Дорогая Искренне ваш Не обидится она?
А, Всеволод Почему он так смотрит?
( Товарищ командующий, по вашему приказанию гвардии лейтенант Марков прибыл.
Обиделся?
Никак нет, товарищ командующий.
Перестань, Сева. Ты же понимаешь, что мне сейчас
Сергей Васильевич! Да разве я
Ну, вот и хорошо.
Сергей Васильевич ведь все в штабе сейчас, понимаете, все ждут
Ничего, Сева, утро вечера мудренее, как говорится, доживем и до утра. Ты мог бы сейчас выехать нет, даже можно часика через три, еще успеешь поспать Надо мне передать вот эту записочку Только конверта у меня нет
Я все сделаю, Сергей Васильевич.
Это товарищу Манухиной.
Ма Манухиной?.. Понимаю. Мы с Казаряном сейчас же выедем, тут же ехать-то полчаса, Сергей Васильевич!
Тебя же шатает, черта упрямого Поспи.
Сергей Васильевич
Хорошо.
А ответ, Сергей Васильевич?
Ответ?
Конечно напишет, я скажу, что вы просите обязательно
Вот уж это, брат Всеволод, инициативы твоей не требует.
Разрешите идти?
Спасибо, Всеволод.
Я быстро вернусь, вы не волнуйтесь, Сергей Васильевич.
Да, вот что постарайся сказать несколько приятных слов о всей бригаде артистов, у тебя получится.
Отправляюсь! А ответ товарища Манухиной я
Иди ты, бога ради.)
Ну вот так.
Все-таки, наверное, я самый распоследний сукин сын Если мне понравились синие глаза, это еще не дает мне права Господи, как все это сложно
Через четыре минуты ноль часов. Время остановилось.
( Товарищ Караушин, передайте всем управленцам мой приказ спать до четырех тридцати. Всем спать! Мне надоел этот крестный ход возле блиндажа Спать! И еще просьба, Николай Семенович, если найдете пачку папирос пришлите мне. Выкурил последнюю, гибну.)
ГВАРДИИ РЯДОВОЙ
Заплакал Борзов, лицо рукавом телогрейки вытер, полез в кузов «студебеккера» первый и последний раз Юрку Ковшова в губы поцеловать.
Меня б шибануло, мне б та пуля сказал Борзов, стоя в кузове рядом с гвардии старшим лейтенантом Венером Горбатовым.
Нагнулся ротный над Юркиным белым лицом
Махнул рукой с шапкой и спрыгнул на снег.
Они с Борзовым дождались, когда машина на просеку свернула, надели шапки и пошли по мерзлому асфальту шоссе.
Коля при мне надо тебе быть, сказал ротный.
Это я не могу, товарищ гвардии старший лейтенант.
Горбатов остановился.
Что ж ты, сволочь
От судьбы в твоем блиндажике не заначишься, Веня
В душу Гитлера мать твою судьбу! Быть при мне! Назначаю ординарцем!
Слушаюсь, товарищ гвардии старший лейтенант!
11
Человек в Москве читал расшифрованную радиограмму из Берлина:
«Циммерман присутствовал на ужине у Геббельса в честь награждения имперского фюрера службы труда Гирля «Германским орденом» в связи с его семидесятилетием. Присутствовал также Гудериан. После ужина началась бомбежка. В убежище Циммерман сидел рядом с Магдой Геббельс, она была с дочерьми. Она сказала: «Мы никогда не оставим его (Гитлера), никогда!»
Перед самым окончанием бомбежки Магда спросила мужа: «Что сказал де Кринис? Неужели Дольфи (Гитлер) так болен?» Геббельс ответил: «Бога ради, Магда, не надо об этом. Ты понимаешь, что значит паралисис агитанс? Кажется, так по-латыни называется эта ужасная болезнь Чудовищная несправедливость судьбы быть фюрером великого народа и Ужасно» Вид у Геббельса был крайне подавленным, дрожали губы. За весь вечер он ни разу не причесывал свои длинные волосы, хотя это его любимая привычка.
С помощью 0043 и 0097 установлено: Макс де Кринис известный профессор из нервного отделения берлинской клиники. Был принят Гитлером и ознакомился с состоянием его здоровья. Термин, упомянутый Геббельсом, это «болезнь Паркинсона». Причиной может быть сильная простуда или венерическое заболевание, просим уточнить у специалистов. Вместе с Кринисом был доктор Леонгард Конти.
Есть веские данные за то, что визит этих врачей к Гитлеру сделан по настоянию Гиммлера. Мотивы будут понятны из нижеизложенного.
Внешний вид Гитлера. Глаза навыкате, взгляд застывший, потухший, на щеках красные пятна. Подергивается не только левая рука, как было раньше, но и вся левая половина туловища. Сидя, придерживает правой рукой левую, кладет правую ногу на левую, что позволяет ему сделать не столь заметным нервное подергивание тела. Походка вялая, сильно сутулится, движения затрудненные. Когда садится, ему подставляют стул.
Психическое состояние. Беспредельная раздражительность, часто теряет душевное равновесие. Главная идея его в последнее время: «Никогда не уступать, никогда не капитулировать!»
Маниакальное упорство Гитлера в стремлении сохранить личную власть сделало его еще более нетерпимым, истеричным. Подозревает ближайшее окружение, что существуют планы его устранения с политической арены.
В правящей верхушке рейха все зримее стремления некоторых ближайших к Гитлеру «старых бойцов» отнять у него власть и получить возможность попытки договориться о сепаратном мире с нашими западными союзниками.
К таким «мечтателям о власти» можно отнести в первую очередь Геринга. Напомним, Геринг в самый канун войны (на западе) пытался найти контакт с англичанами через своего шведского знакомого Биргера Далеруса (о чем Циммерманом было послано донесение). Рейхсмаршал продолжает пользоваться доверием Гитлера, хотя в знак протеста против критики Гитлером действий военно-воздушных сил снял с себя все регалии, является на заседания в скромном мундире и солдатской затрепанной фуражке.
Затем Гиммлер, Борман.
Из всей верхушки один Геббельс еще сохраняет личную преданность Гитлеру. Как-то сказываются на этом и отношения интимной дружбы Гитлера с Магдой Геббельс в предвоенные годы.
Предлагаем:
Первое. Принять меры, чтобы профессор Макс де Кринис сохранил в тайне свой диагноз болезни Гитлера.
Второе. Средством для этого считаем: вручить профессору письмо, якобы исходящее «с самого верху», от кого-либо из высших лиц империи. Примерный текст: «Господин профессор, известное Вам лицо выражает свое твердое пожелание сохранить в абсолютной тайне выводы, которые Вы доложили этому лицу и которые касаются его важнейших интересов. С прочтением будьте любезны письмо сжечь».
Считаем, что такое предупреждение окажется достаточно веским, а сам факт анонимного обращения подчеркнет, что диагноз болезни является тайной даже для ближайшего окружения Гитлера.
Текст будет напечатан с двумя-тремя ошибками, чтобы показать: письмо печатал не опытный в работе на машинке человек, не профессиональная машинистка имперской канцелярии или один из адъютантов Гитлера, а кто-то из высших лиц империи.
Третье. Считаем операцию делом особо важной срочности.
Привет!
«Четвертый арестован седьмого февраля. Предлагаем выслать радиста в Данциг, Мюлленштрассе, ресторан «Густав». Коробов выедет туда на машине. В случае вашего согласия будет в Данциге десятого двенадцатого февраля. Пароль резервный номер три. Район Данцига предлагаем как наиболее подходящий, где легче протолкнуть радиста через линию фронта. Поток беженцев из района Кенигсберга позволит использовать ситуацию: жена офицера (не скупитесь на чины), проживавшая в Восточной Пруссии, направляется к родственникам в Берлин. В Данциге Коробов знакомится с нею как случайный попутчик. Коробов может ждать до шестнадцатого февраля. Вторая его задача сбор сведений о частях и соединениях, скопившихся в районе Данцига, но только с условием благоприятных обстоятельств, без напрасного риска.
Обстоятельства провала четвертого: заболел воспалением легких, простудившись, видимо, при радиосеансе в районе озера Вандлиц-зее, о болезни не сообщил. Хозяйка квартиры поздно ночью по своей инициативе вызвала медсестру из больницы района Шпандау, так как четвертый был уже без сознания. Четвертый в бреду говорил по-украински. По доносу сестры утром арестован. Сестра два года работала в группе хозяйки квартиры, причины ее предательства неясны. Хозяйка квартиры успела принять яд. Ее имя Роза-Мария Курц, жена офицера-майора, попавшего в плен к американцам в сорок третьем году в Африке. Просим принять меры, чтобы ее подвиг не был забыт.
Ходатайствуем о награждении орденами Красного Знамени радистов Брокдорфа и Самченко за обеспечение регулярной связи с вами в особо трудных условиях района Берлина.
Привет!
12
Сизая туча наваливалась на тонкую промоину в закатном небе
На бетоне автострады клочками неба розовели лужицы. Молодые сосны, зажженные с одного бока светом зари, убегали за окнами черного «паккарда».
Машина скользнула с холма вниз, в серенький ознобистый сумрак
Фели зажмурилась Подступили слезы заплакать бы сейчас, тихонько, как в детстве, уронив голову на колени отцу Фели провела по дрогнувшим бровям рукой в перчатке, открыла глаза. От неудобной позы (упиралась Фели коленями в чемодан), давно ныла спина, но даже шевельнуться не хотелось
В овальном зеркальце перед Фели шестой день покачивалась синяя мамина шляпка с гарусовым узором на муаровом банте. Мама подремывала. Светлый высокий валик ее прически растрепался, и короткая прядь над пудреным лбом вздрагивала от неровного дыхания. Только густо накрашенные темным кармином все еще тугие красивые губы свидетельствовали, что мадам фон Оберхоф не собирается падать духом, хотя бы танки проклятых советов лязгали гусеницами следом за «паккардом».
Фели вздохнула. Оглянулась. Рядом с мамой спала Маргот, уронив голову на пушистую, дымчатую муфту. Тонкая цепочка медальона врезалась в розовую кожу на шее Маргот. Фели протянула руку, легонько подергала за цепочку. Маргот приподняла с муфты круглое лицо в капельках пота, глянула на сестру и снова уткнулась в муфту.
Коснувшись рукавом манто плеча шофера в черной кожаной куртке, Фели отодвинулась к дверце, зажала ладони меж коленей.
Эрих худой, с рыжей щетинкой усиков сонно помаргивал, сигарета его потухла. Фели отвернулась. Вчера ночью она столкнулась с шофером в холодном коридоре гостиницы: он вышел из комнаты матери, закурил сигарету, подбросил зажигалку на ладони и увидел Фели
Не спится девочке? сказал он. Протянул руку, хотел погладить Фели по светлым волосам, но она дернула головой, стукнулась затылком о дверь. Ну, ну, куколка С таким личиком киснуть? В Берлине заживем веселее, черт с ним, с Оберхофом! Надо стать, синие глазки, спать, спать, встанем рано, надо спать, Фельхен
Эрих качнулся. Он был пьян.
Фели вернулась в комнату, тихо легла рядом с Маргот, прижала ладони к горлу Маргот, сонная, обняла ее, но Фели, вздрогнув, сбросила горячую руку сестры. «Недотрога» пробормотала Маргот, чмокнула сестру в волосы и повернулась на бок.
Фели отстранилась от нее, смотрела, как медленно проплывает светлая полоска по обоям, справа налево, справа налево Это в щель меж штор пробивался свет фар автомашин, идущих по улице деревни. Полоски света проплывали все чаще Такая же полоска света падала на снег, на еще чистый декабрьский снег, когда Фели шла к крыльцу дома; свет шел из окна комнаты Маргот на втором этаже, нельзя было так небрежно задергивать шторы Фели прошла по пустому, тихому дому, возле двери в комнату сестры остановилась; мальчишеский приглушенный голос за дверью говорил одно слово «сладкая» все быстрее, все громче Фели знала, что к Маргот пришел два часа назад ее одноклассник, Герберт фон Штейнбах, но она никогда не могла подумать, что этот долговязый четырнадцатилетний тихоня мог говорить слово «сладкая» таким пугавшим все больше Фели голосом «О-о Герберт» сестра не сказала это имя, она выдавила его с таким стоном, что Фели побежала по коридору, распахнула дверь своей комнаты, упала на диван, она плакала, не понимая, что плачет, ей было так плохо, как никогда за все шестнадцать лег, прожитых ею в родовом доме фон Оберхофов
С того вечера Фели боялась смотреть на сестру
А утром Маргот сказала ей, придя из ванны: «Тебя хочет видеть Вилли, ты знаешь, он приехал к фон Штейнбахам. Ты помнишь его? Знаешь, такой красивый парень, прима!» Фели сказала: «Нет». Сестра усмехнулась Расчесывая волосы, такие же длинные и светлые, как у старшей сестры, сказала: «Попадешь к иванам, будешь веселиться, милочка»
И вот теперь, в этой холодной деревенской гостинице, мама и Эрих
Фели проплакала остаток ночи, а утром боялась посмотреть в лицо матери оно было непонятно, обидно красивым
Фельхен, достаньте мне сигарету, сказал Эрих, выплюнув окурок в приспущенное стекло дверцы. Еще вчера он доставал сигареты сам, несколько пачек их лежало в багажничке напротив Фели.
Девушка не шевельнулась.
Не выспались, Фельхен?
Эрих покосился на соседку. Никогда раньше он не осмеливался называть старшую дочь хозяйки поместья Оберхоф так фамильярно Но сейчас Эриху не было дела до переживаний красивой девчонки вон как жалко подрагивает ее пухленькая губка Рот у нее мамин (Эрих усмехнулся). Совсем девчонка раскисла Неужели настолько наивна, что до сегодняшней встречи в коридоре не знала о Портрет полковника фон Оберхофа стоял на маленьком мраморном камине в спальне Эльзы, она поставила портрет на другой день после того, как старый семейный друг генерал Венк сообщил о печальной судьбе полковника, попавшего к иванам в плен А, к черту полковника! Эльза сама пришла ко мне, сама, разве я посмел бы прийти к ней и Портрет полковника стоял на камине, и Эльза всегда повертывала его лицом к стене, когда я сидел в кресле и курил последнюю сигарету И потом я снова садился в кресло и курил, а Эльза плакала, вздрагивая белой спиной. У нее очень белая спина Отличная спина у Эльзы Фельхен тоже славненькой бабенкой будет Все-таки она достанет мне сигарету Да, девочка, тебе пора повзрослеть и найти себе мужчину, который будет любоваться твоей белой спинкой, хе-хе Все летит к чертям, все рассыпается, как стекло под колесом грузовика, всему конец, а мертвые не могут видеть белых бабьих спин
Фели открыла крышку багажничка, тряхнула оранжевую коробочку, взяла сигарету, протянула Эриху. Она не сняла перчатки, и Эрих усмехнулся: хоть этим, но девчонка мстила ему, глупенькая
Еще четыре пачки сигарет лежали на толстой растрепанной книге в коричневом переплете.
Колоссальная штука, полистайте, сказал Эрих.
Фели вздохнула, положила книгу на колени. Это был второй том «Приключений Казановы» иллюстрированное издание для фронтовиков На первой цветной вклейке красавец Казанова, в голубом камзоле, с длинной шпагой на алой перевязи, целовал плечо нагой красавицы, которая пыталась вытянуть из-под ботфорта Казановы кружевной пеньюар
Фели бросила книгу в багажничек, не видела, но чувствовала, что Эрих улыбается. Хотелось выскочить из опостылевшей машины, бежать прочь от унылой дороги, не видеть красивого лица матери, прищуренных глаз сестры, бежать все равно куда
Розовая полоска неба над горизонтом стала багровой. Казалось, машина мчится по каналу с темной водой давно бы должна провалиться в глубь этой темноты, в небытие
Посыпались рыхлые снежинки, медленно таяли на переднем стекле. Лохматая ворона испуганно дернула крылом, сорвалась с желтой деревянной стрелы указателя направления, пропала над лесом.
Эрих включил фары, темные стены сосен словно подскочили к дороге попробуй выйди в ужас тьмы Фели закрыла глаза Не хочу, не хочу видеть эту тьму Мама ударила хлыстом по картине, еще, еще ударила, и холст лопнул, на лице дедушки Альфреда провалился лоб, и еще мама ударила Картина упала ей под ноги, а мама все хлестала по холсту, и Эрих закричал: «Перестань, Эльза, проклятье! Он не виноват, что сыновья струсили!..» Да, он назвал маму просто «Эльза», просто назвал ее по имени, и я только сейчас поняла, почему он посмел Эрих обхватил маму, она билась в его руках. Маргот заплакала, схватила подсвечник с камина и господи, звон разбитого зеркала словно отрезвил всех Мама крикнула: «Уходите!.. Уходите бога ради, дайте мне побыть одной уходите» Эрих взял Маргот за руку, я пошла за ними к машине Дом был совсем пуст. Грузовик увез вещи еще ночью. Я увидела Ферапонта, он стоял у машины, в руке у него был конец веревки, Ферапонт завязывал петлю, по давно не бритому лицу я поняла, что он не злорадствует, нет, он просто старался получше увязать наши чемоданы на крыше машины да, да, заботился он, Ферапонт, чтобы сделать все хорошо, и это было понятно по его лицу. Он совсем замерз, такой был холод в тот день, а куртка, совсем рваная, в которой Эрих привел его из лагеря русских, была распахнута