Ломский уже ни о чем не спрашивает. Они ведь сами хотели сражаться на главном направлении, выполнить важную боевую задачу, чтобы доказать свою решимость. И вот противник постарался создать условия, которые как нельзя кстати подходят для проявления их героизма. Они получают задание, которое желали.
Уже сегодня ночью, товарищи, ваш батальон должен занять указанный район обороны, уточняет задачу генерал. Через реку нельзя пропустить ни один вражеский танк. Он сделал ударение на слово «нельзя». Понятно?
Понятно, товарищ генерал, ответил полковник Свобода.
Полковник Свобода и оба других офицера еще раз сверяют, все ли правильно занесли в свои карты. Положение противника по советскому образцу они наносят синим карандашом, а войск Красной Армии красным. Готово. Времени для долгих речей нет. Генерал отходит от карты и подает всем троим руку.
Желаю вам всего хорошего.
Спасибо.
Когда полковник Свобода вернулся с сопровождавшими его офицерами в часть, надпоручик Ярош доложил командиру, что во время его отсутствия никаких происшествий не было. Батальон закончил приготовления к завтрашнему дню. Бойцы спят. Бросая на лицо командира пытливые взгляды, Ярош старается узнать, что же произошло. Очевидно, что-то неприятное.
Хорошо, Отакар им осталось спать недолго.
Полковник Свобода поворачивается к надпоручику Ломскому:
Немедленно созвать командиров рот, отдельных взводов и офицеров штаба.
Через несколько минут в одном из приземистых помещений школы начинается первый военный совет перед первым настоящим боем. Все присутствующие знают, что командир батальона вернулся из штаба обороны Харьковского района, куда был срочно вызван. 3 марта 1943 года, половина первого ночи.
Полковник Свобода в полевой форме стоит у повешенной карты так, чтобы присутствующим было ее видно. Без всякого волнения спокойным голосом он объясняет боевую обстановку и задачу батальона. Все сосредоточенно слушают. Лица офицеров выражают их внутреннее напряжение и одновременно решительность. Глаза их внимательно изучают замысловатую ленту реки Мжи. На ее правом берегу, напротив Миргорода, почти на пять километров протянулась деревня Соколово. В эту минуту никто из них, конечно, не предполагает, что именно в ней разгорится самый яростный бой.
Командир батальона посмотрел на часы:
Выходим в два часа тридцать минут. Он показывает на карте направление марша. В указанный район батальон пойдет двумя маршрутами западным на Миргород и восточным на Артюховку.
Командиры заносят в карты боевую обстановку и предстоящие задачи.
Итак, ребята, дружески, совсем не по-командирски спрашивает Людвик Свобода своих подчиненных, есть какие-нибудь вопросы?
Вопросов нет. Все ясно.
Если наткнемся на противника в ходе марша, напоминает еще командир, вступаем в бой с ходу. Встречный бой исключать нельзя! Он знал сильные и слабые стороны своих подчиненных. Он знает, что они хорошо подготовлены к боям и так же хорошо готовы к ним все бойцы батальона.
Первыми вышли из помещения командиры рот с начальником штаба Ярош, Кудлич, Янко и Рытирж. Полковник Свобода со своим заместителем еще некоторое время посидели, уточнили некоторые вопросы.
Надпоручик Ярош созывает командиров взводов. Совещание длится недолго. Командир говорит кратко, отрывистыми фразами; командирам взводов он кажется чересчур строгим.
Получен приказ: занять оборону по реке Мже! Ротмистр Франтишек Ружичка, Франтишек Немец, командир взвода разведчиков-автоматчиков Антонин Сохор и остальные командиры взводов следят за движением карандаша по карте. Мы не должны пропустить через реку к Харькову ни один танк. Все остальное решим на месте.
Он знал, что командирам взводов совершенно ни к чему сейчас длительный рассказ о том, что они в скором времени будут делать и как они должны будут это делать.
Вопросы есть?
Все было ясно. Это можно было прочесть по их лицам.
Да, чтобы не забыть, добавляет Ярош перед уходом командиров. Если во время марша столкнемся с фашистами, то начнем уничтожать их с ходу. Взвод Ружички пойдет первым. Разойдись!
Встречный бой!
При этой мысли у Франтишека Немеца по спине пробежали мурашки. Правда, он и этому учил свой взвод в Бузулуке. Но теперь речь идет о настоящем бое, да еще с фашистской элитой. Со свежими танковыми дивизиями, прибывшими откуда-то из Франции. Ничего хорошего из встречного боя не получится. Хорошо бы обойтись без этого.
По тихим коридорам разносятся громкие звуки ударов железякой по рельсе. Они отражаются от стен, бьют в барабанные перепонки.
Тревога! Тревога! ревет сразу несколько глоток.
Подъем! Тревога! Топот ног такой, будто начался камнепад. Бойцы вскакивают с пола, лихорадочно зашнуровывают ботинки, натягивают шинели, застегивают ремни.
Что случилось?
Налет?
Неужели вздумали устроить учебную тревогу?
Но крики в коридоре звучат очень настойчиво:
Раздать ручные гранаты!
За запасными боеприпасами, бегом!
Первая рота строиться!
Пулеметная
По лестнице бегут бойцы с ящиками. Надпоручик Ярош в белом полушубке и шапке-ушанке, подпоясанный ремнем, стоит внизу у лестницы и подгоняет опоздавших, которые на ходу надевают выкрашенные в белый цвет каски.
На дворе темная холодная ночь, ветер яростно швыряет в лица бойцов снег. Ботинки шлепают по лужам и снежной каше.
Но, но! кричат возницы, со двора со скрипом выезжают сани.
Роты строятся по взводам, все делается быстро, бегом. Слышны команды, отрывистые фразы. Солдатам раздаются патроны и гранаты. И вот первая колонна, разбрызгивая ботинками мартовскую слякоть, выходит со двора на улицу.
3 марта, 2 часа 30 минут.
Редактор газеты напишет такую статью:
«В течение нескольких минут спящие бойцы превратились в часть, готовую к выполнению боевой задачи. Торжественный марш по улицам города превратился в марш на фронт Слепые окна разрушенных и сожженных харьковских домов в эту ненастную ночь приказывают нам, чтобы мы так же, как славная Красная Армия, крушили, топтали варваров. Сегодня мы должны были показать харьковчанам свою выправку и бравый внешний вид. Будет лучше, если мы покажем, как мы умеем сражаться и выполнять данный нам приказ.
Наш час пришел!»
2
13 июля 1942 года, в тот день, когда министр национальной обороны генерал Ингр возвращался в Англию, батальон насчитывал 47 офицеров, 2 ротмистра, 867 сержантов и рядовых и 43 женщины. В течение двух дней после его отъезда командование батальона осуществило реорганизацию батальона по советскому образцу. Таким образом, был сформирован 1-й чехословацкий отдельный пехотный батальон в составе 723 мужчин и 19 женщин и запасная рота, в которую входили 110 мужчин и 23 женщины.
Вновь сформированная часть была построена во дворе казармы, и подполковник Свобода обратился к ней со следующими словами: «Вам первым выпала честь сражаться плечом к плечу с героической Красной Армией. От души поздравляю вас!»
Бежали дни, недели, заполненные обучением, обычными солдатскими нелегкими делами. В этих черных трудовых солдатских буднях просветы наступали только раз в неделю в воскресенье, когда можно было отдохнуть, чем-нибудь развлечься. Это было похоже на освежающий и взбадривающий глоток эликсира.
Голос Левитана, передававшего по радио сводки Верховного командования, звучал понуро. Со страниц газет в читателей били призывы и обращения:
«Советские бойцы ни шагу назад! Сражайтесь до полного уничтожения врага!»
Воронеж оборонялся. Но уже пали Севастополь, Лисичанск, Миллерово, Ворошиловград. Немецко-фашистские войска подошли к Ростову. Илья Эренбург написал в эти дни:
«мы должны сражаться как безумцы, жить как фанатики».
Бузулук находился далеко от фронта. Но кровавые пальцы войны дотягивались даже сюда. Больницы были переполнены ранеными. В каждой семье кто-нибудь был на фронте: отец, сын, брат, муж, возлюбленный И сюда приходили печальные сообщения: «пал смертью храбрых».
Тяготы и страдания накладывали отпечаток на лица людей, испещряли их преждевременными морщинами. Но одновременно в сердцах и душах советских граждан рос страшный гнев, который удесятерял их силы.
Чехословацкие бойцы, которые уже давно сроднились с жителями города, испытывали такие же чувства. Их жег тот же огонь ненависти к гитлеровским оккупантам, они так же горели желанием мстить, сражаться. Им становилось все труднее мириться с мыслями о том, что в то время, как Советская страна истекает кровью в борьбе и на фронте дорог каждый человек, способный держать оружие, они вот уже без малого полгода все учатся.
Из родной страны приходили известия о нацистском терроре. Они усиливали в сердцах чехословацких бойцов желание отомстить за уничтожение Лидице и Лежаки, за сотни и тысячи казненных патриотов.
В те дни поручик Ярош часто думал о доме. Его охватывал страх за мать, отца, за братьев Ух как ненавидел он фашистов, лютой смертью ненавидел.
Как-то однажды, это было в начале июля, его внимание привлекла статья о советской патриотке Нине Ярошовой. В ней было написано о том, как в одном украинском городке нацисты на глазах у детей изнасиловали пятнадцатилетнюю школьницу. Медсестра Нина Ярошова, которая была свидетелем этого ужасного злодеяния, решила отомстить фашистам за девушку и, дождавшись ночи, подожгла их штаб. Нацисты схватили ее и после страшных истязаний бросили в яму с трупами. Спустя три дня ее полумертвой нашли партизаны. Они спасли жизнь девушки и потом переправили ее к своим через линию фронта. Находясь в больнице, Нина Ярошова написала в газету письмо, которое Отакар Ярош читал с таким волнением, будто это было письмо его сестры:
«Я, медсестра Нина Ярошова, пробыла у немцев двадцать один день. Я не могу описать те ужасы, которые я там пережила. Я стала неполноценным человеком. Фашисты искалечили меня: у меня нет грудей они выжгли их у меня, у меня нет волос их сожгли и у меня нет пальцев их у меня отрубили».
Ярош дочитал газету, и его затрясло от злости.
Прочти, подал он ее надпоручику Седлачеку. Когда же, черт возьми, мы займемся настоящим делом? Когда же начнем мстить за эти страшные преступления?
3
Вечером после захода солнца на окраине Бузулука вдруг вспыхнуло зарево. Пожар? Там ведь казармы чехословацких солдат! Те, кто жил недалеко от расположения чехословацкого батальона, быстро установили, что никакого пожара нет. Но тем не менее то, что они увидели, вызвало у них удивление. Посередине луга горел большой костер, а вокруг, освещенные полыхающим пламенем, сидели чехословацкие бойцы и слушали интересный рассказ одного из своих офицеров, капитана Прохазки. Они собрались здесь в канун сожжения Яна Гуса. Солдаты и офицеры, удаленные от своей родины на тысячи километров, вспомнили событие, которое произошло более пятисот лет назад, в 1415 году.
Раздалось пение хора:
Костер запылал на берегу Рейна,
На нем вдали от родины умирал ее сын
Песня неслась над лугами к реке Самаре. И какими близкими показались вдруг в это суровое военное время события, от которых их отделяло пятьсот двадцать семь лет.
Средневековая немецкая реакция, говорит штабс-капитан Прохазка, решила сжечь констанцского мученика в благой надежде задушить тогдашнее народное движение в самом зародыше. Но результат получился совершенно противоположный. Пламя костра в Констанце послужило сигналом восстания всего чешского народа, поднявшегося на священную народную войну против иноземных захватчиков. Нынешние потомки средневековой немецкой реакции казнят сотни и тысячи чешских мучеников, они сожгли Лидице и Лежаки. И все это делается для того, чтобы задушить ширящееся народное сопротивление и продлить, пусть даже на короткое время, свое временное господство в чешских землях.
Бойцы внимательно, почти с благоговением слушают рассказчика. Это не только дань уважения великому земляку и воспоминание о важном историческом событии. Бойцы чехословацкой части в эти минуты мысленно становятся под знамена войск Яна Жижки. На них переходит их решимость и святая вера в победу. Борьба, начавшаяся более пятисот лет назад, обязательно будет успешно завершена с помощью Красной Армии.
Потерпев тяжелые поражения, враги вынуждены были капитулировать и заключить с Чехией перемирие. Такого результата могла добиться только истинно народная армия, сражающаяся за свободу и жизнь народа и возглавляемая такими гениальными полководцами, каким был Ян Жижка из Троцнова
Настоящее и будущее каждого народа вырастает на живительной почве прошлого. Костер, вспыхнувший теплым бузулукским вечером 5 июля, стал символом единства в борьбе против фашизма. И во многих других местах за рубежом, где находились чехословаки, в ту ночь к небу взлетели точно такие же языки пламени, выражавшие гнев и решимость чехословацких патриотов биться за правое дело.
4
В Бузулуке для надпоручика Отакара Яроша не было ничего главнее военного обучения. Домой он возвращался очень поздно. Иногда он не виделся с хозяевами по нескольку дней. Боевая подготовка шла полным ходом. Проводились дневные и ночные ротные и батальонные тактические учения, длительные марши, стрельбы Ярош обращает внимание на каждую мелочь, стремясь добиться лучших в батальоне результатов.
Первая рота стоит строем на полигоне. Солнце едва высунулось над кронами деревьев. Раннее утро. На траве еще не высохла роса. В эти жаркие дни занятия с личным составом решено начинать рано утром, потому что днем находиться на солнце было просто невозможно.
Ярош, поставив ноги на ширину плеч, обращается к своим бойцам:
Сегодня мы будем стрелять из ручного пулемета. Расстояние двести метров. Стрелять будем по мишени в рост человека. Оружие пристреляно, целиться нужно прямо в грудь. Принцип такой же, как и при стрельбе из карабина. Совместить мушку с прицелом, задержать дыхание, на спусковой крючок нажимать плавно, приклад покрепче прижать к плечу. Огонь вести будем короткими очередями Командиры взводов, назначьте смены! Первый взвод стреляет первым.
Пока командиры взводов определяют смены, а первая из них готовится к отходу на огневой рубеж, Отакар Ярош ищет глазами Йозефа Томана. Он уже давно заметил, как тот щурится, глядя вдаль. Вчера он спросил его:
Что у тебя с глазами? Ты плохо видишь?
Да нет, но очертания предметов вдали немного расплываются.
Почему ты не носишь очки?
Боец пожал плечами. У него нет очков. Он никогда их не носил. И потом видит он не так уж и плохо.
Томан поймал на себе пристальный взгляд командира. Потом Ярош подозвал его к себе пальцем. Боец подбежал, встал по стойке смирно.
Пан поручик
Ярош открыл планшет, вытащил оттуда очки.
На, попробуй!
Удивленный солдат берет протянутые ему очки с металлическими дужками, надевает их, моргает глазами.
Как видишь?
Отлично вижу, пан поручик, просиял солдат.
Тогда оставь их у себя. Но чтобы стрелять только в яблочко, ясно?
Есть! выпалил Йозеф Томан.
Когда он закончил стрельбу и отошел от пулемета, Отакар Ярош, стоявший в стороне, опустил руку с биноклем, в который он рассматривал мишень, подошел к Томану и похлопал его по плечу:
Ну видишь, отлично! Молодец!
Бывшие бойцы до сих пор как одни твердят: «Он всегда пекся о том, чтобы в роте был порядок. Он был строгий и в то же время справедливый и требовательный командир».
Однажды рота его порядком рассердила. Они возвращались с занятий в казарму. Ярош любил, чтобы во время передвижения строем его бойцы пели. Рота знала множество строевых песен, чешских, словацких, украинских и русских. Его лицо сияло от удовольствия, когда ребята, разучив какую-нибудь новую песню, браво шагали по улице и их мужские голоса разносились далеко вокруг. Он, как всегда, шел пружинистым шагом впереди, гордый за своих орлов. С песней они обычно входили на улицы города. Ребята пели так громко, что едва не дрожали стекла в оконных рамах.
В тот теплый летний вечер рота возвращалась домой с изнурительных занятий. Обмундирование пропотевшее, лица запыленные. Они вяло переставляли ноги, глядя с безразличным видом себе под ноги. Единственным желанием бойцов было побыстрее добраться до казармы, и никому из них не пришло бы в голову петь.
И тут откуда-то неожиданно появился Ярош.
Что такое? воскликнул он. Идете, как бабы с похорон! Запевай!