Вот еду старым ладожцам настроение портить
А не густо будет, Сергей Васильевич? Я ведь замполиту кое-что неприятное уже сказал
За Егерсдорф не будет густо, Илья Ильич Добавлю немного трезвости в голову полководца Волынского.
Трезвость никому не лишняя, это ты прав.
Илья Ильич, прошу любить и жаловать. Мой порученец
Гвардии лейтенант Марков! Глухо стукнули каблуки яловых сапог.
Марков? Вы из дивизии Волынского? Член Военного совета Тарасов Рад, товарищ Марков. А ведь это о вас писали в нашей армейской, что вы спасли своего солдата гм, гм фамилию вот запамятовал, украинская фамилия
Бегма, товарищ генерал, сказал смущенно Марков. Рядовой Бегма Там, товарищ генерал, написали не совсем
Ну, суть, надеюсь, не пострадала, не Бегма вас из Вислы вытащил, а вы его По голосу было понятно, что Тарасов улыбается.
Да, Илья Ильич, тут к слову о нашей газете, сказал Никишов. Вызови-ка нашего писателя и остуди его голову Что это он за глупость вчера тиснул на первой странице? Читал?
Читал.
Аршинными буквами тиснул: «Убей немца!» Он что, обстановки не понимает? Неладно, Илья Ильич. Ты четыре дня по корпусам ездил, вот редактор и ошалел от радости, что сам себе хозяин Такой вопль сейчас о немце неуместен. Кричать «убей немца» не то, не то, Илья Ильич Поправь редактора.
Тарасов полез в карман бекеши, вытащил светлый квадратик, протянул командарму.
Вчерашняя «Красная звезда» У авиаторов был, свежую взял. Статья есть именно об этом, Сергей Васильевич Ты у нас провидец, а?
Они засмеялись.
Ты уж не отыгрывайся за своего сочинителя.
Не отыгрываюсь. А статья разъясняет проблему с абсолютной точностью. Поворотная точка в войне, Сергей Васильевич, в нашей духовной стратегии. Я там подчеркнул абзац, увидишь. Примерно так сказано: наш боец на территории Германии это представитель нового мира, это сын Советского государства У него высокое чувство собственного достоинства. Месть наша не слепа, гнев не безрассуден Так что, Сергей Васильевич, придется нам круто ворочать руль, лозунг «убей немца» ушел в историю.
Слава богу, как говорится А редактору все-таки надо будет указать Опытный политработник, черт бы его драл, ну, чувствовать должен и без статей в «Красной звезде», что обстановка изменилась, мы не под Ладогой грязь месим, а по Германии шагаем.
Я уже дал команду провести партийные собрания, комсомольцев собрать, все политотделы на это нацелил, Сергей Васильевич. Ничего, в армии служат умные люди, поймут Пожалуй, вот что санкционируй, Сергей Васильевич, разреши разослать по корпусам, чтобы с народом поговорили, армейских начальников. На передовой сейчас тихо, думаю можно и начарта, и начсвязи, тыловика, инженер давно в бумагах увяз, пусть потолкуют с народом
Дело. Прикажешь, я задержусь на день у Волынского, постараюсь побывать где-нибудь на собрании. Поворот крутой
Осилим.
А редактору ты все же
Тарасов засмеялся.
Не любишь ты прессу, командарм.
Умную люблю. Никишов посмотрел на Маркова. Всеволод, будь любезен, прогуляйся до бронетранспортера. Что-то наша лейб-гвардия сегодня не торопится. Там старший сержант Гаврилов командует, поторопи.
Слушаюсь!
Во дворе штаба за решетчатыми воротами (створки их как раз распахнул солдат в полушубке) рокотнул мотор, заглох, снова зарокотал, почихивая
Яркий свет фар ослепил Маркова.
Порядок, Михалыч! сказал из тьмы Егор Павлович. Зажигание барахлило чуток. Едем!
20
Их знала вся Седьмая армия.
Старенький «ЗИС-5» сворачивал на обочину полтавского шляха, в дурманно пахнущие сладостью июльские хлеба. Его видели у прокаленных солнцем белых дорог верхней Донщины. Стоял он в облаках пыли у истоптанного сотнями тысяч солдатских сапог, разбитого гусеницами танков заволжского проселка. Он останавливался у сожженных деревень, пахнущих толовой гарью развалин городских улиц. Его видели под стенами замков Львовщины, на узких шоссе у Сандомира. Катил он по брусчатой мостовой германских деревень
Два старых солдата вылезали из кабины «зиска». Иногда они курили, сидя на подножке, прячась от студеного ветра или жаждая тени в летний полдень. Иногда им было жаль коротких минут, которые они отводили на перекур, и старики отбрасывали задний борт машины, брали по лопате, кто-нибудь из них тащил на плече лом
Лопаты выбрасывали из неглубоких ямок чернозем или каменную россыпь гальки, суглинок или комья мертвой ледяной земли
Потом старики шли к машине, снимали с высокого штабеля фанерных щитов лежащий сверху
И у дороги, что бежала по украинской земле, или петляла меж курганов на берегу Дона, или стремительно уводила глаза вдаль, к дымящимся крышам немецкого города, один из солдат доставал из кармана гимнастерки или полушубка, телогрейки или шинели мятый блокнот, и под огрызком карандаша трудно рождались на бумаге даты: «19 августа 1941», «6 ноября 1942», «9 августа 1943», «27 апреля 1944», «9 февраля 1945» Потом выводила усталая стариковская рука: «Щитов двуопорных установлено 27».
А на фанерных щитах, что оставались у дорог, слова сочились кровью, сполошно звенели набатом беды, от этих слов плакал без слез командир разгромленного полка, опускал голову парнишка с кровяными мозолями на ногах в опревших портянках, не перемотанных от самой границы, не мигая смотрел на эти слова солдат, сидевший на броне последнего в бригаде танка, что гудел мотором из последних моторесурсов, уходя на восток, на восток, на восток
На красном фоне белые буквы, на черном желтые, на голубом синие
Родина-мать зовет!
Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Убей немца!
Стойкому бойцу враг не страшен!
Гвардеец! Не посрами славы отцов и дедов твоих!
Советский народ не будет стоять на коленях!
И снова два старых русских солдата бьют ломом в мерзлую землю и дышащую житным духом черноземную теплынь, споро разворачивают лопатами
А слова на щитах
На красном фоне белые буквы, на черном желтые, на голубом синие
Слава героям Сталинграда!
Вперед, на запад!
Молодой боец, настойчиво учись опыту старой гвардии!
Даешь Вислу!
Вот оно логово фашистского зверя!
Освободим народы Европы от гитлеровской чумы!
Возмездие пришло, Германия!
До Данцига 140 километров!
21
Перекурим, Авдей?
Да ну к богу, в кабинке уж Метет-то
Фрицевска погодка У нас в феврале пуржит, так снегу навалит к урожаю, в пользу, а здесь не поймешь чего То снег, то дожжик, гнилая сторона
Герма-а-ания
Два солдата, стоявшие возле фанерного щита в десяти метрах от шоссе, взяли по лопате, а тот, что был повыше, подхватил с утоптанного валенками грязного снега лом.
Закосили малость левый-то угол, а? сказал тот, что повыше, и поднял воротник полушубка.
Сойдет! Все одно через неделю сымать. Данциг энтот, говорят, с ходу брать будем
Это дело Может с ходу, а может и покорячишься еще с Данцигом-то
Солдаты по давней привычке еще раз, напоследок, глянули на щит (на желтом квадрате черные буквы: «Убей немца!»), пошли к облепленному мокрым снегом «зиску», оставляя земляные следы от подошв валенок
Ноги-то оббейте, работнички, сказал шофер, открывая дверцу.
Заводи давай, сонное царствие, сказал шоферу тот солдат, что был повыше, пошел вдоль борта, забросил лопату в кузов. Прищурившись, смотрел на быстро приближавшийся «виллис»
Сергуни машина-то, сказал за его спиной напарник, поколачивая носком валенка по скату машины. Его, его
«Виллис» проскочил мимо грузовика и вдруг остановился.
Солдаты сняли брезентовые рукавицы, сунули в карманы полушубков, стали рядом. В высоком человеке, шагавшем чуть согнувшись от ветра, узнали командарма.
Ты докладай, Авдей.
Воротник-то откинь
Бекешу на командарме снегом облепило
Здрав желам, товарищ генерал! в одно дыхание сказали солдаты и дернули ладони к шапкам.
Здравствуйте, товарищи.
Из-за плеча командарма выглянул высокий парнишка в шинели с лейтенантскими погонами, улыбнулся.
Убей немца, точно товарищ командующий, сказал парнишка.
Сколько вы этих «убей немца» поставили, отцы? спросил Никишов.
Солдаты переглянулись.
Пятый плакат виноват, шесть штук было за два дни, товарищ генерал! сказал тот, что был повыше.
Придется снять, товарищи. Трудов ваших жаль, а снять придется.
Слушаюсь! Высокий солдат глянул на напарника.
Сымем, товарищ командующий. Грунт размякши, сказал низенький.
Никишов смотрел на лица стариков, старательно выскобленные бритвой никак не позже сегодняшнего рассвета.
Передайте своему начальству снять все плакаты «убей немца» сегодня же.
Так точно, сказал высокий.
Сполним, товарищ командующий, сказал низенький.
Штука-то простая, товарищи, сказал Никишов, улыбнувшись. Под Ростовом или на Днепре дело ясное, там немец только в мундире перед нами был. А здесь немец здесь же перед нами немецкий народ, миллионов восемьдесят, и не только солдаты, вот в чем штука-то, товарищи.
Это так точно, товарищ командующий, сказал низенький. Теперьче, выходит, сортировочку немцу надо делать?
Марков за спиной командарма засмеялся.
Слышишь, Всеволод, диалектику? сказал Никишов. Именно, отец, сортировочку. Именно. Значит, все ясно. До свидания, товарищи.
22
На широкой просеке (не понять было в метельной непрогляди коротка ли, длинна ли) стояли у правой стены сосен танки. На темно-зеленые корпуса намело уже сугробики снега: видно, танки стояли здесь давно. «Виллис» Никишова медленно ехал по изрытой гусеницами танков дороге.
Двадцать три, сказал Марков и кашлянул смущенно: считать танки было явно ненужным сейчас делом.
Никишов глянул в маленькое, затуманенное зеркальце над передним стеклом.
Математик, одно слово, сказал Егор Павлович. Артиллерист, у них без счету что мне без бензину.
Маркову с заднего сиденья было видно в зеркальце: улыбнулся командарм
Сергей Васильич, а ведь вы мне дорогу не ту дали, сказал Сурин. Так на передок аккурат выкатим, немцу под нос
Газуй-ка лучше.
Нагазуем к фрицам. Штаб-то дивизии налево надо было, Сергей Васильевич. Броневик связистов налево свернул, точно.
У тебя, Егор, нюх на штабы А нам сейчас не к начальству надо. Газуй.
Вам виднее, товарищ командующий. И по голосу Егора Павловича было понятно, что не нравится шоферу ехать неизвестно куда.
Шагах в тридцати от просеки, справа, в просвете между двумя танками, Никишов увидел длинную палатку. Зеленая брезентовая стенка ее словно дышала под напором ветра Несколько санитарок в телогрейках натягивали веревки, что-то покрикивали
Стой, Егор, сказал Никишов, повернул голову к Маркову. Прогуляйся, Всеволод, узнай где вторая рота. Это из полка Афанасьева, должны знать.
Слушаюсь.
Марков не удержал улыбки, когда задняя дверца после его небрежного взмаха руки захлопнулась со звоном. Так, улыбаясь, он подошел к девушкам, что возились с веревками.
Здравия желаю, товарищи медики!
Девушки смотрели на Маркова чуточку настороженно: видели санитарки, что этот красивый молоденький лейтенант подъехал на «виллисе», машине для большого начальства.
Адъютант командарма гвардии лейтенант Марков!
Здравия желаем, товарищ лейтенант! нестройным хором ответили санитарки и засмеялись.
Мне надо вторую роту вашего полка. Где тут проехать лучше?
Санитарка, что стояла у угла палатки, сказала торопливо:
Та туточки близенько ж, товарищ лейтенант! Ось зараз проехать вам, мабудь, двести шагов, тоди и побачите. Такесенький сарайчик по праву руку, товарищ лейтенант. Близенько.
Ясно. Спасибо за целеуказание.
Козырнув, Марков медленнее, чем следовало бы, пошел меж сосен к машине.
Никишов открыл дверцу.
Двести шагов вперед, Сергей Васильевич, там сарайчик.
Ага. Оставим Егора, прогуляемся.
Да чего это, Сергей Васильевич? сказал Егор Павлович. Бензину вам жалко?
Никишов засмеялся, вылез из машины, поднял лицо к небу.
Очаровательная погодка.
Он махнул рукой Сурину.
Подгони к девчатам, отдыхай, может, землячку найдешь. Пошли, Всеволод.
Ступая по следам командарма, Марков никак не мог согнать улыбку с озябшего на ветру лица. Он вспоминал санитарок и думал, что долго их не забудет, ведь так вышло, что первый раз он представился как адъютант командарма этим девчонкам И еще думалось Маркову, что не мешало бы сейчас встретить кого-нибудь из знакомых офицеров полка Афанасьева, ну, хотя бы Венера Горбатова «Адъютант командарма гвардии лейтенант Марков» И улыбнулся еще веселее, сообразив, что ведь шагает он за командармом как раз во вторую роту, к Венеру Кузьмичу.
Но меж сосен почти не было видно людей, Марков шагал мимо палаток, походных кухонь, курящихся дымками, грузовиков под тентами; слева пошумливала мотором самоходка, и возле нее о чем-то кричали друг другу два солдата в черных полушубках, за самоходкой грязный след автомобильных колес перебежал солдат в гимнастерке, с пустым зеленым ведром в руке
Никишов остановился, повернулся спиной к ветру, закурил, глянул на Маркова.
Замерз?
Что вы, товарищ командующий! Я старый пушкарь.
А я такую погоду плохо переношу Сорок третий год отыгрывается В траншею я тогда влетел, в апреле, под Ладогой, чуть богу душу не отдал.
Никишов поглубже натянул папаху, опять зашагал, дымок его папиросы долетал до Маркова.
Всеволод, иди-ка поближе
Марков поравнялся с командармом.
Вот идем с тобой по тылам, сказал вдруг Никишов. А чем эта роща отличается от рощи сорок первого года?
Марков улыбнулся.
Высотой, товарищ командующий. И годовыми кольцами.
Высотой?
Так точно. Выросла за три года.
Да ты у нас остряк, Всеволод А я вот что хотел сказать. В сорок первом мы по хламу бы шагали. Черт знает, что за порядки были! Какой только дряни после любой роты на привалах не оставляли А уж если недельку где тылы постоят тут сам черт ногу сломит. Набросают, нахламят, намусорят ужас Некультурно, брат Всеволод, воевали. Приказов грозных сочиняли пудами, а толку было на грош. Да, времечко А вот сейчас, обрати внимание, идем мы по полковому тылу, а порядок как в главном саду хорошего города. По всем обычаям сорок первого года здесь валяться ящикам, пустым бочкам, ломаным телегам чего только не накидывало наше тыловое воинство Ты думаешь о пустяках говорю?
Я понимаю, Сергей Васильевич, нет, все понимаю. Сейчас в армии порядок просто Да вот когда еще ехал к вам, Егор Павлович хотел в танковую колонну заскочить, а регулировщица и слушать не хочет, правда! Не положено, говорит. А у нас в штабе? Я вчера зашел в комендантскую роту, там новый караул заступать готовился. У нас в училище меньше придирались, честное слово, Сергей Васильевич! Старшина вот забыл армянин
Мкртычан.
Да, да! Так он половине караула приказал перешить подворотнички.
Марков, забывшись, сдвинул шапку на затылок и, вздохнув, смутился Он заставил себя вытерпеть эту недисциплинированность шагов восемь и, поправив шапку, снова вздохнул.
Стоявший у входа в блиндаж невысокий солдат в новой телогрейке оглянулся. На плечах старшинские погоны.
Ванька злодей ты мой сказал Никишов.
Сергей Васильич!..
Марков смотрел на бледное, в веснушках лицо старшины, оно было видно наполовину из-за плеча командарма, смотрел, как руки старшины припали к припорошенной снегом спине командарма.
Васильич, родной!
Марков вспомнил: это же старшина Евсеев, парторг
23
Опершись плечом о трухлявое бревно стенки сарая, Марков курил, поглядывал на солдат и сержантов, что грудились возле командарма
Странное чувство было сейчас на душе у Маркова. Полчаса назад командарм так неожиданно для Маркова стал на какие-то минуты незнакомым человеком. Он поцеловал веснушчатого старшину, потом заплакал, да, Сергей Васильевич заплакал «Ладожский ты кочколаз Ваня» сказал Сергей Васильевич, и старшина отступил на шаг от него, вытер лицо ладонями. Нет, никогда Сергей Васильевич не будет смотреть на Маркова, как смотрел на этого старшину. И потом, когда они спустились в блиндаж, просторный немецкий блиндаж с обшитыми тесом стенками, и старшина сказал, что мигом слетает за Венером (Марков вспомнил: Венер это же ротный Горбатов), Никишов смотрел на старшину так, как никогда не будет смотреть на Маркова