- Я поговорила с бабушкой, и она передумала. Захотелось сэкономить Беркутову те деньги, что он потратил на мое освобождение. Я даже не заикаюсь о том, чтобы вернуть их, ты же понимаешьбесполезно. Ну, хоть так.
Ирка кивнула.
- Смета только ну, я думаю, если в сторону уменьшения расходов, то он только обрадуется. Лянка, ты отшила этого Рому поговори и с Олегом, наконец. Он на что-то надеется, а ты, я так поняла, настроена решительно, ожила и умирания больше не намечается. Сейчас он в больнице, ты и его крепко приложила - лечит сотряс.
- Сильно?шевельнулось внутри беспокойство.
- Да нет, вроде просто тянуть не надо было. Кажется, у него есть, что сказать тебе, и пока не скажетне успокоится, ты сама понимаешь. Честно? Уже утомили эти звонки, но ему то ли сочувствие нужно, то ли информация о тебе. И с концами послать как-то неловко, мало ли как у вас еще сложится? Позвони ему сама, он то ли не решается, то ли думает, что ты не ответишь.
Я пообещала ей, а почемунет? Сейчас я уже могла бы говорить с ним наверное. Но, безо всяких сомнений, и ему и мне будет легче, если мы разойдемся тихо и мирно. Я уже сама удивлялась той своей ярости и, похоже, даже раскаивалась. После Ванечки обида на Олега не прошла совсем, но затерлась как-то, стала не такой больной, не такой уже свежей. В нашей жизни было много хорошего, только занавесом всему этому шел его голый зад над чужой бабой. Тошнотные воспоминания, мерзкие, не нужные.
Но я не мстила ему прошлой ночью, даже мысли такой не возникло. И еще дело в том, что с утра я смотрела другими глазами и на то, что случилось у нас с Ваней. Беркутов где-то правэто проклятое морализаторство у меня в крови. Осознание неправильности своего поступка, вбитое воспитанием с детства, родило неуверенность и внутреннее беспокойство. А там - в детских сказках, именно мужчина ищет, спасает и покоряет женщину, а она из благодарности влюбляется в него. И уже потом благодарит, отдавая ему себя. Гоняться за удирающим женихом-царевичем, предлагая себя, не позволяла себе даже лягушкасидела себе, квакала и терпеливо ждала.
Я же плюнула на условности, демпингуя женским достоинством. Легко спровоцировать страсть у изголодавшегося мужика, но вызвать уважение таким образом нельзя по определению, а какая любовь без него? Моя любовь к Олегу начиналась с долгого узнавания и именно того самого уважения, а закончилась из-за отсутствия его уважения ко мне. И вот я сама иду, сознательно планируя одноразовый половой акт, изголодавшись по материнству и в надежде на него. Я же надеялась? Еще как! И все еще надеюсь.
И вдруг он такие вещи говорит, так смотрит я солнцем в его глазах отражалась. И поверила ему, и сейчас хотела бы верить. Потому что даже не ушами я вляпалась всеми органами чувств - мне пот его не воняет, а лучше цветов пахнет это что такое? Это страшно, если он не вернется, а, судя по словам, а больше всего - взглядам бабы Мани, вероятность такого - девяносто девять процентов. И для меня в таком случае разницы между «не захотел вернуться» и «не может» практически нет. А ведь я уже готова на все - ловить его, бегать за ним, даже квакать. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти от смерти и вылечить ему рукипускай будет так.
С десяти вечера и до трех часов ночи я просидела на табурете, прислонившись к нагретой за день стене дома и глядя широко распахнутыми глазами в темноту, миксуя в голове все эти мысли. Как бы ни сложилось, я не жалела ни о чем, а в темноте еще и хорошо вспоминалось
Мне хорошо было с ним, Олег никогда так не поклонялся моему телу, никогда я не была для него настолько желанной, даже в наши лучшие годы. И все те наши эксперименты, попытки разнообразить постель они вспоминаются настолько убого на фоне одного только Ваниного взгляда, которым тот окинул меня, вбирая в себя, буквально пожирая имс восхищением, трепетом, с недоверчивым каким-то восторгом! Где там был секс? Не было его, это было что-то совсем другоеиной уровень близости, доверия, дарения. Да у меня душа пела, когда я отдавалась ему!
Отрадно и спокойно было знать, что сейчасдо десятой, он пока еще условно жив и не горит живьем в своем танке, не лежит где-нибудь убитый, укрытый только лесными мхами. И это уже хорошо. На данный момент меня это устраивает, но это только пока. Я сидела в темноте и чутко ловила звуки ночилюбые звуки, и принимала решение, нащупывая пути и способы, намечая их и продумывая.
К середине ночи порядком уже продрогла, глаза слипалисьсказывалась предыдущая бессонная. В конце концов, широко зевнув в очередной раз и бросив взгляд на то место, где давно уже не была видна в темноте развороченная гусеницами танка земля, я собралась уходить. Встала, потянулась, подняла склянку с мазью и высказалась в сторону испорченной дороги:
- Ну, и какой ты, на фиг, танкист после этого, Ваня? Слово, родной, нужно держать, а руки - лечить.
Ерничать было горько, хотелось настоящего, и я тоскливо, по-бабьи призналась в темноту:
- Наверное, я уже люблю тебя, Ванечка успела как-то. А ты?
Глава 20
Народ в бригаде собрался разный. Все мужики семейные, сильно зависящие от заработкау некоторых висело на шее не по одному хомуту в виде алиментов, ипотеки, обучающихся платно детей, больных родственников и еще кучи бед и просто житейских сложностей. За работу все они держались зубами и работали хорошо, иначе мы бы давно уже расстались.
Но хорошо работающий мужик и мужик с хорошим характеромсовершенно разные понятия. В бригаде Марка было два уникумаПотапыч, который на самом деле был Потаповым и Рогоз. Звучная фамилия, потому и звали его таквроде как кличкой. Потапыч был такой сволочной язвой, ненавидящей весь женский пол, что я порой диву даваласьэто что же можно было сделать с мужиком, чтобы довести его до такого устойчивого состояния перманентной ненависти? Но что было, то было. Со мной он вел себя осторожно, хотя это его отношение сквозило в каждом взгляде и жесте. Но все, что он мог позволить себе, это рассказывать отстраненно-пошлые анекдоты таким образом, чтобы я их обязательно услышала. И надо сказать, что там все было на грани, но ни разу не за ней. В общем, мне и на этот раз предстояло выслушивать перлы типа «недостаток внимания к половым щелям приводит к постоянному скрипу». И понимай это, как хочешьв меру своей распущенности.
Второй, который был Рогоз, густо пересыпал свою речь матомбезо всякого зла и причины, просто для связки слов. Я тоже не была святой - несмотря на воспитание, вылетало иногда. Но крайне редко, только когда иначеникак. Правда, потом я никогда не забывала прикрыть рукой ротс детства как-то само уже делалось. А однажды вообще выдала разом весь словарный запас, невольно заимствованный годами. Но тогда для этого была веская причина, и был выборизвергнуть или же взорваться изнутри. И слышали меня тогда только двоеМарк и Лужок, уволенный потом за тот самый случай. О Лужке не могу сказать ничего, но Марк с тех пор относился ко мне более уважительно, что ли? Кто его поймет! Но именно Марк посоветовал мне не обращать внимания на Рогоза, потому что «все равно мы не владеем уникальной, ныне утерянной технологией строительствабез единого матерного слова».
Остальные четверо были люди, как люди. Мне кажется, что они даже в некотором роде наслаждались этими строительными командировкамиработа на свежем воздухе, на природе, пища с костра, купание в водоемах по теплу, замечательный загар И не скрипит никто, опять жевынеси да вынеси мусор. Домой возвращались отдохнувшие от семейных забот, соскученные по женам, при деньгах с ними рассчитывались не за месяц, а по факту исполнения заказа. Умудрялись собрать подаркисельские продукты, грибы, ягоды. Так что проблемы намечались только с Потапычем. Рогозовские словечки практически уже и не воспринимались разумом, автоматически им отсеивались и отметались, вычленяя из его речи только сам, собственно, ее смысл.
Следующий день мужики слаженно работали. Трал подвез маленький экскаватор и тот готовил яму для септика, рыл траншею для водопровода, а бригада сбивала каркас опалубки для ленточного фундамента мелкого заглубления. К вечеру должен был подъехать миксер и залить бетон. Еще вчера мы с Марком спланировали порядок работ, и я оказалась свободна на целый день. Подумала и занялась стиркой. Отыскав в сарайке круглое жестяное корыто, наполнила его горячей водой со стиральным порошком и замочила Ванино белье.
Мера эта была вынужденной - всю эту ночь я проспала в обнимку с его нижней рубашкой, уткнувшись в нее носом и это было не правильно. Я просто представила себе ситуацию, когда уже все из нее вынюхаю, и настанет очередь подштанников, а потом и портянок, чего доброго. И это было уже совсем не смешно такое состояние отчаянья и жуткое чувство потери культивировать в себе было просто нельзя. Я отлично понимала это, но замочить белье себя буквально заставила.
Баба Маня посоветовала еще и прокипятить еговыварить.
- И с отбеливателем каким, а то так не отстирается сильно заношено.
Только мы собрались обедать, взглянуть на стройку подъехал глава местной администрации. Низенький крепкий мужчина с властным выражением лица и серьезным взглядом собрал мужиков, провел инструктаж по пожаробезопасности, попросил понимания, примирив этим с собой и уехалнормальный дядька. Общался с ним Марк, отбиваться именем Беркутова Владимира Борисовича не пришлось. Да и, скорее всего, он был в курсе кто заказчик и он же - владелец участка.
Дальше визит нам с бабой Маней нанес отец Василий весьма и весьма интересный внешне мужчина лет шестидесяти с короткой стрижкой и аккуратной бородкой. Когда на асфальте остановилась L-200 серебристого цвета, хозяйка объяснила мне кто именно идет к нам по участку в джинсах и тонкой ветровке.
Мы познакомились, я рассказала о причине, по которой нахожусь здесь, показала фото проекта в телефоне. Само собой, мы поговорили и о рухнувшей церкви. Оказывается, он долго бодался с военными против подрыва боеприпасов в такой близости к селу. И почти добился решения о переносе полигона. А еще были планы на реставрацию, финансирования которой он добивался из федерального бюджета для памятника архитектуры 17 века. Я искренне сочувствовала ему, потому что, похоже, он был по-настоящему расстроен крушением храма. Потом баба Маня без разговоров накидала ему щей с кроличьим мясомк визиту мы не готовились и красный борщ не сварили.
Надо отдать должное отцу Василию - он поинтересовался ее нуждами, вручил пачку толстых восковых свечей и маленькую, очень вкусно пахнущую коробочку, которую привез из недавнего паломничества по христианским святыням Греции. Металлическая крышечка была иконой с изображением Богоматери, а внутри нашлись благоухающие розовые шарики и две ампулы с пахучими маслами. Потом он пригласил нас с бабушкой на воскресную службу в соседнее село. Настоятельно советовал, но категорически не настаивалприятный мужчина. Когда он уехал, баба Маня спросила меня:
- А ты не хотела спросить его? Все же они тоже вокруг всего такого крутятся.
- Мысль была, - призналась я, - но что он может сказать? Посоветует молиться, как все они. Может и надо бы? Но меня не учили.
- Не припекло еще, значит, - сделала вывод баба Маня.
- Может быть. Я предпочту действовать, раз уж этого не умею.
- Ты хоть говори тогдакак
- А вы сами, Мария Львовна? Вы же молчите, как партизан!нетерпеливо сорвалась я и извинилась, опомнившись: - Простите Давайте сделаем такя сейчас постригу вас, а я это хорошо умею, а вы в это время расскажете ну, хоть о первой вашей встрече.
- Да я все тебе расскажужалко мне, что ли? Вон священник, например, один только здесь и знает про Ивана. А как ты думала? Думаешь, был у меня выбор какой? Он прикрывает меня, как и тот, что перед ним служил. Тогда ещев те года ты хоть представляешь себе? Свет гаснет во всем селе, танк грохочет, ревет земля потом разворочена. Ведьмой куда безопаснее, чем если бы на меня в КГБ написали или в психушку сунули. А так я рассказала ему все, он головой покачал, молиться велелтут ты права, и ходил потом, кадил вокруг дома, молитвы читал, чтобы люди это видели. Безопаснее так побаиваются, конечно, но не сильно, все же я зла больше никому не делала.
Это «больше» я решила оставить на «после стрижки». Потому что решись баба Маня, и разговор об этом был бы сродни исповеди. То, что она так проговорилась в сердцах, говорило о наболевшем для нее и далеко не простом. Почему она одна, отчего отказалась от нее семья? Не из-за грохочущего же танка? В то время она уже жила сама, иначе Ваня не появился бы у нее. Зарубку себе на ум я сделала, а ей справедливо попеняла:
- В селе могло случиться что угодно, а обвинили бы во всем вас.
- Отец Василий прикрыл бы. Видишь? Живая же до сих пор.
Мы с ней устроились сбоку от дома. Она на табурете, укутанная старой простыней и яс расческой и ножницами. Дома я сама стригла Олега и подравнивала ему бородку, когда он ее заводил. А из бабы Мани получалась очень даже креативная старушкас аккуратной, очень короткой стрижкой, а если еще седину слегка тонировать в голубизну похоже, я немного увлеклась, состригая лишнее.
- Стрижка будет называться «под мальчика», - осторожно предупредила я ее.
- Давайне так жарко будет, - дала она добро, - значит, что еще ты хотела? Кто был до тебя, те семь, кроме нас с тобой? А зачем оно тебе? Первые - совсем случайные люди, пришли-ушли. Потом была реставраторша она долго тут жилавсе ходила, смотрела церковь. Рисовала красиво голубей под крышей, иконы срисовывала. От! Ты уже все?дернулась она. Я отступила на шаг и оглядела результат своего труда, довольно подтвердила:
- Явсе.
- Тогда я тебе портрет Ванин покажуона мне оставила.
Пока она ходила в дом-из дома, я сама присела на табуретрезко ослабели ноги, сжалось все внутри от непонятного страха, мурахами разбежавшегося по коже. Хотя чего мне было бояться? А я боялась неконтролируемо, неподотчетно, непонятно.
На форматном листе бумаги мой Ванечка был, как живойв своем комбинезоне, майорских погонах, сапогах, при пистолете и со шлемофоном в руке. И все же немного не такой, как я помнила. Внимательнее присмотревшись, я поняла, в чем дело. И сразу же расслабилась - и всеми своими мурахами и, казалось, самой душой, потому что ей он не улыбался так, как мне. Даже той немного насмешливой улыбки от порога, которая была для меня, здесь я не отметила. Но уставший, какой же он уставший! Грязный, не выспавшийся со скорбными носогубными складочками, морщинками на лбу вымученный дорогой и ответственностью, вымотанный вусмерть мужик, которому хотелось всего лишь вымыться, блин! Всего лишь!
Из-за набежавших слез не было видно не то, что рисунка, а и белого света. Скрутило, перетянуло все внутри уже не страхом, а пронзительной жалостью и страшным ощущением виныне дала выспаться, отдохнуть выжала досуха, до донышка выпила - последних сил лишила. А что, если из-за этого? А еще руки его
Баба Маня гладила меня по спине:
- Ох и вляпалась же ты, Алена
Глава 21
Приближался вечер, и близилось первое по списку, намеченное мною мероприятие. Список этот был составлен в уме во время того эпического ожидания на табуретепод комариный писк в безлунной темноте под летними звездами. И не было в моем плане ни капли этой самой звездной романтики, а один только голый прагматизм.
Запланированных мероприятий было несколько, но начать я решила с самого реального на сегодня - пойти в Черный лес. На одну ночь всего. Командир группы поисковиков Степан Григорьевич просто обязан был знать абсолютно все о боевых действиях, проходивших в войну в этих местах. В них участвовали и танкисты. Может, так у меня выйдет получить нужные сведения, не делая запрос в центральный архив Минобороны или в Федеральную архивную службу. Это тоже было в планах, но уже потом. А сейчас нужно было спешитьпоисковики могли уйти, закончив свои дела.
Такой запрос, но только о конкретном человеке - майоре Дружанине Иване Георгиевиче, делала в свое время Мария Львовна. Делала письменнотогда еще не было специальных сайтов. Так что и официальный ответ прибыл в бумажном виде, заверенный и проштампованныйя видела его. Там говорилось, что этот человек пропал без вести, предположительносгорел в подбитом танке во время наступления 29 числа месяца июня 1944 года под селом Длинное. Ко мне он приходил четырнадцатого.