В польско-советском лагере было принято решение: боя не принимать и немедленно выходить из окружения. Польская группировка пойдет отдельно на север, чтобы пробиться в Яновские леса и вернуться к выполнению диверсионных задач. Советская группировка пробьется на юг, а по выходе из окружения одни ее отряды пойдут в Карпаты, а другие в ранее намеченные районы, с тем чтобы продолжить выполнение поставленных задач.
В лагере майора Калины также было принято решение. Инспектор вновь отверг настойчивые просьбы разрешить выход из окружения, зато согласился объявить боеготовность и дал указание провести встречный бой на занимаемых внешних позициях и задержать продвижение неприятельских сил в глубь пущи. Он распорядился также о подготовке к ликвидации прежних отдельных лагерей самостоятельных отрядов и о сосредоточении, по мере немецкого наступления, всех 1200 человек, обоза, госпиталя, складов в одном месте, в лагере Вира в районе лесной сторожки «Пшепетняк» под Александрувом.
Утром 21 июня загрохотали орудия, над пущей появились вражеские самолеты. С трех сторон в лес рвалась немецкая пехота, постепенно, методически сжимая кольцо окружения. С четвертой стороны, вдоль реки Танев, была построена прочная оборона. Каратели, очищая пущу, должны были загнать партизан на минные поля, на проволочные заграждения, под пулеметы, охранявшие болотистую долину реки.
Группировка партизан АЛ три роты 1-й бригады под командованием капитана Вицека, бригада имени Ванды Василевской и отряд Яновского в количестве около 700 человек двинулась на север, в направлении Гурецка Костельного, чтобы занять исходные позиции для прорыва кольца окружения. Советская группировка, свыше 2000 человек, сразу направила удар вдоль Танева под Осухами. Натолкнувшись там на сильную оборону, она быстрым броском переместилась на другой конец окруженной пущи под Гуту Ружанецкую. Однако и эта попытка прорыва не удалась.
Отряды АК и БХ, ведя арьергардные бои с немецкими войсками, по приказу инспектора медленно отступали в центральную часть пущи, в леса под Александрувом.
Незадолго до рассвета 22 июня группировка партизан АЛ, изнуренная трудным переходом по бездорожью, через болотные заросли и мокрую пущу, остановилась под Гурецком Костельным и ввиду позднего времени отказалась от немедленного прорыва. В районе лесной сторожки «За окном» роты заняли круговую оборону, чтобы переждать до темноты. Они начали окапываться, а капитаны Вицек, Шелест и поручник Кременецкий поехали на расположенную неподалеку позицию, занятую ротой поручника Войны (Адама Ханевича), охранявшую главный лагерь группировки АК, штаб и склады замойского инспектората. По требованию офицеров АЛ пост сообщил по телефону в штаб инспектората, что командиры группировки АЛ хотят встретиться с инспектором Калиной, чтобы перед лицом ожидаемого с минуты на минуту возобновления немецкого наступления договориться о взаимодействии. Вскоре из штаба пришел ответ, данный, как теперь стало известно, заместителем инспектора ротмистром Мечем (Мечиславом Ракочи): «Пан майор спит и принять не может». На категорическое заявление о неотложности дела, поскольку речь идет о жизни нескольких сот человек, был получен ответ: «Пан майор примет, но только через три часа»{68}.
Командиры АЛ вернулись в расположение своей группировки. Не прошло и часа, как началась стремительная атака немцев, поддержанная массированным артиллерийским огнем.
Рота Войны оказала сопротивление лишь на линии охранений, после чего поспешно эвакуировала свой лагерь и, бросив склады и все оборудование штаба, отступила в соответствии с намерениями инспектора в район концентрации группировки АК вблизи лесной сторожки «Пшепетняк», откуда все силы майора Калины сразу же двинулись в направлении густых лесов над рекой Сопот, находившихся на расстоянии 1012 километров.
Под плотным огнем артиллерии и минометов отряды АЛ отразили фронтальный штурм гитлеровцев, удержали свои позиции, но вскоре, обойденные с флангов, оказались в очень тяжелом положении. Прижатые к обширному, густо заросшему болоту, они только там могли найти выход из ловушки, из зоны плотного огня более чем 10 батарей артиллерии противника. Роты брели по бездорожью урочища, артиллерийские залпы прижимали людей к топкой и плоской, не дающей защиты земле, телеги погружались в грязь по оси, лошади и люди метались среди разрывов гранат, под шквалом осколков. К наступлению сумерек группировка прорвалась на юг, однако при отступлении понесла серьезные потери. В болоте осталась значительная часть обоза, много тяжелой техники и боеприпасов. Понесла значительные потери и была рассеяна штабная рота бригады АЛ. Ее командир поручник Богдан (Шиманьский) и его заместитель Земба погибли. Капитан Шелест был ранен, а батальон имени Костюшко из его бригады заблудился в лесу.
Ночью группировка начала движение, пытаясь обнаружить брешь в немецком кольце.
«Сохраняя тишину, мы продвигались по колено в воде в западном направлении, обходя более глубокие топи, останавливаясь и прислушиваясь к звукам, доносившимся с вражеских позиций, пишет заместитель командира 1-й бригады АЛ имени Люблинской земли Стефан (Вацлав Рузга). Несмотря на попытки соблюдать тишину, движение 400 человек, пробиравшихся сквозь густой кустарник, сопровождалось треском ломавшихся ветвей, которого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание немцев. Зычное «ахтунг» и громкая стрельба ракетами показали нам, что здесь бреши мы не найдем. Поворачиваем назад На лошади страшно стонет тяжело раненная санитарка, поддерживая ее, плачет какая-то женщина, а солдат ругается, безуспешно пытаясь вытащить лошадь с раненой из чащи. Куда бы мы ни двигались, слышалось «ахтунг» и ракеты обозначали наш путь»{69}.
«Часами мы блуждали среди леса, кустарника, болот и топей, пытаясь найти свободную дорогу. Безуспешно» вспоминает поручник Пшепюрка. Люди, отупевшие от чрезмерного напряжения, теряющие сознание от изнурения, полностью безразличные даже к собственной судьбе, падали у дороги.
Оставался только один путь спасения пруды. Но они оказались слишком илистыми и топкими.
После четвертой попытки найти брешь в кольце окружения командир группировки принял решение пробиваться боем. Самая сильная, сохранявшая наибольшую боеспособность 5-я ударная рота поручника Пшепюрки плотной двухсотметровой цепью залегла на окраине широкой песчаной просеки, по которой проходила старая, давно заброшенная дорога, называвшаяся Наполеоновским трактом. За трактом два пулеметных гнезда, а по краю леса позиции немецких стрелков. По сигналу цепь, открыв ураганный огонь из ППШ и ручных пулеметов, рванулась вперед. Бешеный бег под ливнем своих и чужих пуль, рассекавших воздух со всех сторон, и вот уже спасительный противоположный край леса.
Совершив это последнее усилие, взяв штурмом несколько сот метров, достигнув прикрытия в виде зарослей, изнуренные люди падали без сознания. Сквозь брешь, проделанную в немецком охранении, очередные группы партизан под разрывы ручных гранат бегом форсируют просеку. В конце концов значительная часть колонны благополучно вырвалась из кольца и быстрым маршем двинулась назад, в Яновские леса. В дороге группировка разделилась на отряды, которые в последующие дни достигли своих прежних баз в Липских и Яновских лесах. Главные силы, прежде всего люди, были спасены, хотя положение создалось действительно тяжелое: предпринятая в ту же ночь группировкой подполковника Прокопюка и майора Карасева еще одна попытка пробиться не удалась.
Утром 23 июня обе группировки советская и польская майора Калины стояли рядом над рекой Сопот в центре затягивавшейся немецкой петли на расстоянии 58 километров от надвигавшихся отовсюду сил преследователей. Из-под Гурецка Костельного пришел также заблудившийся батальон из бригады имени Ванды Василевской. Пришел, совершив 36-часовой переход по бездорожью, выдержав бой, выбравшись из того рокового болота, в которое попала колонна. Истощенные, грязные и оборванные, засыпавшие на ходу и изголодавшиеся, они лишь у советских партизан получили еду и смогли отдохнуть.
Командир советской группировки, как днем раньше капитан Вицек, искал контактов с командованием группировки АК. Начальник штаба подполковника Прокопюка майор Илья Галигузов информировал майора Калину о том, что в послеполуденные часы советская группировка так или иначе будет пробиваться на юг у деревни Козаки. Он предлагал польской группировке выходить вместе.
«Однако в качестве условия Галигузов выдвинул требование оперативного подчинения на время боевых действий и выхода из окружения», пишет подполковник Прокопюк{70}.
Инспектор отверг предложение.
Тогда майор Галигузов предложил Калине пробиваться за ними «даже без всяких условий».
«В пятницу 23 июня, вспоминает солдат замойского инспектората Анна Пшичинкувна (Данута Бур), после полудня в лагерь еще раз приехали командиры советских партизан. Состоялись беседы, к которым я прислушивалась вместе с Ксантиппой (Барбарой Копец). Советские командиры предлагали нам предстоящей ночью пробиваться вместе с ними и хотели взять на себя командование, поскольку их было две тысячи, а нас около тысячи. Майор Калина не согласился на это, надеясь, что немцы начнут преследовать прорывавшиеся советские отряды и оставят нас в покое. Соглашение не было заключено, и советские командиры уехали»{71}.
После полудня группировка Калины на рубеже реки Сопот приняла оборонительный бой с приближавшейся немецкой цепью. Отборная рота Войны, хорошо вооруженная автоматическим оружием и полученными от англичан по воздуху противотанковыми гранатами, отразила поддержанную танками атаку немцев. Роты Цорда, Скшипека (Юзефа Мазура) и несколько взводов из батальона БХ «Рысь» перешли в контратаку, отбросив немцев на исходные позиции, за речку.
В это время майор Калина постепенно отводил в самую глухую часть пущи между Сопотом и Студзеницей обозы и главные силы, а советские отряды продвигались в юго-западную часть района окружения, под Козаки и Боровец, к месту, намеченному для прорыва.
К сумеркам бой прекратился на всей линии окружения, проходившей вдоль сторон лесного прямоугольника размером приблизительно 13 на 7 километров. Немцы, как обычно, приступили к укреплению своих позиций на ночь. Разведывательные патрули доносили Калине, что русские занимают под Боровцом исходные позиции для боя в целях прорыва кольца окружения.
Всего несколько часов назад не удалось договориться о взаимодействии, когда майор Галигузов предлагал полякам прорываться через брешь, которую проделали бы русские, «даже без всяких условий».
Майор Калина расположил всю свою группировку длинной походной колонной на лесной тропе. Во главе находилась бричка инспектора. Колонна тронулась, но не туда, куда пошли русские, а поперек пущи, в самую глухомань. Потрясающую картину дальнейшего развития этой драмы рисует историк Ежи Маркевич, в работе которого приводятся отрывки из рассказов участников событий
«Мы вступаем в какие-то неведомые нам омерзительные места, вспоминает Марек (Збигнев Якубик), боец группировки{72}. Кругом глухой лес. Седой мох опутывает со всех сторон еловые пни, свисая рваными фестонами к земле. Предвестники топей карликовые деревца стоят тихо и задумчиво. Сочный мох покрывает землю пушистым влажным ковром Дорога, точнее, тропа, по которой мы идем, заброшенная, дикая и нехоженая, поблескивает буграми клейкой грязи и вонючими лужицами рассадниками малярии. Ноги липнут, вязнут и скользят по поверхности Движения становятся все медленнее, винтовка кажется стокилограммовым железным прутом, вещмешок полным камней Качаешься в бессознательном ритме и тащишь в неизвестность груз своего тела, не думая о том, куда тебя ведут».
Относящиеся к этому же времени воспоминания солдата Владислава Туховского (Кордиана), который не пошел с Калиной, а вместе с отрезанными под Турецком партизанами из бригады имени Ванды Василевской и отряда Яновского присоединился к советской группировке, звучат совсем иначе:
«От адского грохота содрогнулся весь лес, как если бы на него внезапно обрушился гигантский водопад или что-нибудь в этом роде. Советские партизаны открыли на относительно небольшом участке огонь по немецким позициям, на которых, мне кажется, и мышь не могла бы безнаказанно высунуть носа. Как гром среди ясного неба обрушилась страшная лавина огня, противостоять которой, казалось, не могла бы никакая сила»
Прорвав три линии немецкого кольца, советская колонна бегом форсировала реку Танев и направилась на юг. Она вела значительную группу польских партизан, которые отделились от своих отрядов, а также некоторое число местных жителей из окрестных деревень, которые прятались в лесу.
Гул выстрелов был слышен и в глубине пущи, где колонна майора Калины отдалялась от места спасительной схватки. Майор собрал командиров на совещание.
«Собравшись вокруг брички, на которой сидят инспектор и ротмистр Меч, мы ожидаем приказов, пишет поручник Вир. Нас удивляет тревога, которую мы слышим в словах обратившегося к нам инспектора. Он производит впечатление человека, который только сейчас понял, что слишком серьезна грозящая нам опасность и что только он несет ответственность за то, что вот-вот произойдет, и в этот момент, ощутив свое полное одиночество, сломился».
Решено было отложить все до утра.
Было еще темно, к тому же начался дождь, около брички командиров разожгли костер. Майор Калина вместе со своим заместителем лично приступил к сожжению архива и переписки инспектората.
«Вокруг, опустив головы, стоят офицеры и солдаты, устремив неподвижный взгляд на костер, вспоминает подпоручник медицинской службы Кораб (Збигнев Крыницкий). И кажется, что у всех в голове навязчивая мысль: «Не конец ли это?»
Инспектор принял решение: отряды, избавившись от обозов, залягут в глубине пущи в болота и будут пережидать облаву. Может быть, немцы не захотят углубляться в непроходимые топи, может быть, не заметят людей В четвертый раз после 18 июня майор отверг предложения и даже резкие, полные отчаяния просьбы своих подчиненных позволить им пробиваться ив окружения с боем.
«Не думайте, сказал он, что я не отдаю себе отчета в ситуации или в том, на что решаюсь. Я сознаю свою ответственность и буду нести ее до конца».
Приступили к уничтожению подвод, продовольствия, дележу боеприпасов. Тяжелое оружие утопили в болотах. Радиостанции инспектората и самостоятельных партизанских отрядов уничтожили. Бричка командира вновь тронулась в путь, а за нею колонна уже наполовину безоружных, морально сломленных людей.
Именно в это время, после выхода советских отрядов из окружения, майор Адам, командир 9-го партизанского отряда, насчитывавшего 700 отлично вооруженных и опытных партизан и находившегося вне кольца окружения, осознал весь трагизм положения. Он отчаянно искал на всех волнах своих и заимствованных у советских партизан радиостанций контакта с майором Калиной. Контакт не был установлен. Калина не мог принять сигналы, ведь по его приказу радиостанции были уничтожены
«Входим в болота, пишет Якубик. Пробираемся сквозь холодную топкую трясину. Дороги нет. Перед нами дикий в своей первозданности лес, затопленный водой. Скользкие огромные стволы, поваленные дождями и бурями, вырванные с корнем, опутанные буйной зеленью, торчат из топи. Ребята прорубают путь топорами. Кони храпят и боятся идти дальше Трава и мох. Болотные растения буйно разрослись на гнилом основании, и бредешь среди них прямо по воде. Похоже, мы должны затаиться в этой глуши и ждать, пока кончится облава. Можно надеяться, что немцы не полезут в это бездорожье. А если они окажутся достаточно усердными и отважными?..
Инспектор приказывает бросить последние повозки. Раненых из госпиталя возвращают в их подразделения. С этого момента мы будем нести их на самодельных носилках.
Уже никто не следит за порядком, так как никто не видит смысла в этом марше. Подразделения и одиночки отделяются от колонны и ищут выхода на свой страх и риск».
До чего же страшным был этот марш, если в воспоминаниях участников он остался как неимоверное и нескончаемое шествие теней, скитание, похожее на последний путь, исполненное не только ужаса, но и предельного истощения, жажды, голода, нескончаемый путь, устланный телами тех, кто пал от истощения.
«Лошади давно съедены, а единственная вода это болотная жижа Но самое мучительное невозможность поспать», пишет другой боец, тоже Марек (Ян Копер).
Ужас охватывает при взгляде на карту и на календарь, а точнее на часы. Ибо весь этот марш, куда бы он ни вел, совершался в пределах четырехугольника, самая длинная сторона которого не превышала семи километров! И ведь все это длилось едва ли два часа! От победоносного сражения под Сопотом до распада колонны майора Калины не прошло и 24 часов, включая нормальный постой ночлег в лесу. Эти отчаявшиеся и голодные люди покинули свои достаточно обеспеченные постоянные лагеря лишь накануне, после обеда.