Нина Павловна сдержалась, спокойно вышла из кабинета. За дверью перехватило дыхание, захотелось плакать Ей было обидно и горько. Домой вернулась поздно.
Как дела, мамочка?
Плохо, Ксюша. Отказали. Но я своего добьюсь. А бумажку спрячь, может, пригодится.
Ксения была рада, что мама хоть еще какое-то время будет с ней рядом. Заявление убрала в шкатулку, где хранились самые цепные семейные бумаги.
Сводки с фронтов становились все тревожней. Мысль попасть на фронт не покидала Нину Павловну. В первых числах июля, никому ничего не говоря, она пошла в Куйбышевский райвоенкомат.
Дежурный офицер, поминутно осаживая толпу добровольцев, сурово спросил ее:
А вы-то зачем здесь, гражданочка?
Петрова поправила шляпку, неторопливо расстегнула сумочку и подала паспорт и заявление.
Он не стал читать заявление, а только, улыбнувшись, пробежал глазами по строчкам паспорта и от души посоветовал:
Идите, пожалуйста, домой. Без вас хватает, вон сколько народищу, отбоя нет, и все на фронт, да еще каждый норовит поскорее, без задержки.
Я не к вам пришла, товарищ капитан, а к военкому и документы предъявила, чтобы удостоверить личность.
Простите. Он занят и не скоро освободится.
Подожду! Мне не к спеху.
Толпа добровольцев и мобилизованных росла быстро. Откуда-то появились подростки, очевидно, пришел целый класс.
Часа через два дежурный предложил Нине Павловне зайти в кабинет военкома.
Пожилой, утомленный навалившейся работой и долгой бессонницей полковник Кириллов любезно пригласил гостью сесть на стул.
Благодарю, вот мои документы.
Военком, стоя около рабочего стола, прочитал заявление, полистал паспорт и со вздохом заметил:
Вам скоро сорок восемь. Солидный возраст, а для женщины тем более
Верно! Двадцать седьмого июля у меня день рождения. Ну и что? Действительно, я пожилая, но это не имеет значения. Хочу быть полезной на фронте и поэтому прошу
Полковник посмотрел в ее широко открытые серо-голубые глаза и добавил сердечно:
У вас же семья, дочь
Родина в опасности, и меня никто не лишал права ее защищать. Прошу вас Поймите, я бы и так ушла, из окопа не выгонят, но хочется, как все, через военкомат.
Стенные часы пробили двенадцать. Военком о чем-то вспомнил и срочно стал звонить по телефону.
Неважно с медиками, туговато, а надо срочно, докладывал военком старшему начальнику.
После разговора он продолжил беседу:
Я понимаю ваши чувства. Мы с вами почти ровесники. Но почему именно на фронт? Можно быть полезным и в тылу. Направим вас в снайперскую школу.
Об этом я уже слыхала, товарищ полковник. И все же прошусь на фронт. Я снайпер, мастер спорта, знакома с медициной.
Вы же женщина. Да и возраст! Во фронтовых условиях, и особенно на передовой, вам будет очень трудно, просто тяжело.
Я к трудностям привыкла. Судьба не баловала, все сильнее, решительнее наступала Петрова на начинающего добреть военкома.
Полковник прошелся вдоль кабинета, сел за письменный стол, заваленный бумагами, задумался, а потом заключил:
Я просто не имею такого права
Вы все можете. Сейчас война.
Тогда так. В виде исключения. Направлю вас в медсанроту четвертой дивизии народного ополчения сандружинницей. Вас это устраивает?
Спасибо, товарищ полковник. Согласна!
Она понимала, что это все-таки не передний край, но все же действующая армия. Петрова шагнула к выходу, но военком остановил ее:
Медсанрота формируется в школе на Фонтанке, документы получите. Он отдал тут же нужное распоряжение дежурному и пожелал Нине Павловне успеха в службе.
Домой Нина Павловна пришла в приподнятом настроении.
Мамочка, что нового?
Все, доченька, добилась. Завтра иду к месту назначения. Помоги мне собраться, времени не так уж много, потом посидим, поговорим.
Так с 4 июля она стала в ряды защитников Ленинграда.
Командир медсапроты С. Ф. Мамойко вызвал Петрову для беседы, чтобы определить ее место в штатном расписании.
Ваша основная профессия? спросил военврач 2-го ранга.
Инструктор Осоавиахима, снайпер. Но тут же спохватилась и незамедлительно решила исправить положение: К вам назначена сандружинницей, за ранеными умею ухаживать.
Хорошо. На первое время назначаю вас сестрой-хозяйкой, надеюсь на вашу аккуратность: должность ответственная и хлопотная.
Выйдя от командира роты, она чуть не столкнулась с миловидной невысокого роста женщиной, лет на десять помоложе ее.
Простите. Еще не привыкла к армейской жизни. Очень волнуюсь. ЯПетрова Нина Павловна, сестра-хозяйка.
Константинова Татьяна Лаврентьевна, представилась женщина. Меня вызывает командир. Минуточку обождите.
Обязательно, почти шепотом ответила Нина Павловна и отошла от двери в дальний угол, села на скамейку.
У Константиновой Мамойко спрашивал примерно то же самое:
Образование?
Общее, девять классов, закончила полуторагодичную школу медсестер, снайпер
Последнее насторожило Мамойко. Он понимал, что вновь прибывшие долго у него не задержатся, и сухо сказал:
Работать будете по своей специальности, медсестрой
В коридоре женщины сидели недолго, но и этого времени хватило, чтобы познакомиться и крепко подружиться на долгие годы войны.
Каждая из них стала усердно трудиться на своем посту. Петрова получила белье для личного состава и будущих раненых и много другого имущества, необходимого в большом хозяйстве. Дел было невпроворот, и все неотложные.
Она уставала, но не показывала виду, не любила, когда ее жалели и просили отдохнуть или бросить эту работу.
19 июля медсанрота спешно была погружена в эшелон и отправлена на Кингисеппское направление. Ехали на открытых платформах.
Вот и станция Котлы, Танюша! Скоро приедем.
Она встала с жесткого ящика, глубоко вздохнув, потянулась, размяла затекшие ноги. Потом посмотрела в хвост эшелона и ужаснулась. Большая группа фашистских самолетов заходила на бомбежку. Вокруг станции одиноко застучали зенитки. Налет был массированным. Загорелись пристанционные постройки и жилые дома. Начали рваться вагоны со снарядами. Послышались стоны, крики о помощи Народ куда-то бежал, подхватывая свои узелки и детишек, люди натыкались друг на друга, падали. Среди этой неразберихи, дыма и плача действия медсестер и сандружинниц казались неправдоподобно спокойными и расчетливыми. Нина Павловна четко распоряжалась об эвакуации раненых, перевязывала их, уносила в укрытия.
Фашисты исступленно рвались к городу Ленина. После кровопролитных боев 4-я дивизия народного ополчения оставляла один населенный пункт за другим.
С 1 сентября дивизия вошла в состав 55-й армии и заняла оборону на рубеже реки Тосно. Один из полков дивизии в ночь на 4 сентября форсировал реку. Бой был затяжным и тяжелым. По реке плыли обломки досок от лодок, бревна от разбитых плотов, всюду были трупысвои и чужие.
Стоны, просьбы раненых о помощи словно кнутом подстегивали и без того расторопных, вконец уставших санитаров.
Бой то затихал, то разгорался с новой силой. Плацдарм на берегу вздрагивал от разрывов бомб, снарядов и мин. Над полем боя и рекой плыл, разгоняемый взрывами, едкий дым со сладковатым привкусом. Гитлеровцы обрушили на эту землю все, что могли. Горбатилась земля, языки пламени подбирали последние островки травы, трещал прибрежный кустарник. Кругом, насколько могла видеть Нина Павловна, все горело или дымилось. Это был первый настоящий бой в ее жизни. Лицо почернело от копоти, пересохло во рту, звенело в ушах. Она переползает от одного раненого к другому:
Потерпи еще немножко, сыночек, сейчас полегчает, глотни-ка из фляжки На плащ-палатке, что подобрала здесь на поле боя, она тащит к берегу красноармейца с перебитыми ногами.
Брось меня, сестрица! Не хочу жить таким
Как можно! Чужой, что ли А ноги-то заживут заживут.
Она бережно кладет его в полузатонувшую лодку, привязанную к кусту ивняка солдатским ремнем. Каской черпает воду, освежает себя и раненого. Отвязав лодку, резко, из последних сил, отталкивает ее от берега.
Спасибо, сестренка! Спасибо бормочет раненый сухими губами.
В свое подразделение Петрова вернулась, когда солнце начало опускаться за верхушки деревьев. Пошла доложить Мамойко о выполнении приказа, но он сам попался ей навстречу:
Хотел наказать, да слава опередила тебя. Спасибо, отдыхай.
Нина Павловна ничего не ответила, а, наклонив голову, пошла на свое рабочее место. На опушке леса остановилась. Кружилась голова.
К ней подошла с опущенными как плети руками Константинова.
Что стоишь, задумалась? Сегодня так много раненых, а ты как в воду канула.
На самом деле чуть не канула. Понимаешь, Таня, так получилось. Раненых много не бросишь полковые-то медики на ногах не держатся, да и осталось их совсем мало, вот и пришлось задержаться.
Хорошо, что жива. Знаю все. Чем помочь?
Давай стирать? Петрова кивком головы показала на кучу грязного белья, окровавленных бинтов.
На ночь-то глядя!
Что ж из этого? Вода рядом, погода хорошая. Бери ведра, беги по воду, а я костер разведу. Двоим-то долго ли? Что успеем, и то ладно.
Недалеко в лесу были слышны голоса бойцов, храп лошадей, звон котелков
Поздно вечером, когда руки ныли от тяжелой работы, Петрова раздула угли в утюге, нашла на кухне широкую гладкую доску, очевидно, обломок от половицы, положила ее на две табуретки и при тусклом свете стала гладить еще влажное белье.
Пора бы и спать, заметила Татьяна.
Успеем, Танюша. Много ли нам надо
В медсанбате
Обнаглевший противник свирепел с каждым днем. 19 сентября 1941 года он обстреливал город непрерывно в течение 15 часов.
Все, кто мог держать лом или лопату, кирку или носилки, укрепляли оборонительные рубежи Ленинграда, Они приспосабливали для обороны каждый дом, каждый перекресток, улицу, квартал. Траншеи змейками извивались вдоль улиц и площадей, не щадя цветов, деревьев и узорчатых оград. На особо опасных направлениях возводились баррикады, надолбы, окраины были опоясаны противотанковыми рвами.
Вся страна переживала за судьбу ленинградцев. Командование фронта принимало экстренные меры для того, чтобы отстоять колыбель революции. С 23 сентября 4-я дивизия народного ополчения была переименована в 86-ю стрелковую дивизию, а медсанрота стала отдельным медсанбатом. Получили новые номера и полки.
Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна шли сбоку санитарной повозки, переговариваясь между собой и с ранеными.
Кто-то теперь будет у нас командиром? поинтересовалась Татьяна.
Он же и будетСергей Федорович Мамойко. Лучшего нам и не надо!
Это точно, что он остается?
Достоверно, Танюша! Хороший он человек Знаешь, а у меня родилась идея: не создать ли нам стрелковый кружок? Девчат теперь будет много.
Почему только девчат? В медсанбат кого только не присылают, и все самых различных специальностей, возрастов и. конечно, характеров. Говорят, будет больше студентов, служащих, учителей, рабочих и даже артистов
И думаешь они стрелять умеют? Черта с два, перебила Татьяну Петрова и продолжила: Ведь на фронте бывает, что и на медсанбаты десант противника как снег на голову сваливается.
Нина Павловна тут же продемонстрировала, как бы она быстро зарядила винтовку и заняла оборону в пожухлой траве за кочкой.
Неплохо у тебя получается, Нина, только вряд ли на это пойдут. Пожалуй, скорее санитарный какой-нибудь сотворят.
Резонно, товарищ Константинова, довод веский, и все же надо попытаться, а вдруг и улыбнется счастье. Есть и еще один выходэто адъютант начальника штаба батальона Сенечка Шпиленя. Он к тому ж комсорг батальона. Парень подходящий.
И тут случилось все как в сказке. Из-за угла дома вышел добрый молодецсам Сеня. Он был всеобщим любимцем, а медсанбатовские девчата не давали ему прохода. Увидя женщин, он на мгновение растерялся.
Вот что, начал было Шпиленя, но больше не нашел нужных слов. На его щеках появился румянец.
Нина Павловна первой пришла ему на выручку.
Нас, что ли, ищете, товарищ адъютант?
Так точно! Вас! Начальник штаба приказал вам продумать вопрос об обучении личного состава батальона стрелковому делу.
Подруги переглянулись. Когда Шпиленя ушел, они от радости рассмеялись.
Ну что я говорила? торжествующе заявила Петрова.
Конец сентября 1941 года был на редкость теплым. Весь день светило солнце. Листья на деревьях в саду, где расположился медсанбат, горели множеством красок осени.
Раненые после операций, перевязок, в ожидании транспорта, спали на ватных тюфяках. Совсем недалеко неистово били вражеские пушки. Одни стреляли словно гром гремел, другиесухо, отрывисто. От такой стрельбы небо вспыхивало огромными оранжевыми пятнами.
Неужели немец возьмет Ленинград? с тревогой спросила Константинова и плотней прижалась к подруге.
Что ты, Таня, в уме? Этого никогда не будет. Из-за ручья выехала санитарная машина с ранеными.
Увидев женщин, шофер остановился и спросил:
Где тут сортировочная?
Подруги вызвались проводить. Они ловко вскочили на подножки кабины.
У сортировочной пострадавших бережно сняли с машины.
Дежурный врач осмотрел новеньких и тут же одного из них приказал срочно нести в операционную. Санитаров не оказалось. Но тут, как по щучьему веленью, появился Дима Левейкис, электрик с передвижной электростанции, в своей пропахшей бензином стеганке.
Слушай-ка, Дима, давай с нами, тут недалеко. Левейкис узнал Петрову, не возразил. Он встал впереди носилок, и по его команде подруги взялись каждая за свою ручку.
Выживет? спросила Таыя у Нины Павловны, надеясь на ее богатый опыт.
Должен! Хирург у нас опытный, на него можно положиться.
У операционной палатки хирург заметил:
Обмыть бы его надо.
Сейчас сделаем.
В обмывочной Петрова начала раздевать тяжелораненого молоденького солдата-ополченца. Он часто терял сознание, бредил. Придя в себя, запротестовал:
Я сам! Сам! Говорю, сам! Он хватался руками то за ворот, то за ремень Но сил было мало.
Нина Павловна разрезала гимнастерку вместе с нательной рубашкой и осторожно сняла. Затем расстегнула брючный ремень и ловко по шву распорола одну штанину за другой. Все тело было в засохшей крови, в грязных подтеках. В животе торчало несколько осколков.
Тем временем Татьяна принесла воды, кусочек мыла Петрова работала быстро и сноровистосказывался приобретенный навык. Вдвоем они быстро обработали тело солдата и под простыней перенесли в операционную, положили на стол. От операционной подруги пошли к своему дому. Их догнал Левейкис, торопившийся обратно, на свою электростанцию.
Дима, беги скорей, чтоб с освещением было все в порядке! Не дай бог движок зачихает, щетки перекосятся На столе же больной лежит
Не подведу, мама Нина!
Он ускорил шаг, хотя был уверен, что хорошо ухоженный двигатель и генератор не подведут.
В октябре дивизию перебросили в район Московской Дубровки с задачей расширить и удерживать плацдарм на левом берегу Невы. Медсанбат стал дислоцироваться в лесу, в трех километрах северо-западнее деревни Большое Манушкино. В канун праздника Петрова возвращалась из района Невской Дубровки и попала под артиллерийский обстрел. Пришлось укрыться прямо на дороге, в глубокой колее, на дне которой, как зеркало, поблескивал на солнце тонкий прозрачный ледок. Когда прекратился обстрел, она по-мальчишески быстро поднялась и пошла в свой медсанбат. Пройдя метров триста, заметила вдруг, как от разорвавшегося снаряда загорелись ящики с боеприпасами. Огляделась по сторонамни души! Решение пришло быстро: сняла фуфайку и через несколько секунд была у цели. Языки пламени лизали окрашенные в зеленый цвет ящики. С каждой минутой огонь разгорался все ярче и ярче. От едкого дыма глаза обильно слезились. Как она подошла к последнему ящику, как схватила его и упала, ей рассказали поздней подоспевшие на помощь артиллеристы. Случайно оказался рядом и врач из медсанбата. Потом он, провожая Петрову до землянки, заметил:
Это подвиг, Нина Павловна! Надо же, одной среди огня!
Ей стало как-то неловко от этих слов: ведь она просто спасала снаряды и ни о чем другом не думала.
Годовщину Великого Октября отмечали скупо и сдержанно, при повышенной боевой готовности. Обстановка была крайне напряженной, но и в это время к людям порой приходило счастье. Пришло оно и к Семену Шпиленеему вручили партийный билет. Как-то при встрече Нина Павловна по-матерински обняла его и горячо поздравила с таким большим событием.