Авария сердца у гвардии сержанта Обуховской.
Вон оно что!
Товарищ младший сержант, разрешите выйти из строя! поборов смущение, выпалила скороговоркой Нина.
Разрешаю.
Степан спрыгнул с тачанки и уже спешил ей навстречу. От волнения ноги не слушались Нину, и, когда она остановилась в полушаге от Степана, силы оставили ее. «Ой, сколько же мы не виделись? подумала она. Полгода. А он ничуточки не изменился! Все такой же подтянутый и красивый»
Встреча боевых подруг с бывший командиром взвода снайперской школы И. С. Мудрецовой. Слева направоТ. А. Ганская, И. С. Мудрецова, А. Л. Подлазова (Носова) и Ф. И. Хафизова.
Руки их встретились помимо воли, и в ее взгляде Степан увидел все: и радость встречи, и тоску любви, и скрытую тревогу.
Они шли за тачанкою, ничего не замечая вокруг, пока Нина не ступила в лужу, грязь кляксами брызнула на шинель Степана. Тут он только спохватился и глянул на облепленные грязью сапоги Нины:
Ты, наверно, умаялась?
Привыкла, потупилась Нива.
Извини, пожалуйста, мою оплошность. Михайлов, притормози!
Ездовой натянул вожжи так, что выхоленные кони заплясали на месте.
Садись, Степан помог Нине забраться в тачанку, легко прыгнул сам, тесно прижавшись к ней плечом, и сказал:Спасибо, Михайлов!
Не за что, товарищ капитан, ответил боец, заправляя взгорбившуюся шинель под ремень.
А ты, Цыплухин, почему слез? Места всем хватит.
Пройдусь маленько, товарищ капитан, сказал он. Поразмяться надо, ноги затекли
На выбоинах тачанку трясло, но Нина этого не замечала. Прижавшись к Степану, она молча смотрела на голубой горизонт, на лес, который ужо был не далее как в полукилометре. Она была счастлива и ехала, будто зачарованная. Неизвестно, сколько бы это длилось, если бы не поднявшаяся вдруг пальба и радостные крики «ура!».
При первых выстрелах Нина схватилась за винтовку, однако, увидев вокруг ликование и полосатый пограничный столб, улыбнулась.
Вот и на нашей улице праздник. Добрались наконец до проклятой Германии! Товарищ капитан, разрешите пальнуть на радостях? донесся до Нины голос ездового.
И мне! попросил мальчик-артиллерист.
Можно, можно. Такое больше не повторится! И тебе, Коля, разрешаю стрельнуть, сказал Степан подростку.
Это что за мальчик? спросила тихохонько Нина.
Я разве тебе не говорил? Да это наш дивизионный воспитанник, Коля Заходский. Связист. С сорок третьего с нами. Медалью «За отвагу» награжден Нина, а мырыжие, что ли? Давай отсалютуем, и Степан расстегнул кобуру.
За Ленинград! сурово сказал сержант и полоснул из автомата в небо.
Раз такое дело, яза Моршанск! грохнул над ухом из карабина ездовой.
За Москву и Рязань! улыбнулся Степан Нине, поднимая свой ТТ.
За Великие Луки! звонко, по-мальчишески, выкрикнул Коля.
Или! скомандовал Клишин, и небо ответило эхом залпов
Новая военная профессия
Девушки шагали по пустынной, словно вымершей, улице немецкого поселка. Одинаковые кирпичные домики под красной черепицей встречали и провожали грустными окнами.
Нина шла и думала о Степане. Они расстались всего полчаса назад. «Сойдутся ли вновь паши пути в этом новом потоке войны? мысленно задавала она себе вопрос и отвечала:Конечно, сойдутся, как было до этого. Обязательно встретимся! Ведь я люблю. Так люблю!..»
Батальон, стой! Отдых! прервала ее мысли команда, пробежавшая по ротам.
Спустя некоторое время Нина со своими подругами сидела в одном из домиков. Обедали.
А фрицы тут, видать, неплохо живут, заметила Полина. Дома как на подбор.
И улицы асфальтированные, кивнула Аня. Палисадники одинаковые, точно на картинке. Аккуратисты. И все им было мало Войну затеяли!
А куда же все гражданские из этого поселка подевались, не пойму? вмешалась в разговор Нина.
Наверно, в лесу попрятались со страху.
Отворилась дверь, и все, точно по команде, вскочили, увидев на пороге батальонного замполита и Лобковскую.
Подкрепляетесь?
Так точно, товарищ капитан!
Правильно делаете. Без этого солдату никак нельзя. Как говорится, не евши и блоха не прыгнет.
Садитесь с нами, товарищ капитан!
Спасибо, некогда. Мне надо еще в другие дома к бойцам заглянуть, и взялся за ручку.
Товарищ капитан, остановила его Аня, а где все гражданские фрицы?
Эвакуировались или попрятались в лесу.
Нас боятся?
Боятся. Геббельсовская пропаганда.
А мы тут гадаем
Ну, ладно, девчата, приятного аппетита, и вышел.
По нескольку десятков километров в день преодолевали девушки по дорогам вражеской земли вслед за нашим танковым десантом, а зачастую и сами мчались на стальной броне, преследуя гитлеровцев, удиравших за Одер. Так текли фронтовые будни, полные тревог и опасностей.
Однажды, когда девушки отдыхали в запасном полку, их подняли по тревоге. Надо было закрыть путь выходившим из окружения вражеским солдатам. Эту операцию возглавила Лобковская.
Всю ночь Нина и ее подруги не смыкали глаз, притаившись в засаде у шоссе, которое тянулось через лес. С обеих сторон угрюмыми тенями нависли сосны. Ветер недобро шумел и стонал в макушках деревьев, наполняя жутью сердца девушек. На рассвете из леса выползла цепочка теней. Нина прицелилась и замерла, крепче сжимая автомат. Автоматы им выдали перед уходом на задание.
Приготовиться к бою! послышалась негромкая команда Лобковской.
Озираясь по сторонам, гитлеровцы продвигались к шоссе. И когда передние оказались на серой, мокрой от росы полосе дороги, в тишине грозно прозвучало: «Хенде хох!»
Фашисты замерли. Некоторые попятились к лесу, но автоматные очереди отрезали им путь к отступлению.
Около взвода вражеских солдат с офицером во главе понуро брели в кольце девушек до самого штаба полка
* * *
Из прибрежного лесочка подруги с любопытством смотрят на разлившийся по равнине Одер. От разрывов снарядов и бомб вздыбился лед, среди торосов темнела вода. На том берегу в туманной дымке вырисовывались контуры большого города. А далее сплошная серая мгла заволокла и небо и землю.
Ух и ширинаужас какая! взволновано теребит ремешок своей каски Нина.
Это фрицы дамбу взорвали, поясняет Аня. У нас Ока в половодье похлеще разливается.
А на той стороне какой-то город.
Франкфурт.
Нелегко фрицев оттуда выкурить. По льду не переберешься, на лодках и плотах тоже.
Про лед, Нина, и разговоров быть не может: его фашисты умышленно разбомбили. Тут, наверно, саперный батальон уже готовит переправу.
Все же до того берега далековато! И как подумаешь, что под обстрелом переходить придется
Не бойся, Нинок! Не в таких переделках бывалиживы остались. И тут как-нибудь выкарабкаемся. Я только вот плавать не умею
Ни-на-а! А-ня-а! Где вы? Срочно в землянку! позвала Полина.
В землянке они увидели комбата, вокруг которого сгрудились девушки-снайперы. Он что-то говорил. Нина в дверях зацепила сапогом пустое ведро, и все повернули головы в их сторону.
Тише!
Так вот, продолжал комбат, вам придется осваивать новую военную профессию, стать прожектористами.
А для чего это, товарищ капитан? спросила Аня.
Придет времяузнаете, комбат встал. Опоздавшим, товарищ младший лейтенант, доведите до сведения, о чем здесь шла речь, а после зайдете ко мне и получите подробные инструкции
Темной апрельской ночью небо над Одером располосовали огненные стрелы «катюш». Молотить оборону противника начала наша артиллерия. А в это время Нина, Аня, Полина и другие их подруги прожекторами слепили вражеский берег, который полыхал в сплошном черно-багровом пламени рвавшихся снарядов и бомб. В ярком лучистом свете прожекторов им были видны наши пехотинцы, которые шли на штурм гитлеровских укреплений.
Над головами с могучим гулом пролетали армады наших бомбардировщиков. Как никогда, чувствовали подруги мощь Советской Армии. И они были частичкой этой великой мощи!
Оборона гитлеровцев была взломана. Яростно сопротивляясь, они отступали. И каждый клочок вражеской земли изрыгал смерть. Густо свистели пули, рвались мины, снаряды. Падали убитые, раненые. Но ничто уже не могло остановить наступательного порыва наших воинов.
Утром в потоке наступавших войск девушки перебрались на западный берег по понтонному мосту, через который перекатывалась темная ледяная вода.
На Берлин!
Рассвело. За легкой дымкой тумана послышалось тяжелое урчание моторов.
Танки?! с замирающим сердцем вглядывалась Обуховская в туман. Наши! обрадовалась она, когда увидела красные звезды на башнях. Обернувшись к Ане, взволнованно сказала:Наши танки!
Подминая под себя пожухлые стебли прошлогодней травы, «тридцатьчетверка», крутнув гусеницами, остановилась метрах в двадцати. Клубы взвившейся ныли отнесло на Нину. Она прикрыла глаза ладонью.
Откинулся люк, показался черный шлем, а за ним и сам хозяин. Танкист высунулся до пояса и прокричал:
Девушки, а где тут дорога?
Да вот она! показала рукою Нина. У рощицы!
А, ясно! Спасибо. Садитесь к нам на броню, по Берлину прокатим!
Мы с большим удовольствием! откликнулась Аня.
Девочки! подбежала запыхавшаяся Полина. Снимаемся Лобковская сказала, что идем на Берлин! радостно светились ее глаза. С танками, десантом!
Товарищ лейтенант! крикнула Аня, выслушав подругу.
Что?
Едем с вами! Берете?
С такими красавицами хоть на край света!..
Нина сидит на броне между Аней и Полиной, спрятавшись за башню. Аня что-то кричит на ухо Полине. Глаза ее сияют. Но из-за шума двигателя, лязганья гусениц Нине почти ничего не слышно, улавливает лишь одно слово: «Берлин!»
Около них, уцепившись за поручни, расположились разведчики. Один с рацией. Они сидели молча. Только раз, когда танк подпрыгнул, преодолевая каналу, один из них прокричал:
Крепче держись, Богданов, не то хлобыстнешься за борт!
И так держусь изо всей мочи, Паша, аж пальцы занемели!
Ничего, терпи, скоро приедем в пеклочертей дубасить!
С любопытством разглядывает Нина разбитые, покосившиеся от бомбежек и артобстрела коробки зданий, мимо которых бешено мчится танк. Где-то вдалеке ухают пушки. Над крышами стелется дым. «Горит, проклятый! шепчет торжествующе Нина. Вот и настал наш час. Это за все!.. За Невель! За Великие Луки!..»и крепко сжимает винтовку.
Тротуары засыпаны битым стеклом, осколками кирпича. В вихре от крутящихся гусениц разлетаются фашистские газеты и листовки. На перекрестке перед небольшой площадью «тридцатьчетверка» приостановилась. И в это время с чердака какого-то здания длинно застучал пулемет. Пули веером прошли по асфальту и зазвенели, искрясь, по броне.
В один миг всех будто смело на землю. Нива почти не почувствовала страха: на это не было времени. Они укрылись в подворотне соседнего дома. Туда же забежали и разведчики.
Девчата, надо пулеметчика снять, сказал один из разведчиков.
Другой, разглядывая пулевые отверстия на плащ-накидке, выругался:
Вот падаль недобитая, чуть не угробил!
Аня отвела затвор винтовки, дослала патрон в патронник.
Где он?
Вон, чердачное окно! У дома с башенкой, видишь?
А, вижу! И повернулась к подругам:Нина! Полина! Готовы?
Да.
Грохнул залп трех снайперских винтовок, и стало тихо.
Молодцы, курносые! А теперь ноги под мышки и жмем дальше! поправил каску разведчик и первым выбежал из укрытия
* * *
Аня устроилась на чердаке одного из зданий. Здесь наблюдательный пункт запасного полка, с которым девушки вошли в Берлин. Два часа назад тут была Нина, скоро должна подойти и Анина смена.
Она внимательно следит за улицей, окнами и подъездами соседних домов. Ничего подозрительного, все словно вымерло. Мельком взглянула на часы. До смены осталось совсем немного, минут десять.
«А вон и Полина!»обрадовалась Аня, увидев шагающую по тротуару подругу.
И вдруг в стенной нише соседнего дома что-то шевельнулось. Это насторожило Аню. Присмотрелась
«Эсэсовец!»
Она различила черную форму и даже Железный крест на кителе и тотчас взяла его на прицел.
Тень стоявшего фашиста шевельнулась. Он чуть-чуть вышел из своего укрытия и взял наизготовку автомат.
Получай, гад! Аня плавно нажала на спусковой крючок, на какое-то мгновение опередив фашиста.
Эсэсовец боком упал на тротуар.
Полина юркнула в подъезд и скрылась во дворе. А минут через пять она, тяжело дыша, уже стояла около Ани.
Ух, батюшки, испугалась как! едва переводя дыхание, говорила Полина. Ноги и сейчас дрожат! Спасибо тебе, мой дорогой Чижик! обняла она подругу. Спасибо, моя милая Аннушка!..
Жили девушки в полуподвальном помещении какого-то особняка. С одной стороны от входа, по коридору, были их комнаты, а по другуюразместилось хозяйство запасного полка. От пятидесяти выпускниц снайперской школы, с которыми Нина Обуховская когда-то прибыла в Великие Луки, осталось всего семнадцать В предмайских боях, когда кольцо советских войск замкнулось вокруг самого рейхстага, девушки участвовали лишь в отдельных боях, когда требовался меткий огонь снайперов.
Нина ходила по комнатам и с любопытством рассматривала особняк. И тут за окном раздались частые хлопки выстрелов и крики.
Девочки, тревога! закричала Нина, бросившись к пирамиде винтовок.
За окном продолжали хлопать выстрелы.
Что там? Что случилось? спрашивали подруги.
Кто-то зацепил и опрокинул на пол стул. Громыхнула под ногами чья-то упавшая каска.
Схватив винтовку, Нина выскочила в коридор вслед за Аней. Сзади гулко застучали сапоги остальных подруг.
Улица ошеломила. Всюду в глаза бросались радостные и возбужденные лица бойцов. Многие обнимались, целовались, кричали: «Ура!»и палили из карабинов, автоматов и пистолетов в берлинское небо.
Увидев это, Нина в растерянности остановилась. «Наверное, что-то важное случилось, подумала она. У кого бы спросить?»
Ур-ра-а-а, Нинок! Фрицы сдались! подскочила к ней Аня и повисла на шее. Мы победили! Понимаешь, победили! Ур-ра-а-а-а!!!
Насилу пробралась к вам, остановилась рядом Полина. Наша взяла! ее лицо полыхало счастьем.
Ой, девочки! Даже и не верится, что война окончена! обняла их за плечи Нина. До такого дня дожили! До такого дня
Нина безмерно счастлива: воина кончилась, и она жива, даже не ранена. Правда, кое-где в ее волосах уже седина. Она поворачивается то к Ане, то к Полине, которые сидят рядом за праздничным столом, накрытым по случаю победы над фашистами, и никак не может наговориться. До чего же легко на сердце. Мир!..
И все собравшиеся боевые подруги счастливы, как и она. На гимнастерках сияют начищенные до блеска ордена, медали, гвардейские значки. Стол ломится от солдатской снеди. Чего тут только нет: и рыбные консервы, и тушенка, и свежий хлеб. И сахарусколько душе захочется. И настоящий индийский чай раздобыли! А в центре в графине рубином горит последний солдатский НЗ, который девушки подсластили вишневым сиропом.
У Нины слегка кружится голова. Перед глазами воскресают эпизоды из фронтовой жизни.
Эх, жаль, нашей Шурочки нет! с грустью вздыхает она. Помнишь, Аннушка, как она мечтала дойти до Берлина, расквитаться за свою Украину?
Помню, Нинок. И Галка Кочеткова не дожила. Она бы нам сейчас под гитару что-нибудь из Есенина спела, и Аня смахивает ладошкой набежавшие слезы.
А я Соню Кутломаметову никак не забуду, даже во сне ее вижу, шепчет Полина.
А на другой день Нина писала матери: «Здравствуй, милая мама! Ура, мы в Берлине!.. Мамочка, тяжело вспоминать, что нам довелось испытать! Теперь это все позади. Фашисты капитулировали. Встаешь утромтишина, даже не верится! Солнце бьет прямо в окно и, кажется, как будто и не было войны, а это был просто жуткий и страшный сон. Мир!!! Как это прекрасно, мамочка! Нельзя до конца понять и прочувствовать всю глубину этого святого слова, если не прошел через суровые фронтовые дни боев и лишений» И долго еще сидела она, склоняясь над тетрадью, писала обо всем, что выливалось из ее сердца, и казалось, что отписывалась она сразу за все долгие месяцы войны