Его звали Отакар
С великой армией идем на смертный бой,
Нас с Красной Армией никто не победит!
РОЖДЕСТВО
1
24 декабря 1942 года чехословацкие воины в Бузулуке праздновали сочельник. Для многих из них наступающее рождество будет первым и последним, встреченным в этом приуральском городке.
Вечером в офицерской столовой при штабе чехословацкой воинской части засветилась разноцветными огнями наряженная елка. В пять часов сели за праздничные столы бойцы рот и взводов. Командир части полковник Свобода вместе с офицерами штаба и советскими офицерами связи ходит от роты к роте, желает всем веселого рождества и благополучного возвращения домой. Все понимают, что кто-то из них этого счастливого мига не дождется, но каждый верит, что лично ему счастье все-таки улыбнется. Что бы там ни было, а настроение отличное: рождество! К тому ж и с фронта приходят добрые вести.
Наступление германской армейской группы «Гот», предпринятое из района Котельниковского с целью вызволения окруженной у Сталинграда армии Паулюса, было успешно отражено. Хотя немецкие танки к 19 декабря и отделяло от окруженных фашистских войск всего сорок километров, непреодолимая оборона советской 2-й гвардейской армии генерала Малиновского, осуществленная совместно с 51-й армией, заставила противника самого перейти к обороне. Двенадцатидневная операция по деблокированию окруженной армии, предпринятая немецко-фашистским командованием, потерпела провал. Уничтожение в сталинградском котле трехсоттысячной армии стало неизбежным. Обреченные на гибель войска постепенно перемалываются жерновами советских войск, как зерно в мукомольне. Они, отказавшись от разумного предложения капитулировать, погибают, сокрушаемые советским оружием, морозом, голодом и крайним изнурением. Победа в Сталинградской битве самый большой подарок к этому рождеству. Подарок всему миру, всему человечеству.
Вот и Отакар Ярош ежедневно изучает сообщения, получаемые с фронта. С какой радостью оказался бы он сейчас вместе со своими солдатами в сталинградских окопах!
Полдевятого за празднично накрытые столы в офицерской столовой сели офицеры. Вера Тиха так описывает этот вечер:
«офицерская столовая была довольно большим помещением. Кроме, собственно, столовой в нем была прихожая и комната, где по воскресеньям мы устраивали танцы. Там стояло пианино, на котором играл Гольцер, рядом с ним обычно находились Шарф, энергично двигавший телом в такт звукам своей скрипки, и Качирек, уже тогда пожилой человек, с серьезным видом дувший в кларнет. Время от времени к ним присоединялся еще один офицер, пусть будет земля ему пухом, который так, ради забавы, садился за барабан. Еще там стоял такой маленький столик, за которым сидела очень красивая русская девушка, принимавшая деньги за питание
По левую сторону, напротив двух окон, стоял длинный стол еще дальше, на другой стороне этого помещения, за барьером находилась кухня. В самой столовой кроме этого длинного стола были еще небольшие столы. Свобода садился в центре длинного стола спиной к окнам. У стенки, разъединявшей столовую и комнату для танцев, стояла елка, наряженная всевозможными самодельными украшениями. К праздничному ужину приготовили бифштекс с картофельным гарниром. Старик пил до дна, но только воду»
Певческий кружок исполнил для командира песню, которую сочинили для него в качестве подарка Мареш и Траубман:
Эй, ты, винтовка, винтовка моя,
Как я тебя люблю,
Нас ожидают тяжелые бои,
Пойдем воевать!..
Во всех углах столовой завязался оживленный громкий разговор; офицеры провозглашали тосты, звенели стаканами. На здоровье! Чтоб нам через год уже быть дома!
Неожиданно двери распахнулись и в столовую ворвались люди а белой маскировочной одежде немецких парашютистов, в руках пистолеты и автоматы, нацеленные на чехословацких офицеров.
Резкий крик:
Hände hoch!
Разговор и смех сразу стихли. Стволы автоматов показались и в обоих окнах. Секунды полного замешательства. Все в недоумении: что происходит? Что это за люди?..
Hände hoch!
Каждый из офицеров информирован, что немцы высаживают в тылу диверсионные группы, которые уничтожают мосты, важные объекты, нападают на штабы и нарушают коммуникации. Собравшиеся на праздничный вечер лихорадочно размышляют, некоторые офицеры бросают взгляды по сторонам. Глаза надпоручика Яроша загорелись злым огнем, губы сжались так плотно, что даже побелели. Глаза его продолжают смотреть прямо, а правая рука заскользила вдоль бедра к кобуре с наганом. Полковник Свобода заметил это движение и схватил его за руку. В этот миг один из парашютистов открыл лицо: автоматчик Бражина! В столовой стало шумно. Вошел подпоручик Сохор:
Разведчики желают вам веселого рождества!
Послышались громкие возгласы: ничего себе шуточки!
Разведчики сбрасывают капюшоны, приветливо здороваются с офицерами. Слышится смех.
Ярош медленно приходит в себя. Он тоже улыбается, но как-то холодно. Хорошо, что командир задержал его руку. Такие розыгрыши могут кончиться плохо. Неожиданно он поймал на себе взгляд Свободы.
Вы знали об этом, пан полковник?
Полковник кивнул. Ярош налил из бутылки на столе полную рюмку водки и залпом выпил ее. Он хотел заглушить нахлынувшие на него воспоминания.
2
Как же не вспомнить рождество 1938 года? Чехословацкая республика была похожа на ощипанную курицу. Фашистский орел безнаказанно испытал на ней остроту своих когтей. Армия по условиям мюнхенского диктата вынуждена была очистить пограничные укрепления. Она организованно отошла в глубь страны, а вслед за ней потащились вселявшие жалость толпы беженцев с вещмешками, чемоданами и плачущими детьми. Нацистский вермахт занял территорию, которая с незапамятных времен принадлежала чехословацкому государству. 28 тысяч квадратных километров с 3 616 000 жителей! Территория больше Моравии.
Премьера Даладье встречали толпы ликующих парижан. Да здравствует Франция! Да здравствует Даладье! Бургомистр Парижа Лайонель Насторг предложил назвать одну из главных парижских улиц улицей 30 сентября в память о дате исторического Мюнхенского договора, который «спас мир». И жители Лондона радостно приветствовали возвращавшегося из Мюнхена премьер-министра Чемберлена. Многие люди на Западе верили тому, что заявил Геринг корреспонденту одного известного агентства:
«Государственные деятели, собравшиеся в Мюнхене, одержали великую победу. Имя этой победы мир».
Английская периодическая печать помещала и такие статьи, в которых раздавались трезвые голоса, но они тонули в ликовании толпы. Член палаты представителей британского парламента консерватор Эмери назвал условия мира необычно суровыми, более суровыми, чем те, которые обычно диктуются после войны побежденной стране. «Дейли Телеграф» спрашивала: «Какой ценой достался этот мир? Не было ли за него заплачено слишком дорого?» А лидер либералов Арчибальд Синклер предупредил:
«Сила и воля немецкого диктатора одержали верх над волей свободного народа в Англии, Франции и Чехословакии. Если нам и удалось отвратить войну, то это еще не значит, что обеспечен мир».
Даже в тот период, когда чехословацкие войска уже покидали первую зону согласно Мюнхенскому договору, посланник Фирлингер телеграфировал из Москвы:
«Советский Союз еще может оказать помощь, если чехословацкое правительство такую помощь попросит. ТАСС заявил, что правительство Советского Союза не согласно с решениями мюнхенской конференции».
Но чехословацкие буржуазные политики предпочли капитулировать. 5 октября президент Бенеш подал в отставку. При этом он заявил:
«Думаю, что я поступаю правильно, подавая в отставку. Наш народ должен спокойно развиваться в новом смысле, приспосабливаться к новым условиям».
От Масариковской демократии остались рожки да ножки. В новое правительство вошли люди, симпатизировавшие нацистскому режиму. Словакия получила автономию и название страны некоторые стали произносить с иронией.
Это было грустное рождество. Отакар Ярош приехал домой в Мельник. Снова вся семья собралась вместе: мать, отец и все пять сыновей Иржи, Отакар, Владимир, Ян и Зденек. Настроение было как на похоронах. Они как будто предчувствовали, что собрались вот так, все вместе, в последний раз. И родители и сыновья были серьезны и озабоченны. Мать, как всегда, испекла печенье и ваночку, обменялись подарками у елки, но о чем бы не начинался тогда разговор, он всегда сводился к одному что же будет дальше?
Немцы стояли на новой границе, в нескольких километрах от Мельника. Что, если они пойдут дальше? Будем ли мы защищаться? Но как? Ведь мы потеряли пограничные укрепления. Отакар беспомощно сжимает кулаки и говорит со злостью:
Не надо было нам уступать. Мы могли воевать. У нас было все: оружие, желание драться с врагом. Вы не видели, с каким настроением к нам приходили резервисты. Мобилизацию объявили по радио вечером, а уже на следующий день наш полк стоял в полной боевой готовности. Ребята были просто великолепны. В батальоне за целый месяц не было совершено ни одного дисциплинарного проступка. Солдаты хотели воевать. С Гитлера быстро бы сошла спесь.
Во взводе Яроша было несколько ненадежных солдат. Он прямо им сказал:
Если кто-нибудь из вас собирается удрать, то пусть прежде хорошенько подумает. Мы его непременно поймаем, и я лично измолочу его так, что мама родная не узнает. Ну, а уж если дезертир возьмет с собой винтовку, то я с ним не знаю тогда что сделаю.
Бойцы смеялись, но ни один солдат из его взвода не убежал.
Однажды он нашел на своей кровати газету «Руде право». Кто-то засунул ее под одеяло. В ней была обведена красным карандашом речь депутата Готвальда. Некоторые предложения были подчеркнуты. Ярош принципиально не терпел во взводе никакой политической агитации, считая, что политика только будоражит людей и армии никакой пользы не принесет. Но в этот раз помеченную статью он все же прочитал.
«Товарищи! Мы переживаем чрезвычайно сложные минуты. Можно сказать, что наша республика стоит на перепутье. От того, какие, решения последуют в следующие дни, очевидно, будет зависеть дальнейшая судьба нас всех
Что до сих пор сдерживало врага от прямого на нас нападения? Прежде всего наша твердая воля и способность защищаться. Защищаться любой ценой и всеми средствами. Защищаться голыми руками и рвать противника зубами. Драться за каждое дерево, каждый клочок земли. Драться за каждый дом и каждую деревню. Враг знал и знает, что путь к Праге для него никак не был бы прогулкой. Он знает, что нас просто так одолеть трудно.
Что же теперь надо делать, чтобы защитить мир и республику? Прежде всего мы должны быть едины и благоразумны, тверды и решительны. Единство у нас есть. Чешский народ сейчас един, как никогда прежде. А тех вонючих грязных крыс, которые снюхались с врагом их всего небольшая кучка и они будут раздавлены народом. Такими же едиными, как народ, следовало бы быть политическим партиям, которым дорога́ судьба республики
Да, мы должны были начать войну. Союзники югославы, румыны, а главное русские, пришли бы нам на помощь. Тогда бы и французам стало стыдно, и они тоже выступили бы против фашистской Германии».
Если Гитлер займет всю страну, сказал Отакар в семейном кругу за рождественским столом, я не останусь здесь. Уеду из Чехословакии.
Куда? спросили его.
Не знаю. Там будет видно. Но так не может долго оставаться. Я верю, что будет война. Это Гитлеру просто так не пройдет. Пойду воевать!
Поэтому-то он и стал офицером, чтобы воевать за родину, когда это потребуется. Решение стать кадровым военным определило весь его жизненный путь.
3
В один июльский день, вечером, придя домой с работы, Мирослав Гавлин обнаружил в почтовом ящике серый продолговатый конверт, в которых обычно посылают приглашение на свадьбу. Двадцатигеллеровая марка погашена круглым штампом: Гра́нице, 23.VII.37. Кто же это ему написал? Адрес был написан красивыми буквами с наклоном, но это ему ни о чем не говорило. Женится кто-нибудь из знакомых? Он нетерпеливо открыл незаклеенный конверт, вынул сложенную вдвое плотную бумагу. Что это? Знак военной академии, а внутри напечатанный текст. Мирослав Гавлин быстро пробежал его глазами:
«Слушатель академии Отакар Ярош имеет честь сообщить о том, что 29 августа 1937 года он будет выпущен из академии в звании поручика».
Так значит Ота будет офицером! Хороший парень. И не забывает старого друга. Жаль, что Мирек не может приехать на это торжество в Границе. Было бы неплохо как следует отметить такое радостное для Яроша событие. Ничего, можно отметить и позже, когда им удастся встретиться.
Как долго они уже знакомы? С 1929 года. Боже, как летит время! Восемь лет. Они вместе поступили на первый курс Высшей электротехнической школы, находящейся в Праге на Житной улице, 14. Частная специальная школа, приравниваемая к высшему техническому учебному заведению. Наверное, это было единственное в стране учебное заведение такого типа. За обучение взималась плата, каждые полгода по шестьсот крон. Очень большие деньги, а для семьи с пятью детьми и подавно.
До этого Отакар ходил в гимназию в Мельнике, но дела у него там обстояли неважно. Он всегда был чуть-чуть озорнее других гимназистов. На переменах в коридоре или на школьном дворе его было больше видно и слышно, чем остальных ребят. С раннего детства он был чрезвычайно живым. Минуту не мог посидеть на одном месте. Вечно его что-то торопило. Голова у него была хорошая, но учеба его не занимала. Прибежит домой, сумку в угол и на улицу к ребятам.
Преподаватели в гимназии с ним измучились. Если в гимназии случалось какое-нибудь озорство, то зачинщиком его наверняка был Ярош. Не надо было ничего расследовать, потому что ошибка исключалась. Ота не отказывался от своих провинностей. Разбитое стекло Ярош. Потасовка в классе Ярош. Резинка, привязанная к большому и указательному пальцам левой руки, превращалась в прекрасную рогатку, из которой на уроке, когда учитель отворачивался к доске, можно было метко выстрелить скобочкой из скатанной бумажки или промокашки, пропитанной для большей действенности чернилами. Кто это был? Ярош. Из стеклянной трубочки с характерным шумом вылетало рисовое зернышко и с большой точностью попадало в шею или щеку. «Опять вы, Ярош? Записываю вам замечание в классный журнал». А на школьном дворе во время перемен Ярош был организатором игр, в которых команды бросались друг в друга кусками глины или еще чем-нибудь, зимой же любимым развлечением была игра в снежки
«Ярош, ваша успеваемость в этом полугодии ухудшилась. Мы приглашаем в гимназию ваших родителей»
Парень он не глупый, говорили преподаватели отцу или матери, но не может сосредоточиться, думает о чем угодно, только не об учебе. Сегодня опять пришел, не выполнив домашнего задания Вам нужно взяться за него как следует
Мать и отец Оты простые люди. Их уделом с раннего возраста была тяжелая работа. Им очень хочется, чтобы хоть детям их жилось лучше. Поэтому они экономят на всем, лишь бы дать своим детям образование. В здание гимназии они входят с бьющимся от волнения сердцем. Отец в нерешительности мнет фуражку железнодорожника. Они почтительно здороваются с господами преподавателями, которые проходят по коридорам с папками под мышкой. Несмело обращаются к ним. Гимназия для них что-то возвышенное, святое. Они не понимают того, что требуют от учащихся и поэтому не могут своему Отоушеку что-либо посоветовать, чтобы как-то облегчить его положение в гимназии. Единственно, что они могут это заставить его уделять больше времени учебе.
Занимайся больше дома! Не слоняйся по огородам! Однажды отец совсем рассердился: Я прекращу эти твои занятия спортом! Сначала работа, а потом уже развлечения!
После этих слов Ота получает хороший подзатыльник твердой отцовской рукой.
Но разве это на него действует? Отакар Ярош создан для движения. Как, например, рыба или птица. Гимназия для него тесная клетка. Ему ужасно не хотелось сидеть за поцарапанными партами и заучивать, что «квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов его катетов» или что «семянка это сухой односеменной плод с зародышем, неприросшим к семени, часто имеющий летательное приспособление, чтобы переноситься ветром».