у меня нет. Я это знаю. Он пытался меня задержать на выходевозможно потому, что хотел прикрыть отъезд угонщиков. А возможноиз сочувствия?
Да не, бред какой-то.
И все-такиВерещагин от этого вопроса вздрагивает, будто его в поддых ударили и сейчас смотрит на партнера с такой искренней ненавистью, что сложно это проигнорировать.
Кому-то явно портят все планы. И как я могу отказаться от удовольствия подмахнуть этому облому для Верещагина?
Да, Геннадий Андреевич, будьте так любезны, доброжелательно произношу я.
Хотя в этом случае я к Проше, конечно, не поеду Позвоню с телефона Смальковаесли даст, а послеудалю номер. У Проши, конечно, анонимная симка, но не хватало, чтобы ему названивали всякие.
Я подбираю с асфальта раздавленный телефонможет, удастся его реанимироватьи шагаю в сторону нашего финансового директора.
Я понятия не имею, какие у Смалькова планы и какая мотивация, но сейчас по крайней мереесли выбирать из одного почти не адекватного ублюдка, и одногопочти не ублюдка и, кажется, адекватногоя, конечно же, выберу Смалькова.
Верещагин хватает меня за плечо.
Я тебя не отпускал, рычит он.
Какой же идиот. Даже стыдно, что два года своей жизни я потратила вот на это!
Я на каблуках и легче, и очень вероятно, что у меня ничего бы не получилось, но Верещагин пьян и стоит все-таки не очень твердо. Поэтому, перехватить его за кисть руки и выкрутить её ему за спинумне очень хорошо удается.
Выкрутить руки и уложить мордой на капот ближайшей тачкис такой силой, что тут же начинает выть сигнализация.
Я буду кровным врагом Антона Верещагина, не меньше. Он выдает только хриплое ругательство, дергается, пытается высвободить руки, но я умею держать так, чтобы вывернуться было сложно.
Ты мне не хозяин, Антон Викторович, сквозь зубы шиплю я, и лучше бы тебе понять это как можно раньше. Мне не нужны твои разрешения.
И я тебя не боюсь. Как бы ты ни дул свои щеки, пытаясь произвести на меня впечатление.
Сукахрипло шипит Антон.
Да-да, угадал, с этими словами я выпускаю его руку и торопливо шагаю в сторону ожидающего меня Смалькова. Благодаря шумящему в голове виски, Антон меня не догоняет. Так и остается стоять, глядя, как Геннадий Андреевич открывает мне дверь машины, и я в неё сажусь.
Только в машине я позволяю себе откинуться на спинку сиденья и прикрыть глаза.
Виски ломит голодным жаром. Сегодня я очень хочу причинять боль и наказыватьно я не могу рисковать тайной личности Проши, которая точно пострадает, если я приеду по тому адресу, на котором спина Проши устраивает свидания с плеткой.
А это значитсегодня мне придется как-то пережить без спущенного напряжения.
Я не поставлю на колени никого сегодня. И моя тьма останется в моей груди, будет раздирать меня изнутри.
И это тожееще одно «спасибо» Антону Верещагину. Боже, как мне его не убить-то вообще?
И все-таки, мне по-прежнему за эти два года очень стыдно. В конце концов, даже наш курьер и тот сейчас кажется более достойной кандидатурой на роль роковой страсти.
Глава 6. Ирия
Да, я слушаю?
Это я. У меня сменились планы. Я не смогу.
С той стороны трубки тихий вздох. Да, мой хороший, мне тоже ужасно плохо, что не получается. Мне нужна была эта пара часов, где были бы на одной встрече моя рука, моя плеть и твоя широкая спина, готовая принять мой гнев. И твои глаза, верно глядящие на меня снизу вверх. И все то другое, что ты уже умеешь и что можешь мне дать.
Боже, как мне это нужно сейчас
Жаль. Но во вторник все в силе?
Да, все по расписанию.
Что ж, я дождусь.
Я сбрасываю вызов, стираю номер телефона, как и собиралась. Номер засвечен, Проша уже сегодня уничтожит симку и скажет мне новый номер только во вторник, когда таки состоится наша с ним встреча. Или сам позвонит уже на мой номер. Таковы наши с ним правила. Больше всего на свете мы заботимся о его конфиденциальности. Она стоит во главе. При его положенииогласка его увлечений разрушит его репутацию. Это недопустимо.
Потому он и выбрал меня когда-то в качестве мастераправила моих клиентов были для меня на уровне законов. Я их никогда не нарушаю.
Уж я-то знаю, насколько это неприятно, когда твои границы нарушают
Я возвращаю телефон Смалькову, откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в боковое стекло
В такси тихо. Очень тихо.
Смальков только что надиктовал водиле мой адрес, водила присвистнулехать реально далеко, но присвистнул он скорее от восторгаибо сумма ему светит очень приличная.
Вы не волнуйтесь, если что, Ирина, дорогу я оплачу, тоном подлинного джентельмена замечает Геннадий Андреевич. Он звучит неожиданно трезво. Я думала, все их мудацкое трио пьяное в лохмотья.
Я не волнуюсь, негромко откликаюсь я. Это не было ничем страшнымзаплатить за себя в такси. И когда доедемя все оплачу сама, потому что не нужны мне никакие одолжения от друзей Антона Верещагина.
Вообще Смальковсамый взрослый в тройке учредителей. И пока наглый и напористый Антон вместе с Игнатом, с которым они два сапога пара, давит конкурентов и захватывает рынок, Смальковвдумчиво и обстоятельно выстраивает внутреннюю политику нашей конторы.
Онкоренастый, светловолосый, сероглазый, коротко стриженный. Смотрится матерым волком на фоне двух своих партнеровэтаких двух молодых альф. Но все равно онидрузья, это все знают. Вместе охотятся, вместе отдыхают (читайбухают), вместе ходят по бабам, ходят слухи, однудаже на троих на какой-то пьянке поделили.
Вы извините, что я сразу не объяснил вам про машину, вздыхает тем временем Геннадий Андреевич, если честно, не нашел нужных слов. Остановить Антона не получилось, он совершенно слетел с катушек. Я вызвал тогда такси сам, решил, что лучше вас забрать оттуда, а то совершенно непонятно, что сможет вернуть Антона в русло. Его волновали только вы, и он совсем никак не переключался!
Больно мне надо его волновать, тихо откликаюсь я, после всего того, что он устроилменя волнует только одно, как скоро появятся в газетах его некрологи и какое алиби мне надо иметь на день его убийства.
Черный юморнаше все. Выручает даже в очень неприятной ситуации. Даже, когда ты внешне спокойнаа все внутренности скручивает от отвращения к той грязи, в которую тебя окунули.
Верещагина волновала я.
Еще два часа назад я бы наверняка ощутила приятное копошение внизу живота от этого откровения. Нет, правдабыло бы приятно. Тогда!
Сейчаспочти оскорбительно. Будто помоями облили. Знаю я, что его волновалоя же его обидела. Посмела щелкнуть по носу.
Бедный мальчик, он повел себя как мудак, а его не погладили по головке!
Тем более, что правдакак я его волную? Как сучка, швырнувшая его на колени посреди ресторана с подчиненными? Было бы чем гордиться, ей богу. Мальчик воспылал желанием отомстить и ничем больше. В его вселенной гадости делать может только он. Все прочие должны терпеть и сглатывать.
Сколько его ждет дивных открытийох. Так сладко предвкушать!
Вы так блестяще вышли из ситуации, с ощутимым одобрением замечает Геннадий Андреевич, это было очень красиво. Хотя с точки зрения стратегии
Да, это было недальновидно, да, я знаю. С начальством не ссорятся. Но что мне было делать? Вытерпеть? Улыбнуться, будто ничего и не произошло? Может, еще и обслужить всех пятерых идиотов, ввалившихся ко мне?
Да без разницы, как оно с точки зрения стратегии, отвечаю я, прикрывая глаза. Я не рассчитываю оставаться на этой работе дальше. В конце концов, я высококлассный экономист с дипломом управленца. Если Антон Викторович об этом забылэто не мои проблемы. И как бы он там ни грозился испортить мне репутацию
Он вам угрожал? негромко спрашивает Смальков.
Угрожал, я пожимаю плечами, это не страшно, резюме работает лучше, да и у меня есть связи.
Правда озвучивать, что это за связи и откуда они у меня взялись, я не буду.
Это ужасно неприятная перспектива для нашей фирмытерять настолько ценного сотрудника, с убедительно искренним сожалением замечает Геннадий Андреевич, хотя я могу вас понять. Вы полностью имеете право на такую обиду.
Это называется не обида. Это называетсяЯрость. С большой буквы. И никак иначе.
Если я останусь в одной фирме с Верещагинымчерез три-четыре недели я его просто отравлю. Дихлофосом для тараканов. Напшикаю в кофе. А флакончик запихну куда-нибудь Антону с тыльной стороны. Или пилку для ногтей в горло затолкаю. На худой конец.
И сушить мне сухари лет на двадцать вперед.
Моя тьмаона ведь никуда не делась, клубится себе вокруг сердца, впивается в него голодными шипами, гудит.
«Щенок должен быть наказан».
О, да, должен!
Что мне было дано? Я поставила ублюдка на колени? Заломала на парковке? Мало! Чертовски мало!
Если бы этот мир работал как надоэтот вечер Антон бы закончил в растяжке на кровати.
За все этоза мудаков, которых он послал ко мне «скрасить одиночество», за угон тачки, за телефон и общий мудачизм в принципе.
За это было мало даже одной хорошей порки.
Незаменимых нет, Геннадий Андреевич, вы же знаете, холодно замечаю я.
Если заменишь единицу нулемзамена-то вроде и состоится, но будет ли этот обмен равноценен? вздыхает Смальков, явно ко мне подмазываясь.
А вот это уже не мое дело.
Пускай со всем этим разбирается Верещагин. А уж я постараюсь, чтобы в конце двух недель моей отработки моему преемнику досталось как можно больше самой неблагодарной работы.
Могла бы нагадить сильнее, например, перечислить платежи не туда, скажем, куда им следует поступать, или опоздать перечислением налоговых взносовно тут проблемы грозили бы уже мне. Материальная ответственность и прочая херня у меня имелись.
Смальков вздрагиваету него в кармане начинает вибрировать телефон. Он достает его из кармана, смотрит на дисплей, ухмыляется.
Кажется, наш с вами босс не может простить мне ваше похищение, Ирина. Вы серьезно запали ему в душу.
Я молчу.
Если честно, у меня нет желания комментировать поведение Верещагина. Мне вообще плевать, что он там и кому не может простить. Кому-то явно алкогольные пары отшибли последние мозги.
В душу я ему запала
В яйца, скорее, по которым я его метафорически двинула так, что они как колокола и зазвенелина три улицы вокруг. И ничто его не интересует сейчас, кроме оскорбленного самолюбия. Вот только придется ему свои яйца оставить при себе. В этот разни черта ему не светит. Он меня не напугал и не напугает.
Пальцем не шевельнут, чтобы его самолюбию полегчало. Повезет ему, если он проспится и поймет, в каком месте был куском дерьма.
Судя по тому, насколько я знаю его характерна удачу рассчитывать не стоит.
А телефон не унимается, бьется и бьется в ладони у Геннадия Андреевича. Антон Верещагинупрямый как козел, только не хочется мне оскорблять это благородное животное подобным сравнением.
Обычному пьяному морепо колено, Антону жепо щиколотку, не выше.
Смальков с минуту смотрит на дисплей, а потом пожимает плечами и принимает звонок.
Да, Антон, голос у Смалькова звучит невозмутимо. Он слушает, а потом так же спокойно возражает: Ну, а ты что хотел, братец? Трепать Ирине нервы, пока её инфаркт не хватит? Или пока не хватит тебя?
Я не хочу подслушивать. И слушать в общем-то тоже. Но я слышурычащие интонации голоса Верещагина и спокойные ответы Геннадия Андреевича.
Ну, нет, братец, давай ты уже уймешься, категорично бросает в трубку Геннадий, тебя занесло с самого начала и во всем виноват только ты сам. Протрезвеешьсам поймешь. Оставь Ирину в покое. В конце концов, ты уже более чем достаточно начудил сегодня.
Я сижу, скрестив руки на груди. Пальцы левой руки вытягивают из-под блузки цепочку с подвеской, стискивают её. Только поэтому я понимаю, что очень нервничаю. Как и всегда, когда теряю контроль над ситуацией. Когда этот контроль перехватывает кто-то другой. Даже на чуть-чуть
Красивый у вас кулон, Ирина, задумчиво замечает Смальков, и я вздрагиваю, чуть выныривая из собственных места. Телефон с погасшим дисплеем лежит у него на колене, под ладонью. Он уже закончил разговор.
А, да, спасибо, растерянно откликаюсь я, пытаясь нашарить только что проскочившее в голове спасибо, это память кое о чем.
Не расскажете? Смальков наклоняется чуть ближе, даже придвигается, вторгаясь в мое личное пространство.
Совершенно точно очевидно, что он пытается свести расстояние на нет, так же как и то, зачем он это делает. Уж больно откровенно он на меня пялится, то и дело соскальзывая глазами в расстегнутый на три пуговицы ворот блузки.