Егор Павлович ухмыльнулся.
Уж вот этот шоферюга-то, что обогнали Ведь он, курицын сын, где-нибудь на Калининском фронте брился верняком раз в неделю, покуда старшина не гаркнет. А здесь как на праздник все чистятся или на инспекторский смотр, ага Если без смеху говорить, то самый распоследний солдатешка из обоза и тот, курицын сын, о себе теперь помнит: я, брат, из России сюда дотопал, я, брат, не лаптем щи хлебаю, я русский солдат! Ага А техника-то? Страшенная ведь силища прет, а? У фрица теперь глаза на лоб лезут, понял он, гада ползучая, что русские здесь, а Москва эвон где, не видать!.. По Берлину мы скоро своими сапогами гулять будем, во как. Справедливость она есть, Михалыч, есть, это точно. Вот по своей шкуре сужу. Правильно мне полковник Андреев кубари тогда с петличек выдрать приказал? Справедливо. Законно. Потому что мне, дураку, было приказано со своей авторотой склад, понимаешь, армейский склад вывезти из Ростова, сапоги для целой, может, дивизии, а я выехал с теми сапогами на тракт, что от Батайска идет, и Мать честная, страх вспомнить, аж печенка холодеет
Да Сорок второй я тоже помню, сказал Марков. Похоронку на дядю Валю получили в июне Командиром батальона был
Времечко, будь оно трижды проклято Ведь я тогда, в июле, и погорел-то, когда немцы нам под дых врезали на юге-то. Выехали мы первыми машинами на тракт, а там народ уходит. Эвакуация Ростовский народ от немца души спасает. Море народу, страх вспомнить, сколько народу по той дороге проклятой уходило Жарища спасу нет, печет, пылюга. А немец стаями черными в небе, клюет и клюет бомбами, долбает и долбает. По степи народ уходит И детишки тебе тут, и старухи телепают, и всякая беззащитная публика. Да Смотрю на народ, а, понимаешь, думка одна башку сверлит В последний раз, думаю, ты, фашистский гад, верх над нами берешь за то, что под Москвой тебе врезали, из последних сил ты, фашист, жмешь на нас, повалить хочешь, за горло Россию взять Выкуси, фриц, собака! Не выйдет! Били тебя под Москвой, гада, научили тебя хенде хох делать, как миленького, научим тебя вшей кормить, в бабьи кацавейки кутаться Ну, да что говорить, Севка Я от фрица отступал, а не боялся его, гада, не-ет, страха перед немцем у нас тогда не было Все равно знал я будем в Берлине, будем, Севка!
Да, да, торопливо сказал Марков.
Ну, хорошо Едем это по тракту, народ руками машет возьмите, дескать, хоть на подножку. А куда ж тут тысячи-то посадишь? Потом петлю, значит, дорога делает, а народ напрямки путь сокращает, по полю. Прибавил я скорость, с Васькой Мироновым ехал в кабине, хороший был шофер Да И вижу стоит посередь дороги мальчонка, ну, от силы двенадцать, ну, тринадцать ему. В синей такой курточке, ага. Кричит что-то, с дороги не сходит. Тормознул мой Миронов, значит. Выскочил к мальчишке, за руку схватил, к кабине хочет вести, а мальчишка кричит: «Нет, нет, дядя, нет! Танечку возьмите! Дядя, Танечку возьмите!..» И вижу сидит у дороги девочка годов семи, узелочек белый рядом. Ножки, понимаешь, Сева это отнялись у маленькой Да Бомбил немец, ну, испугалась девочка Подхватил Миронов ее, на верх кузова, на мешки положил, один мешок сбросил. И брательника посадил. Ну, поехали. Опять глядим народ с поля свертывает на дорогу, да Едем на малом газу, тут сигналь не сигналь, народ с дороги не сходит. Васька Миронов на меня, понимаешь, смотрит «Товарищ командир, народ-то» «Вижу сам», говорю. И он вдруг, Васька-то, заплакал. Заплакал, рязанская его душа, за тормоз ручной раз! Ножной-то у него тогда барахлил, не успели отладить, куда тут с ремонтом и думать «Товарищ командир говорит не поеду!» Я на него матом, ага «Не поеду говорит стреляйте меня, не поеду!» Да-а Гляжу из кабины он выскочил, не успел я глазом, понимаешь, моргнуть, слышу плюх, плюх. Я на подножку. Гляжу шерудит мой Василий Фомич те сапоги, в мешках-то, ага Швыряет мешки с кузова на-поди Гляжу, а уж вся колонна моя стоит, ребята кузова очищают. Вот так, Всеволод Михалыч Война самое распаскудное дело. Ежели б не Россию спасать надо было Русский мужик всякие там дранги нах осты-весты никогда в башку себе не забивал, у него норова такого не было чужое хапать. Земля, слава богу, на полсвета, все, что надо, свое, кровненькое есть
Ну, ладно. Покидали мы тогда те сапоги, посадили баб да детишек, один к одному в кузовах набились Отвезли их километров на сто пятьдесят примерно, тут высадить пришлось, доехали мы до штаба тыла армии Доложил прибыл, дескать, в полном составе, потерь машин и людей не имею. Мне и приказывают: «Машины не разгружать, следуйте по маршруту на восток, до Сталинграда правьте В Сталинграде разгрузитесь». А мне что разгружать-то? Воздух? Ну, мои командирские кубики и того Да я не больно жалею, честно говорю. Мне б только на какой берлинской улице покурить махорочки и все свои беды, да пропади они пропадом, ага Я на жизнь обиды не держу Я сейчас кум королю, во как, Михалыч
Они засмеялись.
Между прочим, слышь, Михалыч, меня и по сё к прокурору армейскому таскают, ага Я уж думал забыли те чертовы сапоги, ан нет, в бумажках все хранится про мою грешную душу. Два раза перед Сандомиром к прокурору являлся. Ну, он меня больно хорошо знает, что лично самого командарма вожу, разговор у нас с прокурором вежливый, последний раз чайком меня угостили, ага Мне хоть и нож острый, что гвоздик в камеру ткнуть, всю эту чертоплешь вспоминать, но я виду, понятно, не показываю Только в последнюю встречу я культурненько так удочку закидываю: дескать, товарищ полковник, уж и лычки с погон моих спороть хотят за то дело? Не заслужил я, значит, за всю войну? А прокурор, черт толстый, смеется, а в чем суть помалкивает, ага Ну, только мне больно наплевать, мне, главное, в Берлин добраться живому, а там хоть к стенке ставь тот прокурор, черт с ним, помирать буду спокойный не на Волге фриц-то, а на своей как ее, в Берлине-то?..
Шпрее.
Точно. На Шпрее русак вложит немцу по шее, а?
И опять они смеялись, угощали друг друга трофейными сигаретами.
А дорога гудела от тысяч колес, рев моторов поднимался к синеющему перед вечером небу, чуть тронутому в страшной выси реденькими облаками, из кузовов «студебеккеров», «ЗИСов», «газиков», «шевроле» улыбались иногда Маркову солдаты с чисто бритыми лицами, и он улыбался в ответ, и радовало всех, что так хорошо идут машины по мокрому бетону немецкой дороги, так хорошо небо, в котором проскакивали аккуратные девятки самолетов, так хорош этот денек, когда где-то очень далеко впереди погромыхивают пушки, и их слышно даже на полосе бетона, забитой машинами до предела.
Хорошо, что солнце садится перед нашими глазами, а не за нашими спинами, как садилось оно в сорок втором. Хорошо, что я везу Севку, хороший парнишка вырос у Михаила, дружка, гвардии лейтенант ведь уже, а я ему когда-то грузила к удочкам прицеплял, вот как времечко-то катит, все одно как мы сейчас катим, миль сорок пять в час жмем, точно
Хорошо, что плечо Егора Павловича рядом, так хорошо, и я напишу маме, что мне очень хорошо, командарм меня не прогонит, я же хороший офицер, нет, я не хвалю себя, я же слышал, как командир батареи гвардии капитан Хайкин говорил обо мне командиру полка Я уже орден должен был получить скоро, комбат намекал, что хочет писать на меня представление Мишка Бегма уже медаль получил, а сержант Банушкин сразу две получил, Егор Павлович тоже хороший человек Россия победит, будет очень хорошо жить всем нам, всем будет жить очень хорошо Я приду в свою двадцать пятую школу, по коридору будет идти Аделаида Максимовна, надо подгадать, когда она выйдет из класса, увидит меня, очки снимет, она всегда, когда волнуется, снимает свои очки, я скажу: «Гвардии лейтенант Марков прибыл на консультацию по тригонометрии!» Вот будет лицо у нашей Адечки, она всегда любила меня, я здорово шел по математике, и Адечка
Хоро-о-ош денек-то был, а? сказал Егор Павлович. Прямо весна
И жизнь хороша, и жить хорошо засмеялся Марков.
Толково сказано. Между прочим, командарм наш говорить мастак, ага. Скажет как отрубит, прямо в точку скажет. Когда Вислу-то форсировали, он на командно-наблюдательном пункте сидит у стереотрубы, а рядом раций несколько штук на полке, сразу все разговоры начальства он слышит ну, корпусных, дивизионных. На приеме рации, понимаешь? Кто-то, слышно, докладывает в корпус комкору, что, дескать, иду отлично, успех. Трезвонит, расхвалился А Сергей Васильевич берет микрофон, говорит: «Побойтесь бога, Иван Данилыч. Немцы и те краснеют». И микрофон положил Эх, тут комкор этому хвастуну-то, комдиву беда! Прямо с сапогами сожрал! И давал уж он ему, и давал уж он а все ведь слыхать Сергуне-то! На стенке репродуктор пристроен, понял? Ага! Опять берет Васильич микрофон, говорит: «А теперь краснею я». И заткнулся комкор Разве можно матом в открытую по рации комдива чехвостить? Человеку ведь дивизией командовать, а тут его таким манером к службе правильной приучают Ну, на пункте все армейское начальство так и полегло с хохоту, ага! Член Военного совета, хоро-о-оший мужик, Илья Ильич, отдышался, говорит: «Сергей Васильевич, завидую» А командарм только глаз серый прижмурил. Золотой мужик, вот увидишь сам! Думаешь, зря его солдаты меж собой зовут Сергуней, а?.. Это, Михалыч, заслужить надо. Везде командармов батями зовут, а наш Сергуня По-русски ведь это как бы сказать-то?.. Ну, любовно, что ль, выходит Говорят, батька у него большо-ой человек был, вроде с самим Лениным действовал, в Новороссийске в пятом году такие дела разделывал, будь здоров. Это не каждому выпадет с Лениным рядком быть Еще слушок в армии ходит, будто перед войной сам товарищ Сталин вызывал Сергея Васильевича на это, на собеседование, Васильич тогда в академии учился, после Испании, понимаешь? Минут сорок, говорят, Сталин с ним толковал, ну, сам знаешь, у Сталина глаз на человека прицельный, враз видит гусь ты, пустобрех иль стоящий мужик Сергей Васильевич после такого дела и пошел в гору, ага А про разжалование-то его знаешь?
Да так, немножко У нас вторая рота была, поддерживали ее в бою, там ротный Горбатов мне говорил.
Венер? Так это ж первейший дружок Васильича!
Толковый офицер.
А Васильич с бестолковыми не канителится, по шапке и кати в отдел кадров, на черта ему дураков в нашей семерочке держать. Он, понимаешь, мужик твердый. Погорел-то в сорок третьем-то за что, думаешь? За твердость свою, точно. Ему начальство говорит, фронтовое-то, что наступать надо таким вот манером, а он их к бабушке Гитлера послал Ну, туда-сюда, кляузу сочинили, в Москву срочно, а там какому-то обормоту бумажка та попала, с Васильича полковничью папаху долой, в рядовые шугнули под Ладогу, в гиблые места А друзей-то настоящих у Сергея хватает, еще с Испании друзья-то, ну, кто-то и решился к самому Сталину идти. Так, мол, и так, наступление накрылось, а полковник Никишов за чужую дурь страдает Ага. Ситуация, можно сказать. Сталин берет, понимаешь, трубку телефона и говорит: «Генерал-майора Никишова прошу ко мне на беседу послезавтра в двадцать два ноль-ноль» Так. Начальство завертелось. Сталин сказал «генерал-майора» ему подать, значит все, разговор кончен Ну, машинистку штабные товарищи за бока, стучи приказ! Оформили звание. Прямо из землянки Сергуню под локоток: «Вас товарищ Сталин самолично вызывает, товарищ генерал!» Ага Представляешь, Севка? Привезли Васильича прямо в Кремль Ну, о чем со Сталиным он толковал дело для нашего брата неизвестное, чином не вышли, только уехал Васильич аккурат к Малиновскому, по Испании еще дружку верному, понял?.. А через три месяца, когда немцу под Курском врезали, Сергею еще звездочку на погон пожалуйте, заслужил Вот так, Михалыч, бывает Ты ведь тоже не гадал, не чаял, что Егор Сурин к тебе утречком прикатит, а?
Егор Павлович шевельнул правым локтем, толкнул легонько улыбнувшегося Маркова.
«Виллис» обогнал шесть танков с белыми орлами на башнях. На переднем стоял, высунув голову из башенного люка, парень, помахал рукой вслед «виллису».
Поляки, сказал Егор Павлович. Отчаянные ребята, ага. Мы фрица не любим, а уж они Дают фрицу дрозда!
Егор Павлович закурил, чуть сбавив ход машины, глянул на Маркова.
Ты чего это заскучал вроде?
Да нет, ничего.
Сергея Васильевича робеешь, а?.. Это зря, Сева, я тебе ведь, считай, как без малого родня говорю, чудак ты Не робь, волгарь! Ты вот послушай, как я с ним встречу имел. Прямо чудно, ага В сорок третьем, значит, в конце апреля было. Я тогда шоферил в артуправлении, снаряды возил. Приехал, значит, на станцию такую задрипанную, немцем сто раз бомбленную, порожнюю тару с кузова вон, а очередь моя под погрузку еще машин двадцать ждать. Дождь хлещет беда. Сижу это в кабине, покуриваю. Вижу подходит дядя. В плащ-палатке, чемодан не шибко великий в руке. Молодой парень. И шинель видна из-под плащ-палатки новенькая, драп будь здоров. Говорит: «Не подбросишь, хозяин, до Сычевки?» А до той Сычевки, знаю, километров так восемнадцать, дорога болотище, топь, собачья дорога по весеннему-то времени Ну, я, конечно, толкую, что не могу, сейчас очередь моя подойдет, грузиться буду. А как величать парня не определю. Ясно, не солдат, на всякий случай майором назвал, по годам самый раз в майорах быть Да. А он, понимаешь, смотрит на меня, улыбнулся так. «Значит, нельзя?» «Не могу, товарищ майор». И, понимаешь, совестно мне почему-то стало ну, в общем, совесть у меня залягалась, барыня Говорю ему, если лейтенант Завьялов, наш старший колонны, разрешит, то можно и в Сычевку.
«Ага, понятно», говорит. Захлопнул он дверцу, пошагал со своим чемоданчиком к станции. Минут через двадцать рысью бежит мои Завьялов, старый хрен. Я дверцу открыл. А он с ходу: «Ты что ж, голова садовая, первый день в армии? Товарищ генерал-майор под дождем ходит, а ты, балда, сидишь тут!» Я так и окосел. Вот те и майор, угадал, как Гитлер свою победу Да. Завьялов ладошку под козырек, чемодан у генерала берет, мне к ногам ставит. «Товарищ генерал, прошу извинить! Виноват, товарищ генерал!» Малость струхнул мой начальничек. Мужик он, верно, хороший был, честный мужик, но уж генералов боялся лишку
Сел ко мне, значит, генерал. «Закурим на дорогу, товарищ Сурин, генеральских?» Смеется, коробку протягивает. С ходу мою фамилию запомнил, видать, Завьялов поминал в разговоре. Едем Он себе помалкивает, а я тоже солдатскую службу знаю начальство не спрашивает, ну, и помалкивай в тряпочку. Но сказал я все же ради вежливости, значит: «Виноват, товарищ генерал, не догадался» Усмехнулся он: «Претензий, брат Сурин, абсолютно не имею». Довез я его мигом. Руку мне пожал, пошел к штабу. А тут аккурат «виллис» разворачивается перед крыльцом, генерала Малиновского машина, я знаю. Вдруг стоп. Малиновский вылезает, руки размахнул. «Пауль!» говорит. Это уж я потом узнал, что в Испании так Никишова звали. Бежит мой генерал к Малиновскому к Малиновскому да
Егор Павлович кашлянул.
Обнялись они Да А я покатил себе. Ну, а погодя немного узнал от шоферов штаба, что привез тогда генерал-майора Никишова Сергея Васильевича, говорили ребята, он с Малиновским в Испании воевал, дружки, стало быть, крепенькие, повидали кисленького да солененького с горьким, уж это понять можно, в Испании воевали страшно, люто там воевали Потом, слыхать, к Рокоссовскому его перебросили Пошел Васильич ходко, армию получил
А как же ты к нему попал, Егор Павлович? прищурился Марков, закуривая.
Много ты куришь, Севка. Не паникуй, чудак
Абсолютно спокоен.
Ну, ну абсолютно, засмеялся Егор Павлович. Как попал? В армии дело просто выходит. Дивизию нашу после формировки передали в Седьмую ударную. Утром меня Завьялов вдруг вызывает. Бледный, гляжу, старикан, ага. «Что у тебя за шинель?» говорит. Шинель как полагается, шоферская, с колером, на парад, точно, не больно гожа.
Шинель мне мигом старшина волокет, погоны новые сует. «В штаб армии поедем», Завьялов мне толкует. Поехал я пассажиром на полуторке, сам Завьялов за баранку, смех один Приехали. Я топаю смело, грехов за спиной, думаю, нет. Тут какой-то подполковник. К Никишову!.. Ну, думаю, давно не видал командарма Малость мандраже у меня, понятно Ну, к командарму заводят нас. Гляжу веселый! «Есть шанс отличиться, товарищ Сурин», говорит. «Как прикажете, товарищ командующий», отвечаю. «Прикажу, за этим дело не станет. Водитель мне на «виллис» нужен такой, как вы». Я стою. Морда, поди, красная, ага «Очень правильный выбор, товарищ командующий», Завьялов охрабрел, а с самого пот в три ручья, все одно побаивается, старый шоферюга, Никишова-то. «Ну, так как поладим, товарищ Сурин?» А я: «Как прикажете». А он: «Ну а по-человечески если сказать?» Я обмяк тут, говорю: «Спасибо за доверие, товарищ командующий» Засмеялся Никишов, ага Гляжу на него до чего ж парень хорош! Ростом гвардеец, плечищи ядреные, молодой ведь! А главное глаза у него добрые, веселые, ага Ну, я тут улыбнулся, и у Завьялова, видать, отлегло от души, тоже лыбится, старый черт
Егор Павлович засмеялся.
Вот мы и дома, Михалыч!
6
Затянутый ремнем в рюмочку высокий солдат козырнул и, путаясь в длинных полах новой шинели, подошел к шлагбауму, поплыла вверх черно-белая перекладина
Приехал, Егор Павлыч?
Порядок!
«Виллис» поднырнул под шлагбаум, прибавил скорость и покатил по шоссейной дороге уплывали по сторонам назад каменные дома деревни. Непривычно для Маркова было видеть множество офицеров, шагающих вдоль домов, кое-где у крыльца или ворот стояли часовые в шинелях новые были шинели, и это почему-то расстроило Маркова. «Армия да, штаб армии Мне страшно Я боюсь, боюсь ведь Никишова» думал Марков, рассматривая людей в шинелях, в зеленых куртках с начищенными пуговицами, а то и просто в кителях и гимнастерках. Давно уже не видел Марков таких спокойных людей
Слева от шоссе, у водоразборной чугунной колонки, два солдата в зеленых телогрейках мыли сапоги. На короткий рычаг колонки нажимал кряжистый, низенький майор в распахнутой шинели, его шапка была ухарски сдвинута на левое ухо. Марков усмехнулся. «Армия штарм-семь Майор солдатам воду льет А мне Мишка Бегма нет, сегодня Банушкин из котелочка поливал. Черт бы драл этого Егора Павловича, вытащил меня сюда Странно как-то, я ведь давно не вспоминал о соседе Сурине, он воевал, а я еще только в училище собирался. И вот он читает эту заметку в газете, где Стефан Лилиен расписал, как я вытащил из полыньи Мишку Рискуя жизнью, офицер черт бы тебя драл, Стефан! И всё, качу вот на «виллисе», а ребята на огневой. Ребята, наверное, сейчас блины наладили. Банушкин, наверное, про сорок первый год страсти рассказывает, как он из окружения выбирался три месяца. Мишка в своем мешке порядок наводит А я вот сейчас»