Как это понять?
Понимаете, как и наш Спаситель, я должен быть невосприимчив к искушениям мира, плоти и дьявола.
А-а протянула она, не зная, что еще сказать, и боясь обнаружить свое огорчение по поводу того, что скоро уже не сможет с ним видеться.
Если честно, дьявол меня не очень беспокоит, весело продолжал он. Вот остальные два пункта соблюсти будет посложнее
Дебора вдруг испугалась. О чем это он толкует? Зачем она позволила втянуть себя в этот разговор? Нервно и торопливо она произнесла:
Вы меня простите, но мне пора спать.
Усилием воли Дебора заставила себя повернуться и двинуться в Сторону погруженной во мрак лестницы.
Тим проводил ее долгим взглядом. Сейчас его распирало нечто большее, чем простое любопытство. Ему отчаянно хотелось знать, что именно в Писании она читала.
Он взял в руки ее книгу, Библию издательства «Сончино» с параллельным англо-еврейским текстом. Глаза упали на строчки: «возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими»
Теперь он был убежден, что прочесть их его толкнула какая-то сила свыше.
«Может быть, мистер Вассерштайн еще не лег и позанимается со мной ивритом», подумал он.
Дебора была одновременно возбуждена, смущена и напугана. Ей надо было с кем-то поговорить, а единственным человеком, кому она могла довериться, был ее младший брат.
О Господи сонным голосом проворчал Дэнни, когда она тихонько постучалась к нему в комнату и вошла. Уже почти двенадцать!
Дэнни, пожалуйста! Мне надо с тобой поговорить.
Поняв, что дело срочное, он сел.
Ладно, протянул он, зевая. Что там у тебя стряслось?
Это касается ты знаешь нашего шабес-гоя?
А, Тима отозвался Дэнни. Хороший парень, разве нет?
Гм-мм Не знаю, запинаясь, сказала Дебора.
Эй, Деб! простонал Дэнни. О чем, собственно, речь?
Ты знал, что он говорит на идише?
Знал, конечно. Я с ним несколько раз разговаривал. И ради этого ты будишь меня посреди ночи? У меня есть возможность выспаться один раз в неделю!
А тебе не кажется, что это странно? не унималась Дебора.
Да нет Тим вообще не такой, как все.
В каком смысле? спросила она, торопясь узнать все, что было можно, об этом юноше, покорившем ее воображение.
Один раз, когда этот шайгец Эд Макги хотел меня убить, Тим подоспел и надавал ему. Дерется он просто классно! Если честно, я его так и не отблагодарил. Просто дал деру, и все. Он помолчал, потом посмотрел на сестру. Та нервно кусала губы. Так что ты мне хотела сказать-то?
Дебора вдруг поняла, что даже брату доверяться очень рискованно.
Ничего, ответила она. Прости, что я тебя разбудила.
Она направилась к двери.
Эй, Деб прошептал Дэнни.
Что?
Он ничего не пытался ну, ты понимаешь
Нет, не понимаю!
Отлично понимаешь! Так что?
Не глупи!
Нет, Деб, это ты не глупи.
Всю неделю Дебора с нетерпением ждала пятницы. Но не из обычных благочестивых соображений. У нее была особая причина, которая одновременно приводила ее в возбуждение и тревогу.
На этот раз Тим появился еще раньшечерез каких-то десять минут после того, как вся семья разошлась по спальням.
Еще только четверть одиннадцатого! в испуге зашептала она.
Я следил с улицы, признался Тим. Как увидел, что ты одна, подумал, что уже можно
Нет, нельзя! сказала она. Можешь погасить свет и уходить. Мне не следует с тобой говорить. Ты разве этого не знаешь?
А мне не следует говорить с тобой. Ты этого тоже не знаешь?
Оба замолчали. Наконец Дебора спросила тихим голосом:
Почему?
Нас в школе учат не общаться с иноверцами. А недавно рассказывали, что еврейские девушки все, как на подбор, вероломные Иесавели.
Иесавель не была еврейкой! возмутилась Дебора. Но у тебя в школе, наверное, считают, что все неправедные люди обязательно евреи.
Неправда!
Тогда скажи мне хоть что-то приличное, чему вас учат! потребовала она.
Христос сказал: «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».
Наш мудрец Гилель сказал то же самое.
А кто раньше был?
Ну, ответила Дебора, Гилель жил в первой половине первого века.
Христос тоже.
Они молча уставились друг на друга.
И вообще, к чему этот спор? спросила Дебора.
К тому, что иначе ты вообще не станешь со мной разговаривать.
А кто тебе сказал, что я этого хочу?
Ну, понимаешь, этого хочу я, тихо сказал он.
Но почему? спросила она, сама не зная, зачем задает этот вопрос.
Потому что ты мне нравишься, ответил Тим. Я тебя не обидел?
При всей кажущейся невинности этих слов, они были самым интимным признанием, сделанным мужчиной женщине. Дебора не могла сдержать нахлынувших эмоций.
Нет, не обидел. Мне только интересно, что я такое сделала, что ты это чувствуешь.
Тим улыбнулся.
Да вообще-то, ничего. Но ты же ничего не можешь поделать со своей красотой!
Где-то в глубине души Дебора была шокирована. Даже блистательный Ашер Каплан не позволял себе подобной фамильярности. Но этот первый комплимент, полученный ею как женщиной, ее опьянил. Как бы сильно она ни старалась убедить себя, что эти слова не соответствуют действительности, ей хотелось слышать их снова и снова.
Давай сменим тему, попросила она.
Давай. Конечно.
Воцарилось неловкое молчание. Первым его нарушил Тим, задав неожиданный вопрос:
Ты когда-нибудь была в кино?
Нет. Нам это запрещено. Объяснять слишком сложно. А почему ты спрашиваешь?
Ну, я просто подумал, если бы я был еврей, мог бы я тебя пригласить? Некоторые из ваших ведь ходят в кино, правда?
Но не ортодоксальные евреи. То есть
В этот миг начали бить часы, и оба вдруг осознали, что их разделяет не ширина журнального столика, а непроходимая пропасть между двумя религиями.
У меня для тебя сюрприз, прошептал Тим.
Какой же? Она опять смутилась.
Он тихонько прокашлялся и извинился:
Надеюсь, у меня не слишком ужасный акцент. И прочел на иврите:«Тогда выступил ко вратам народ Господень. Воспряни, воспряни, Девора! воспряни, воспряни! воспой песнь»С сияющими глазами он гордым голосом произнес:Книга судей, глава пятая, стих двенадцатый.
Она была тронута.
Песнь Деворы. О господи! Она улыбнулась. Не знаю, радоваться мне или смущаться.
Пожалуйста, порадуйся, честно попросил Тим.
В следующее мгновение он оказался рядом с ней на диване. Это произошло так быстро, что Дебора не успела даже испугаться.
Я хочу тебя поцеловать, пробормотал он.
Нельзя!
Но в тоне ее не было протеста.
Тим зашептал быстро-быстро, словно боясь, что сейчас настанет конец света:
Дебора! Я должен сказать тебе сейчас, иначе у меня никогда больше не хватит смелости Я Я Мне Ты мне очень нравишься.
Она закрыла глаза, но не отодвинулась, почувствовав какое-то прикосновение к своей шее. Это Тим робко до нее дотронулся. И тут же она ощутила его теплые губы на своих губах.
Никогда прежде Тим не испытывал ничего подобного.
Дебора была так перепугана, что не ответила на поцелуй, и все же ей хотелось навечно продлить это мгновение, от которого по спине у нее побежала дрожь.
И в этот миг в комнату вошел рав Моисей Луриа.
Тим моментально вскочил на ноги.
В гостиной горела только одна лампата самая, которую Тиму надлежало погасить, за это ему платили жалованье.
Несколько мучительных секунд рав молча смотрел на них, затем заговорил неестественно спокойным тоном:
Итак, дети, что это все значит?
Папа, это я виновата! торопливо сказала Дебора.
Нет, рав Луриа, поспешил возразить Тим, это я виноват. Я один! Это была моя идея почитать ей на иврите.
Раввин поднял брови и тихо переспросил:
На иврите?
Тим занимается с мистером Вассерштайном.
Рав Луриа немного подумал, потом, сохраняя это загадочное спокойствие, произнес:
Похвально, что христианин имеет желание читать Библию в оригинале. Только для какой цели, хотелось бы знать? И почему в качестве слушателя выбрана Дебора? Я бы с большим удовольствием поручил его обучение кому-нибудь из моей ешивы. Итак, я спрашиваю: что тут происходит?
Совесть снова заставила Тимоти заговорить первым.
Рав Луриа, бесстрашно заявил он, это я все затеял. Виноват один я. Пожалуйста, не гневайтесь на Дебору!
«Не гневайтесь»? Молодой человек, эта ситуация порождает нечто большее, чем гнев. После паузы он добавил:Итак, если вы соблаговолите оставить ключи, мы расстанемся по-хорошему. И навсегда.
Тимоти, как в столбняке, достал из кармана ключи и выложил на стол. Звон металла нарушил священную тишину шабата. Он бросил взгляд на Дебору.
Дебора, мне очень жаль. Но я не сомневаюсь, что твой отец поверит, что ты
Спокойной ночи, с нажимом произнес рав Луриа.
Отец с дочерью остались одни. Ее едва освещал тусклый свет единственной лампы. Он оставался в тени, такой густой, что был почти невидим. Как сам Господь.
Перепуганная Дебора физически ощущала исходящий от отца жар гнева. Она была уверена, что он сейчас подвергнет ее бичеваниюесли не физически, то словами.
Но он ее удивил.
Дебора, мягко произнес отец, зря я на тебя рассердился. Я сам виноват. Я знаю, ты хорошая девочка, но у тебя было искушение. Вот каким образом бесовский промысел толкает нас на грех.
Я не грешила! прошептала она.
Рав воздел очи к небесам и поднял руки. Потом снова взглянул на дочь и тихо произнес:
Иди спать, Дебора. Мы поговорим, когда кончится шабат.
Она молча кивнула и стала подниматься по лестнице. Ступени всегда скрипели, но сегодня в каждом их звуке ей слышались обвиняющие голоса.
Она прошла к себе и, не раздеваясь, упала на постель. Внешнее спокойствие отца не оставляло ей никаких иллюзий. Она знала, что завтра, едва взойдут три вечерних звезды, он вынесет ей свой приговор. И она его заслужила.
Она опозорила родительский дом, осквернила святой шабат и обесчестила всю семью.
Но в калейдоскопе ее чувств было еще кое-что. Чувство вины перевешивалось тем ощущением физического трепета и возбуждения, какое она испытала от прикосновения Тимоти.
Сидя за столом за чашкой утреннего кофе, рав Луриа ничем не проявлял гнева, вызванного событиями вчерашней ночи. Вдвоем с Дэнни они рано ушли в шул. Спустя полчаса следом направились женщины. Дебора с ужасом ждала, что скажет мама, когда они останутся одни. По выражению лица Рахели и тембру ее голоса Дебора чувствовала, что отец ей все рассказал. Но мама не произнесла ни слова.
Наконец день сменился вечером. Из своей комнаты, куда она в страхе уединилась, Дебора слышала, как внизу хлопнула дверь. Больше ждать она была не в силах. Она встала, сполоснула лицо холодной водой и спустилась.
Рав был поглощен хавдалахом, ритуалом, знаменующим окончание шабата. Ангелы субботы улетели. Вновь надвинулся бренный мир во всем его несовершенстве.
По привычке Дебора сразу прошла в кухню, чтобы помочь матери с мытьем посудыпоследнее напоминание о священном дне отдохновения. Она была уверена, что сейчас войдет отец и пригласит ее для разговора наедине. Но этого не произошло. Вместо этого он удалился к себе в кабинет.
Прошел почти час, когда оттуда раздался негромкий голос:
Дебора, приди, пожалуйста, ко мне.
Она хорошо подготовилась. Последние двадцать четыре часа она провела в отчаянных поисках способов искупить свой грех и смягчить отцовский гнев. Одновременно она отлично понимала, что от нее потребуются какие-то жертвы.
Едва ступив на порог кабинета, Дебора выпалила:
Папа, я выйду замуж за Ашера Каплана.
Отец мягким жестом пригласил ее сесть.
Нет, дорогая, в сложившихся обстоятельствах я не стану просить рава Каплана об этом браке.
Дебора лишилась дара речи. Она похолодела, в голове у нее помутилось.
Дитя мое, медленно и взвешивая каждое слово, продолжал рав, это моя вина. По глупости я считал, что, когда он приходит, ты уже у себя в комнате.
Он помолчал, потом пробормотал:
Я думаю, лучше тебе будет уехать.
Дебору как ударило.
Куда куда ты хочешь меня сослать?
Дорогая моя, с печалью во взоре произнес он, я не посылаю тебя в Сибирь. Я говорю о Святой Земле«Златом Иерусалиме». В конец концов, всего несколько месяцев, как Всевышний объединил град Давидов в одно целоеи притом всего за шесть дней, чтобы на седьмой израильские солдаты смогли получить отдых. Думаю, ты должна с радостью смотреть на открывающуюся тебе новую жизнь.
«Новую жизнь? подумала Дебора. Он изгоняет меня навсегда?» Она сидела молча, потом неуверенно спросила:
А чем я там буду заниматься?
Рав Лазарь Шифман, который руководит нашей ешивой в Иерусалиме, согласился найти семью, в которой ты станешь жить. И ты закончишь школу.
Отец наклонился через стол и посмотрел ей в глаза.
Послушай меня, Дебора. Я всем сердцем тебя люблю. Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы ты жила на другом краю земли? Мне это очень больно сознавать, но я делаю это для твоего же блага.
Она молчала.
Наконец спросила:
Папа, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
Ты можешь пообещать мне, что забудешь этого христианина. Что будешь вдыхать священный воздух Иерусалима и очистишь душу от этого злополучного эпизода.
Он снова вздохнул и закончил разговор:
Иди лучше помоги маме.
Мы уже все помыли.
Помоги собрать твои вещи!
А когда я еду? Она чувствовала себя листком, безвольно летящим под порывом ветра.
Завтра вечером, с Божьей помощью.
12Дэниэл
Однажды в раннем детстве отец научил меня одной житейской мудрости. Чудом спасшись от холокоста, он поведал мне следующую формулу: предусмотрительный еврейэто тот, у которого всегда есть паспорт на себя и каждого члена семьи. И совсем мудрый еврей это тот, кто всегда носит свой паспорт с собой.
Так и вышло, что, еще не достигнув совершеннолетия, мы все уже имели паспорта. Этот ритуал по значению уступал только моему обрезанию. В первом случае это был договор с Господом, во второмс таможней и иммиграционными властями. Но никогда, в самом страшном сне, я и думать не мог, что эта мера предосторожности некогда ускорит изгнание моей сестры.
Последний вечер Деборы в Бруклине ознаменовал для нас обоих конец нашего детства. Каждый миг мы старались быть вместе, не только для того, чтобы утешить друг друга, но и чтобы смягчить боль разлуки, которая ожидала нас на многие месяцы, а может, и годы.
Я чувствовал свою полную беспомощность и отчаянно хотел что-нибудь сделать. Вот почему я был счастлив, когда Дебора наконец шепнула трагическим голосом:
Дэнни, ты можешь сделать мне одолжение? Только это может оказаться опасно!
Я испугался, но от этого моей решимости помочь сестре не убавилось.
Конечно! Что надо сделать?
Я хочу написать Тиму письмо, но не знаю, как его ему передать.
Пиши, Деб, ответил я. Я опущу ему в ящик по дороге в школу.
Но тогда увидят его родные!
Хорошо, хорошо, не дал я договорить. Я сегодня же ему отнесу.
Она обхватила меня за шею и долго не отпускала.
Дэнни, как я тебя люблю! прошептала она.
Это придало мне смелости, и я спросил:
А еготоже любишь?
Немного подумав, она сказала:
Я не знаю.
Было начало третьего. Я дождался, пока все наверняка уснут, включая Дебору. Я завязал шнурки и помчался по пустой и темной улице.
Было что-то зловещее в этом беге по окутанным туманом, безлюдным улицам, освещаемым только тусклым светом фонарей.
Я находился в самом сердце католического квартала, и мне казалось, что на меня сейчас враждебно глядят даже окна домов. Хотелось убраться оттуда поскорее.
Как можно быстрее я добежал до дома Делани, подобрался к крыльцу и подсунул письмо под дверь. Дебора сказала мне, что Тим встанет первым, потому что по утрам он зачем-то ходит к мессе.
После этого я во весь опор рванул домой. Отдышавшись, я тихонько отворил дверь и на цыпочках вошел внутрь.