- Но
Дима смиряет меня взглядом, и я послушно замолкаю. Зажмуриваюсь. Ветер откидывает назад мои короткие волосы, крыша нагревается от моего тела, и неожиданно для себя я вновь думаю о полете. Это должно успокоить, помочь восстановить дыхание. Вспоминаю десятки бумажных самолетиков, падающих на меня с неба, и представляю, что я одна из них. Лечу, сталкиваюсь со стеной, врезаюсь в порывы ветра. Меня шатает, прокручивает, подкидывает вверх и тянет вниз, но мне приятно, потому что мой полетмое самое сокровенное желание. Иногда мне кажется, что я вот-вот коснусь земли, и на этом все закончится, но нет. Внезапные воздушные руки поднимают меня к небу и опять отпускают на свободу, растягивая и продлевая моменты перед смертью.
Медленно ослабляю хватку и выпускаю футболку Димы из пальцев. Набравшись храбрости, переворачиваюсь на спину и раскрываю глаза. Надо мной небо. Как всегда беззвездное. Черное, высокое. Ветер свистит в ушах, огни смазанными линиями проносятся с обеих от меня сторон, и я улыбаюсь, пробуя на вкус не приевшееся желание умереть, а новое желание прочувствовать все, что только можно каждым сантиметром моего тела. Ощутить воздух, невесомость, запах скошенной травы. Я думаю: в том и состоит жизньв мелочах. В мгновениях. Я не вспомню, как шла по улице, но вспомню, как улыбалась, рассматривая небо. И мне хорошо. Так хорошо, что я забываю о сомнениях и страхе. Я просто парю над асфальтом, касаюсь плечом плеча парня, и неожиданно чувствую, что он сжимает мою ладонь. Этот момент я также запомню. Как один из самых счастливых.
- Ты мне дорог, - шепчу я и смотрю на Диму. Он тоже на меня смотрит. Его волосы волнами развиваются от ветра, футболка парит, наверняка, щекочет тело. Парень крепче сжимает мою руку и отвечает:
- Ты мне тоже.
В голове звучит песня девяносто третьего года Рэйчел ПортманНикогда не отпускай меня, под которую родители каждый раз танцевали в зале на годовщину свадьбы, сжимая друг друга в объятиях, опираясь друг на друга телами. Я смотрела на них и думала: что же может так притягивать людей, что может сделать их такими зависимыми, безвольными. Теперь я знаю. Ответ в его глазахнеобычных и особенных. В моих глазахсветящихся, ищущих спасения. Дима криво улыбается, я тоже улыбаюсь. Думаю, не зря люди привязывают себя к какому-то определенному человеку. Он помогает находить свет тогда, когда совсем темно. Как, например, сегодня.
Автобус тормозит, водитель пару раз сигналит. Наверно, это знак, потому что Дима вздыхает и приподнимается:
- Наша остановка.
Мы осторожно спускаемся, благодарим парня, кажется, Костю. Он уезжает, я осматриваюсь и понимаю, что стою перед зданием городской филармонии, напичканным различными цветными подсветками, плакатами, надписями. Недоуменно вскидываю брови и поворачиваюсь к Диме:
- Мы идем на концерт?
- Объясню внутри.
Вместо того чтобы пройти через главный вход, парень ведет меня к очередной лестнице. Хочу спросить, к чему такие испытания, но не решаюсьнаверно во всех его поступках есть смысл. Проходим за здание, поднимаемся на третий этаж. Там Дима открывает квадратное, широкое окно, пропускает меня вперед и предупреждает:
- Смотри под ноги.
- Разве это законно?
- Не волнуйся. Нам никто ничего не скажет.
Убедительно. Отчасти.
Пролезаю через раму. Оказываюсь в маленькой, пыльной комнате. Кажется, тут хранят ненужные инструменты. Осматриваюсь, обхватываю себя руками за талию и морщусь: что мы здесь забыли?
Дима прыгает следом, выпрямляется и уверенно двигается к двери.
- Знаешь, куда идти?
- Конечно. Раньше я часто проводил тут время.
- В этой комнате?
- В филармонии. Пойдем.Парень берет меня за руку.Сейчас ты все поймешь.
Следую за ним. Проходим через длинные, широкие коридоры, освещаемые тусклыми, настенными лампочками. Сначала мне кажется, что в здании пусто, но затем я слышу музыку, тихую, приглушенную. Удивленно вскидываю брови и с интересом бегу дальше.
Через несколько минут, парень останавливается, открывает массивную, деревянную дверь, отделанную золотыми лепестками роз, и пропускает меня вперед. Это проход на балкон, в зал. Под нами портер, там расположилась небольшая горстка людей в черной одежде. На сцене играет оркестр. Мелодия грустная, драматичная, но очень красивая. Я завороженно придвигаюсь к краю, опираюсь о перила и шепчу:
- Как здесь удивительно.
Сводчатые, бронзовые потолки, огромные люстры. Толстый, багровый занавес, покрытый золотыми узорами. Я думаю, что никогда не видела ничего подобного, но наверно я ошибаюсь.
- Все-таки привел меня на концерт, да?Улыбаюсь, но, обернувшись, понимаю, что лицо Димы ужасно бледное. Парень стискивает зубы, неуверенно подходит к перилам.Что с тобой? - Он не отвечает. Опускает взгляд вниз, на гостей и горбится еще больше, словно на него упал целый потолок.Дима?
- Видишь тех мужчину с женщиной, на первом ряду?Киваю.Это мои родители.Хочу спросить, что они здесь делают, но не успеваю: парень продолжает недовольным голосом, - мама опять напялила это платье, господи. Зачем? Я же просил ее. Похороны прошли.
Он покачивает головой, сжимает пальцами перила так сильно, что они бледнеют, и я догадываюсь: речь идет о смерти его сестры.
- Она играла на фортепиано, - словно прочитав мои мысли, говорит Дима.Занималась музыкой, в оркестре. Нам сказали, ребята хотят устроить вечер памяти в ее честь, как приятно, да? Только данный жест не залечивает раны, а наоборотраскрывает их. Я просил родителей отказаться, говорил, что это только напомнит о боли, но они не услышали меня. Как всегда.
Дима валится в кресло. Смотрит куда-то вперед.
- Эй, - я сажусь рядом.Просто родители не такие же сильные, как ты.
- Мира. Я солгал тебе.
- В смысле?
- Я не смирился. Ни на секунду. Все, что я делаюэто отголоски, последствия. Ради моей сестры.
- Причем тут твои отголоски? Поверь, то, что ты не пытался вскрыть себе веныэто уже огромное достижение, - мне хотелось пошутить, но вышло как-то грустно. Дима даже не повел бровью.Слушай, ты отлично держишься.
- Я с ума схожу. Не контролирую себя. Пытаюсь всем помочь, хочу хоть как-то оправдать свое поведение.
- Какое поведение? - Парень переводит на меня взгляд, и я пугаюсь. Эмоция в его глазах настолько сильно шокирует меня, что я даже замираю. Там гнев.Ты чего?
- Извини, - чеканит парень и резко встает.Я не должен был.
- Не должен был что?
- Приводить тебя. Это личное, но мне показалось, что ты сможешь меня понять, принять таким, какой я есть. Я ошибся.
- Мне ясны твои чувства. Я каждый день испытываю то же самое.
- Вряд ли.
- О чем ты?
- Это трудно описать, - Дима стоит ко мне спиной. Вновь сжимает перила, правда, теперь я вижу, как от злости трясутся его плечи, слышу, как тяжело он дышит, и мне действительно становится страшно. Медленно поднимаюсь, хочу подойти к парню, но не решаюсь.Помнишь пузыри в твоей голове? В моей они тоже есть.
- Пузыри?
- Да, ты рассказывала, они взрываются и тебе тут же хочется покончить с собой. Вспоминаешь? Ну, в тот день, когда ты решила напиться снотворного. В пятнидельник. Поняла? Так вот, я почти всегда контролирую их, но бывают моменты, когда не могу. Когда я срываюсь. Это редкость. В основном, мне хорошо. Я пытаюсь помогать людям, оказываюсь в нужный момент в нужном месте, поддерживаю их, если это необходимо. На самом деле, это не моя идея, такую терапию посоветовал доктор.
- Доктор?
- Да, он вечно пытается свернуть мои мозги в трубочку. Раньше заставлял давиться таблетками, теперь говорит концентрироваться на хорошем.
Ошеломленно вскидываю брови. Дима тоже ходит к психологу? Мне не по себе. Вижу, как напряжено тело парня, как грузно он дышит, и почему-то боюсь, что сейчас именно тот момент, когда он может взорваться. О, господи. Одна моя часть хочет убежать, другаяпросит остаться. Это ведь тот милый незнакомец с гетерохромией радужной оболочки. Неужели он может быть опасным?
- Знаешь, что хуже, чем смотреть на девушку, болеющую раком? Смотреть на ее родителей. Я думаю, тогда мама и свихнулась, когда Арине поставили диагноз. Ненормальная дура.
- Зачем ты так?недоуменно восклицаю я.Это неправильно!
- А как нужно, Мира?срывающимся голосом интересуется Дима и оборачивается. Его глаза припечатывают меня к земле, просто сжигают. И теперь я действительно хочу убежать, прямо сейчас, потому что в таком виде парень жутко меня пугает. Но я не могу даже пошевелиться. Смотрю на то, как он зло кривит рот и кричит, - как назвать женщину, подстригшуюся на лысо после чужой химиотерапии? Как ее назвать, если с апреля она не снимает черное платье? Даже спит в нем. Хочешь, чтобы я к ней нормально относился? Не могу. Не могу даже находиться с ней рядом! И папа не может, сам чахнет. Денег нет, он на работе убивается, а она только и делает, что наглаживает свой траурный костюм днем и ночью, днем и ночью!
Не знаю, что ответить. Сглатываю, пытаюсь подать хотя бы какой-нибудь звук, но не успеваю.
- Я напугал тебя.
- Нет, - я растеряно мотаю головой.Все нормально.
- Я напугал тебя! Зачем лгать?срываясь с места, орет Дима и, остановившись прямо перед моим носом, повторяет.Зачем обманывать? - Его крик врезается в меня, словно клинок, и я сжимаюсь, будто губка, превратившись в смятое, беззащитное существо. Думаю, в глазах слезы, потому что мне больно. Внутри разбивается последняя надежда на добрых людей. Под музыку, льющуюся со сцены, я вновь возвращаюсь к началу. Возвращаюсь в точку, где нет света и нет обратного пути.Прости, - вдруг шепчет он, широко раскрывая глаза, - прости меня, - и неожиданно кладет голову мне на плечо.
Не двигаюсь. Руки держу прямо, не моргаю, смотрю перед собой на люстру и думаю: это нереально. Это не Дима. Нет, это не тот человек, который пускал самолетики с неба, который бежал со мной по мостовой и пел песни. Не тот человек, который заставил меня залезть на крышу автобуса, сжал мою руку. Это кто-то другой, да! Я ошибаюсь, или сплю, но это точно не Дима. Такого быть не может. Мысленно качаю головой, отнекиваюсь, а он все так же облокачивается на меня. Обнимает за талию, дышит так громко, что перебивает музыку, и шепчет: прости, я не хотел, прости, а мне лишь кажется, что я просто попала в чей-то кошмар.
- Все нормально, - не своим голосом, отвечаю я. По щеке катится слеза.Все хорошо.
- Прости меня, Мира.
Образ сильного парня разрушается, просто падает, как под корень срубленное дерево. Теперь я вижу настоящего Диму, вижу его чувства и не ощущаю прежнего восхищения. Нет, я ни в коем случае не испытываю отвращения. Может, мне страшнода, но отвернуться от парня попросту потому, что он оказался таким же, как и все: слабым, разбитым, бессильным против смерти человекомсмогу ли я? Разве за такое ненавидят? Разве из-за такого бросают?
Самым неожиданным образом человек, поддерживающий во мне жизнь, вдруг сам стал тем человеком, которого нужно поддерживать.
Я пытаюсь взять себя в руки. Скидываю с лица ужас, медленно поднимаю ладони и кладу их на его спину. Надеюсь помочь, хотя сама готова развалиться на части. Мне почему-то так обидно. Так страшно. Что он может с собой сделать? Что он может сделать с другими? Закрываю глаза крепко-крепко, откидывая назад жуткие мысли, и шепчу:
- Я с тобой.
- Но я обманул тебя.
- Ничего. Мы справимся. Ты справишься.
- Пузыри опять в моей голове. Они опять взрываются.
- А ты переключись на что-нибудь другое. Вспомни слова доктора: подумай о хорошем.
- Мой докторидиот. Ему самому впору найти психиатра.
- Дим, - нагинаюсь, приподнимаю лицо парня и встречаюсь с ним взглядом, - зацепись за что-то, попробуй.
- Тебе это никогда не помогало.Кривя рот, отвечает парень. Его глаза красные, будто он плакал, и мое сердце взвывает. Не могу видеть его таким.
- В моей жизни не было ничего такого, за что можно было бы ухватиться.Помолчав добавляю.До этих пор.
- Мира, я ввел тебя в заблуждение. Сначала хотел помочь, а потом сам стал за тебя держаться. Помнишь тот день в больнице?Киваю, и он тихо продолжает, - я тогда слышал пузыри, но не сорвался.
- Вот видишь. Ты справился.
- Только благодаря тебе.
- Сейчас я тоже рядом.
- Но теперь в твоих глазах нет прежнего восхищения. Теперь ты другая.
Я собираюсь ответить, что это не так, что он ошибается, но не отвечаю. Просто молча смотрю на парня и пытаюсь придумать, как спасти нас обоих. Если он держится за меня, а я за неговсе просто, ведь так?
- Пойдем, - касаясь его лица, шепчу я, - мы справимся. Переживем эту черную полосу и, наконец, сможем нормально жить. Как-то мой доктор сказал, что, страдая, я становлюсь эгоисткой, что людей много, бед тоже, и нужно просто оставаться сильной. Я хочу, чтобы мы были сильными, а ты?
Дима лишь кивает. Думаю, это согласие, потому сжимаю его руку и тяну к двери.
- Идем, нам не нужно здесь находиться.
- Считаешь, смена обстановки поможет?усмехается парень.Боюсь, проблема гораздо больше, чем весь этот чертов зал.
- Проблема меньше, поверь мне.
Хочу сказать, что она в его сестре, но думаю, он и так об этом знает. Собственно, как и я знаю, что моя проблема в родителях.
Мы с Димой прекрасно понимаем: смерть близких ломает лучше чьих-то рук. Но насколько разными бывают последствия. Я хотела умереть, а что он? Что же он такое сделал, из-за чего сейчас так страдает? Отчасти мне страшно. Отчастидурное слово. Я бы хотела выкинуть его из головы, как и хотела бы выкинуть из головы этого парня. Но не могу. Трудности выпадают на пути каждого, так ведь? Нужно просто выдержать их, найти способ. Нет ничего сложного в решении проблем, когда рядом есть тот, на кого можно положиться.
Мы выходим из филармонии, а я все никак не могу отделаться от вопроса: что я делаюрассуждаю или безудержно пытаюсь себя обмануть.
Доктор,
Все стало совсем другим. Я знаю, что пишу Вам во второй раз, но попросту не могу себя остановить. Мне хочется кричать, хочется, как в том фильме про наркоманов, набрать себе до краев ванну и заорать под водой во все горло, да так сильно, чтобы оно вспыхнуло, загорелось, чтобы стало ужасно больно. Но так как это невозможно, я решила высказаться здесь, на бумаге. Надеюсь, Вам не в тягость прочитать очередное письмо очередной пациентки. Уверена, вы и раньше пользовались данным трюком. Типа успокаивает. Хорошо, если так.
В предыдущем письме я пыталась шутить, направоналево кидалась метафорами. Сейчас не хочется. Мне страшно.
Я познакомилась с человеком, который недавно спас мне жизнь. Такое чувство, словно произошло это несколько лет назад, но нет. Дайте подумать. Наверно, в прошлый вторник, или среду. Он не просто уберег меня от самоубийствада, простите, не сдержалась, пыталась вновь покончить с собой, - он заставил меня вновь поверить в хорошее. Но сейчас этот человек изменился. Или нет. Неправильно. Скорее всего, я просто узнала его лучше и поняла, что в нем темного, возможно, гораздо больше, чем светлого.
Я не знаю, что делать. Я боюсь таких перемен. Боюсь его в том числе. Еще боюсь, что не смогу помочь, ведь сама нуждаюсь в помощи. Как бороться с его проблемами, когда у меня своих достаточно? Раньше этот человек был для меня примером, но сейчас я не хочу быть на него похожей. Вряд ли это разочарование. Скорее, банальная грусть. Но именно эта грусть напоминает мне о прошлом, и о том, к чему оно меня привело. Так вот, чего я еще боюсь, так это возобновления старых эмоций, старых желаний. Сейчас они мне кажутся дикими, но кто может гарантировать, что я вновь не возьмусь за лезвие?
Что делать, доктор? Что мне делать? Скажите, прошу Вас, потому что мне очень страшно.
Александр Викторович откладывает письмо и поднимает на меня недоуменный взгляд. Думаю, он смущен не меньше моего. Когда я писала данное письмо, я считала это правильным, осмысленным решением. Но теперь я чувствую себя голой, будто кто-то залез внутрь меня и начал капаться в моих органах. В моих чувствах.
Держу осанку, облизываю губы, пытаюсь вести себя как раньше, пусть и понимаю, что как раньше уже никогда не будет.
- Мы говорим о молодом человеке, так ведь?наконец, подает голос доктор, и я неуверенно киваю.В таком случае, я вдвойне растерян. В первом письме столько бойкости, но во-втором. Там столько отчаяния. Такое ощущение, будто этот парень сводит тебя с ума, Мира. Я считаю, нужно найти другой якорь. Прости за прямоту, но ты и сама из тех, кто может запросто сорваться. Отлично, если ваши срывы не будут совпадать по времени. Но, что, если совпадут? Что вы будете делать, как сможете друг другу помочь?
- Я потому и написала, что не знаю, как поступить.
- Тебе нужен совет?
- Было бы неплохо.
- Мира, ты все равно не прислушаешься, - усмехается Александр Викторович.К моему огромному сожалению, я не играю в твоей жизни никакой роли.
- И, тем не менее, вы единственный, у кого я хотя бы пытаюсь попросить помощи.
- Что именно тебя напугало? Если тебе не хочется с ним разговариватьне разговаривай. Это твой выбор.
- Но я не хочу терять его, понимаете? Это так глупо и, поверьте, я чувствую себя ужасной идиоткой, но мне попросту не к кому больше обратиться. Друзья скажут забить, а я не смогу.