И правда, не успели мы прибыть в придонские плавни, расположиться в густых зарослях ивняка, как поступило приказание принять новую материальную часть. Да еще какую! Нам дали вместо старых прекрасные 76-миллиметровые пушки образца 1939 года, 122-миллиметровые гаубицы и тягачи к нимтракторы СТЗ-НАТИ на гусеничном ходу и новенькие автомашины ЗИС. Такое нам и не снилось.
Вот здорово! восхищались артиллеристы, ласково поглаживая поблескивающие свежей краской орудия, машины, приборы. С такой матчастыо грех отходить!
Но больше всех, и это, наверное, естественно, радовался наш начальник артвооружения старший техник-лейтенант Михаил Иванович Иванов. Обычно он был немногословен и суховат, а тут ласково говорил, обращаясь к пушкам, точно к живым существам:
Хорошая ты моя! Давай-ка сверим номерок лафета Точно, как в аптеке В веселых карих глазах его так и прыгали чертики.
Радовались мы и в то же время немного грустили, когда разговор заходил о конях, с которыми расстались в Поворино. Привыкли, привязались к ним красноармейцы и командиры. Хорошо, конечно, если в твоем распоряжении мощный ЗИС. Но все же, что ни говори, этонеодушевленный металл, а не живое, понимающее тебя существо.
Скучал и я по своему Приятелю. Конь преданно служил мне после гибели Орлика. И я платил ему за это любовью и заботой. Помню, в одном из боев под Волчанском Приятеля ранили. Мы сделали все, для того чтобы спасти четвероногого друга. Конь поправился и, как мне казалось, с той поры особенно ласково посматривал на меня. Сколько раз, бывало, подойдет, прижмется головой к плечу и вздохнет, совсем как человек.
Легко представить себе, какова была наша радость, когда через несколько дней полку вернули значительную часть конского состава. Выяснилось, что обоз пока частично остается на «лошадиной» тяге. Да и многим командирам по сохранившемуся штатному расписанию полагались кони для разъездов.
Работы в штабе было невпроворот. Но, узнав, что нам возвращают часть лошадей, я не смог удержаться: немедленно отправился разыскивать Приятеля. Что, если его уже отдали куда-нибудь в другое место? Но опасения оказались напрасными, быстро нашел своего друга. Он тоже узнал меня, радостно заржал и замер, привычно прижавшись головой к плечу
Тем временем полк осваивал новое вооружение. Артиллеристы, механики-водители дневали и ночевали у пушек, тягачей и автомашин. То же самое можно было сказать и о связистах, получивших в свое распоряжение более совершенные радиостанции. Стремление у всех было одно: как можно лучше подготовиться к грядущим боям. Вскоре из штаба дивизии нас начали поторапливать, хотя, в сущности, этого, наверное, и не требовалось. Каждый трудился с максимальной отдачей сил.
Хочу отметить одну деталь. Нас поторапливали, но не о суматошной спешке, как это случалось раньше, теперь шла речь. С нас требовали быстрой, но всесторонней и основательной подготовки полка. А это свидетельствовало о том, что в распоряжении командования теперь было куда больше сил и средств, чем в трудном сорок первом, чем в начале не менее трудного для нас лета сорок второго года.
Как раз в эти дни нами был получен приказ, в соответствии с которым заместителем командира полка стал майор Д. Ф. Ставицкий. Я, как это было предварительно объявлено, назначался начальником штаба. Появилась у нас и новая должностьзаместителя командира по технической части. Ее принял старший техник-лейтенант В. А. Федороввеселый, энергичный, неутомимый человек, влюбленный в машины, механизмы, артиллерийские приборы. Всем вновь назначенным на должности предстояло в короткий срок войти в курс дела.
Что касается меня, то с обязанностями начальника штаба в какой-то мере я был уже знаком. В январе 1942 года, еще до того, как меня назначили командиром дивизиона, довелось послужить и в штабе полка. Помню, предложение занять должность первого помощника начальника штаба, или, как сокращенно говорили, ПНШ-1, было встречено мной без особого энтузиазма.
Штабные хлопоты меня не привлекают, прямо заявил тогда майору Кучеру. Предпочитаю живое дело.
А в штабе, по-вашему, мертвыми делами занимаются? поднял на меня удивленный взгляд Виктор Афанасьевич, который, несмотря на дружеские отношения между нами, во всем, что касалось службы, держался официально и обращался только на «вы».
Да нет, я не это имел в виду, вы не совсем правильно меня поняли, поспешил я дать задний ход. И тут, разумеется, дело живое. Но все больше с бумагами. А я с людьми работать люблю.
Начальник штаба еще больше нахмурился:
Значит, с бумагами, говорите Ладно, вот для начала такое задание: поезжайте во второй дивизион и разберитесь, почему их данные об огневых точках противника не сходятся с теми, которые мы получили от стрелковых подразделений. Кстати, в них, думаю, вам тоже придется побывать.
Прямо скажу, давно не приходилось мне сталкиваться с таким «живым» делом, как в тот раз. Пока выполнял все, что требовалось, и под минометный обстрел попадал неоднократно, и с командирами стрелковых подразделений от одного наблюдательного пункта до другого ползком добирался, потому что иной способ передвижения кое-где был абсолютно неприемлем: только от воронки к воронке. Но задание все же выполнил. А когда докладывал о результатах майору Кучеру, то он не мог сдержать улыбки.
Теперь ощутили, что такое наша штабная служба? спросил он. Запомните, Георгий Никитович: не каждый работник штаба может стать хорошим командиром. Но каждому командиру надо какое-то время послужить в штабе. Опыт показывает, что это отличная школа. Со временем на многое начинаешь смотреть другими глазами. А то, что в штабе только с бумажками возятся, глубокое заблуждение. Это только профаны могут так говорить.
Позже я не раз имел возможность убедиться в справедливости этих слов, в том, что на плечи тех, кто служит в штабе, возлагается огромная нагрузка и еще большая ответственность.
И вот, хотя о такой должности я никогда и не думал, меня назначили не просто в штаб, а начальником штаба артиллерийского полка. Относительно быстро освоить новую должность помогало и то, что я довольно хорошо знал своих помощников. ПНШ-1 был капитан Петр Иванович Шандыба. До войны мы служили с ним в одном дивизионе. Он заведовал, если так можно сказать, там связью. Но Петр Иванович никогда не замыкался в рамках подразделения. Он многое сделал для «радиофикации» всего полка. Сейчас это может показаться странным, но в предвоенное время к радиосвязи порой относились еще с недоверием, как-то больше надеялись на телефон. И связистам пришлось немало потрудиться, для того чтобы новые средства получили достойную оценку, признание, чтобы люди сумели преодолеть этот своеобразный психологический барьер.
По характеру Петр Иванович Шандыба был исключительно жизнерадостным человеком. В свободную минуту он мог и пошутить, и веселую историю рассказать, да причем так, что до самого конца порой не поймешь, где правда, а где вымысел. Умел он и любил петь, при случае с удовольствием пускался в пляс вместе с солдатами. Однако веселый, общительный характер не мешал ему быть требовательным в служебных делах. Словом, в этом отношении он как бы повторял майора Кучера.
Полной противоположностью ему был начальник связи полка капитан Кирилл Леонидович Иевлев-Старк: сдержанный, суховатый, строгий до педантичности. Его я знал с первых дней службы в полку. Закончив в 1939 году Ленинградское военное училище связи, он чуть раньше меня прибыл в часть. Некоторое время мы вместе служили в полковой школе. Кирилл командовал радиовзводом, яогневым взводом. В ту пору мы и подружились.
Будучи связистом, Иевлев-Старк с большим интересом и увлечением изучал артиллерийское дело. Он постоянно приходил к нам, огневикам, с самыми различными вопросами, брал условия сложных огневых задач и с удивительной настойчивостью решал их. В его личной библиотеке, а такие были у большинства из нас, на одной полке стояли рядом книги по связи и тактике артиллерии, ее применению в различных условиях боя. Позже, став начальником связи полка, Кирилл Леонидович продолжал совершенствовать знания и навыки в области артиллерии. Он даже добился разрешения наравне со всеми проводить артиллерийские стрельбы. И выполнял их весьма успешно.
Начальником разведки полка, или ПНШ-2, был капитан Артем Прокофьевич Рудаков. Он также закончил военное училище в 1939 году, но, как и я, артиллерийское. И тоже сразу был назначен в 80-й артиллерийский полк. Уже в первых боях с гитлеровцами проявил смелость, находчивость, умение владеть собой в самой сложной, казалось бы, безвыходной обстановке. К сожалению, в штабе нам не пришлось вместе работать долгое время. Вскоре он погиб, выполняя ответственную задачу, поставленную командованием.
Активным нашим помощником стал и Николай Афанасьевич Юдаш, о котором я вкратце уже упоминал. Ему вскоре было присвоено офицерское звание, и он был назначен на должность заведующего делопроизводством секретной части штаба полка. И тут он, без сомнения, оказался на своем месте: не задумываясь, мог сказать, где подшита та или иная бумага, помнил чуть ли не все входящие и исходящие. А в полевых условиях, когда шли напряженные бои, это имело особое значение.
Вот кто были мои ближайшие помощники. С их помощью работа в штабе закипела. А ее было много. Тут и организация боевой подготовки личного состава, и слаживание расчетов, батарей, дивизионов, и обеспечение надежной связи между подразделениями, штабом, командным и наблюдательными пунктами, и предварительная разработка типовых вариантов боевых действий в той или иной обстановке, и составление самых разнообразных отчетов и донесений. Боюсь, что для перечня тех вопросов, которыми занимался штаб, не хватит нескольких страниц. А сколько «вводных» подбрасывала жизнь! Всего не перечислишь.
Хотя и нелегко приходилось порой, но, забегая вперед, скажу, что штаб с возложенными на него задачами в основном справлялся. Были, конечно, и частные промахи. Но четкая работа штаба в немалой степени способствовала успешной боевой деятельности полка. Во всяком случае, командование части и соединения не раз говорило об этом.
* * *
В один из последних дней июля подполковник В. А. Холин и полковой комиссар К. И. Тарасов собрали командный состав части, для того чтобы ознакомить людей с обстановкой, которая сложилась к тому времени на нашем участке фронта. Разумеется, все мы читали газеты, но хотелось узнать что-то еще и, безусловно, в первую очередь о том, что происходит неподалеку от нас, на соседних участках фронта.
Разместились в большой штабной палатке, укрытой под вербами. Устраивались кто как мог: на походных складных стульях и столах, на связках камыша, на пустых ящиках, а то и просто на земле. Взгляды всех присутствующих были устремлены на крупномасштабную топографическую карту излучины Дона и соседних районов.
Взяв длинную указку, подполковник Холин откашлялся и начал говорить:
Не буду скрывать, товарищи, положение на юге складывается тяжелое. Но я подчеркиваю это вовсе не для того, чтобы запугать вас, испортить настроение. Надо знать правду, тем более что, судя по всему, в скором времени нам предстоит принять участие в жарких боях. А для того чтобы воевать с полной отдачей сил, следует четко представлять себе, что делается вокруг и в. каком направлении могут впредь развернуться события. Из штаба дивизии нам сообщили
Повторяю, многое мы знали из газет. Но по мере того как в сознании откладывалось все то, о чем говорил Холин, отдельные факты нанизывались как бы на единый стержень. Складывалась более или менее ясная общая картина положения на нашем участке фронта. О том, как в эти дни развивалась оборонительная операция войск Сталинградского фронта, я узнал гораздо позже. А развивалась она так.
Еще 17 июля соединения 6-й немецкой армии вышли к большой излучине Дона, к рекам Чир и Цимла. Здесь фашисты встретились с передовыми частями образованного 12 июля Сталинградского фронта. Враг попытался с ходу прорвать основную оборонительную полосу нашей 02-й армии на рубеже западнее Клетская, Суровкино. Эти атаки удалось отбить, однако обстановка оставалась трудной. И главным образом потому, что фланги 62-й армии были слабо прикрыты.
Командование принимало срочные меры для укрепления нашей обороны. В район боев быстро подходили части и соединения 64-й армии. На рубеж северо-западнее Клетской срочно перебросили нашу 21-ю армию. Ее дивизии развернулись на левом берегу Дона от Серафимовича до Клетской. Перед армией была поставлена такая задача: воспрепятствовать попыткам обхода 62-й армии с севера, отвлечь на себя часть вражеских сил, непрерывно угрожать левому флангу немецко-фашистских войск.
Тем временем гитлеровцы, подтянув свежие соединения, 23 июля вновь перешли в наступление против правофланговых дивизий 62-й армии, а 25 июля нанесли удар и южнее, по соединениям 64-й армии. Фашистам ценой больших потерь удалось прорваться к Каменскому, севернее Калача-на-Дону. Создалась реальная угроза окружения наших войск, оборонявшихся в большой излучине Дона, захвата противником переправ через реку.
Командование Сталинградского фронта решило нанести контрудары по вклинившейся вражеской группировке силами двух танковых армий смешанного состава, которые формировались на левом берегу Дона. Они включали в себя измотанные в предшествующих боях части. Однако иного выхода не было. Привлекалась также часть сил 21, 62, 24-й армий, 8-я воздушная армия, авиация дальнего действия. 1-я танковая армия ударила по врагу из района южнее Калача-на-Дону. Части 4-й танковой армии перешли к активным боевым действиям двумя днями позже. Они атаковали противника с северо-востока.
Разгромить гитлеровские войска, прорвавшиеся к Дону, не удалось, но замысел врага был сорван. Советские войска отошли на левый берег Дона, заняли оборону на внешнем обводе Сталинграда и остановили гитлеровцев.
Через несколько дней после этого совещания полк вступил в бой. Части 304-й стрелковой дивизии защищали город Серафимович. На южной и западной окраинах его не прекращались жаркие схватки с врагом. Один из артиллерийских дивизионов, которым командовал майор Н. Г. Кувшинов, занял огневые позиции на плацдарме в пойме между Доном и Серафимовичем. Два других оставались на левом берегу и вели огонь по гитлеровцам отсюда.
Бывая в дивизионах, я часто был свидетелем таких сцен.
В балке, что левее высоты 115,5, накапливается пехота противника, докладывали с наблюдательного пункта, расположенного в одном из наших стрелковых батальонов. Дайте огня.
Звучали четкие команды, гремели орудийные залпы. Через несколько минут в трубке слышалось:
Хорошо накрыли! Спасибо! Теперь пусть атакуют, если осталось чем.
Новая материальная часть действовала безотказно. Боеприпасов тоже хватало. Соответственно и настроение у бойцов и командиров было хорошее. Но главным образом, думается, потому, что мы прочно стояли на месте. Пока еще, к сожалению, не наступали, но и об отходе даже мыслей не было. А это уже многое значило.
Именно в эти дни нам объявили приказ 227 от 28 июля 1942 года Народного комиссара обороны. Собрать людей в штабе полка или каком-нибудь из дивизионов не представлялось возможным. Личный состав находился на огневых позициях и наблюдательных пунктах. Поэтому подполковник В. А. Холин и полковой комиссар К. И. Тарасов лично побывали во всех подразделениях. Зачитывая приказ, они разъясняли его содержание и глубокий смысл каждому военнослужащему.
Приказ этот, на мой взгляд, может служить примером документа огромной мобилизующей силы. В нем прямо и открыто говорилось о тяжелом, исключительно опасном положении, о причинах нашего отступления, о крайней необходимости любой ценой остановить и разгромить врага, о беспощадной борьбе с трусами и паникерами. «Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требованиени шагу назад без приказа высшего командования»
И сегодня нельзя без волнения читать эти скупые, наполненные глубочайшим содержанием и смыслом строки. А тогда, на фронте, приказ Народного комиссара обороны СССР прозвучал для нас как тревожный набат. Мы услышали голос Коммунистической партии, голос матери-Родины, обращенный к своим сыновьям. Слушая его, многие бойцы плакали, и никто не стыдился, не вытирал этих слез. Стыдились другого: ведь это мы, отступая от западных границ, дошли до берегов Дона. На нас лежит вина за то, что случилось.