Герман группировал силы для окружения и разгрома партизан. Ему и в голову не приходило, что замысел этот, благодаря Колосюку и другим разведчикам, стал известен не только партизанам, но и Центральному штабу в Москве. Партизанское командование решило, сосредоточив силы, неожиданно напасть первыми и, уничтожив ядро карателей вместе с штабом в Гончаровке, положить конец фашистской операции.
На протяжении двух недель, маневрируя, партизанские отряды незаметно обходили и окружали Гончаровку. С каждым днем кольцо сужалось. Всю операцию должен был завершить один смелый и быстрый ночной бросок.
И когда Юрко в группе подрывников Николая Довгого переползал дорогу, отделяющую крайние хаты и огороды села от леса, он не знал, что Гончаровка уже окружена со всех сторон, что Колосюк в самом селе вместе с двумя подпольщиками, одетыми в форму эсэсовца и полицая, уже начал «проверку» внешних постов и что задание группы Довгого лишь небольшая, хотя и важная деталь большой операции.
Теперь юношу волновало и тревожило только одно: боялся в первом своем бою осрамиться перед товарищами. С этой мыслью переползал дорогу, крался, пригибаясь, вдоль садов и заборов, пробирался к зданию полиции, расположенному на оголенном, без деревьев и кустов, холме в северо-восточной части села.
Юрка удивило, что группа проникла в село, не встретив ни одного патруля И, только наткнувшись случайно под забором на труп фашистского солдата, понял, что кто-то уже проложил им путь.
Полицейскую управу окружили беспрепятственно. Правда, высокий холм не позволял партизанам подойти ближе чем на сто шагов. Начинать бой можно было только по сигналу двух зеленых ракет. Основное задание окружить полицию, не дать ей прийти на помощь эсэсовскому гарнизону выполнено Теперь самым важным было не спугнуть полицаев и не сорвать начала общей операции преждевременными выстрелами.
Начала ждали недолго. Бой завязался сразу в нескольких местах села. Однако первый бросок группы Довгого ожидаемого успеха не принес. Пулеметный и автоматный огонь, которому враз отозвались все окна полицейской управы, заставил партизан прижаться к земле. Из подвала, из двух зацементированных амбразур, на север и восток смертельной метлой прометали холм два пулемета. Они не давали бойцам подползти вплотную. А гранаты с такого расстояния не могли достичь дома, стоявшего на горе. Несколько минут партизаны строчили по окнам, не выпуская никого из управы.
Николай Довгий, лежа справа от Юрка, недовольно проворчал:
Так можно бабахать до самого вечера
Следовало бы поджечь, сказал Юрко.
Совет, конечно, что надо, иронически ответил Довгий. Есть даже бутылка с горючей смесью. Ну, а кто ее бросит туда и как?
Давайте, попробую подползти!
Чтобы поджарился, как на вертеле, когда пуля в бутылку попадет? Запрещаю Придется подождать, пока освободится у Дмитра миномет
Так тянулось еще несколько минут. Полицаи, которым некуда было бежать, отчаянно сопротивлялись.
А Юрку ждать не хотелось. Не терпелось уже в первом бою чем-нибудь отличиться. И вспомнилась обыкновенная детская праща, с помощью которой еще школьником перебрасывал через реку тяжелые камни.
Вместе с Довгим они завернули бутылку в платок, обвязали ее несколько раз узеньким ремешком. Спрятавшись за выступ кирпичной стены ограды бывшей церкви, Юрко изо всех сил раскрутил пращу и, подавшись вперед, выпустил ремешок из руки. Бутылка шлепнулась о железный угол крыши и разбилась вдребезги. Клубок огня ослепительной вспышкой взметнулся вверх и тут же угас.
Юрко с досадой плюнул, выполз из-за стены и снова молча взялся за автомат. Ну, ясно, этого следовало ожидать. Не может в один миг загореться железная крыша
Молодец! вдруг закричал рядом с ним Довгий. Есть! Горит!..
Теперь Юрко увидел, что железная крыша в нескольких местах, где ее пробили пули, стала дымиться. Из-за дыма выбивались тоненькие язычки пламени.
Когда рассвело, крыша прогорела и провалилась вместе с потолком. В синее небо густыми клубами тянулся черный дым. Из окон прямо под автоматные очереди прыгали ошалевшие немцы. Выскакивали, с дикими воплями катались по земле, бежали куда-то наобум и падали, прошитые своими и чужими пулями
Пулеметы из бункеров все еще строчили не смолкая. Наконец, когда прогорел и пол, один затих. Партизаны выползли из-за угла и забросали амбразуру гранатами. Второй, яростно выплюнув длинную очередь, неожиданно смолк, словно захлебнувшись. И в ту же секунду из амбразуры высунулась палка с белой тряпкой на конце.
Прекратить огонь! приказал Довгий.
Воцарилась тишина. Только сухое дерево на пожарище, стреляя искрами, время от времени потрескивало. И где-то в овраге, отдаляясь, гремели редкие выстрелы и размеренно, ритмично грохали, взрываясь, мины.
Сперва из амбразуры вылез полицай. Постоял какую-то долю секунды на четвереньках и выпрямился невысокий, коренастый, с растрепанным чубом и взъерошенными большими рыжими усами на побледневшей, измазанной сажей физиономии. Дико огляделся, поднял руки вверх. Жандарм в серо-голубой шинели, выползший вслед за ним, так и остался на четвереньках.
Взять живьем! Связать и отвести в штаб! приказал Довгий.
Но выполнить его распоряжение никто не успел.
Он! вдруг дико выкрикнул Юрко и, вихрем взлетев на холм, полоснул из автомата длинной очередью. Полицай, словно сломавшись пополам, упал на жандарма.
Николай Довгий с минуту смотрел на все это округлившимися от удивления глазами. Потом затопал ногами и бешено закричал:
Сопляк! Кто тебе дал право нарушать приказ командира?!
Юрко молчал, низко опустив голову. Довгий выхватил пистолет:
К чертовой матери! Таких фертиков недисциплинированных мне не надо!
Юрко молчал
Удивленный этим, Довгий спросил:
Да ты знаешь, что бывает за нарушение приказа командира в бою? и помахал дулом пистолета перед самым носом Юрка.
Юрко молчал
Довгий опустил руку и покачал головой:
Благодари бога, что в первый раз Если б это не новичок сделал
Вдоль улицы от центра на резвом коне мчался к ним Горишный.
Бой затихал Гончаровская операция закончилась полным разгромом эсэсовской части и штаба карательной группы. Генерал Герман, не желая попасть в плен, застрелился в помещении комендатуры.
Днем партизаны хоронили на сельской площади погибших в бою товарищей Многие гончаровцы удивились, когда под гром прощального салюта вместе с героями в братскую могилу опустили тело старосты села Гончаровки
На комсомольском собрании соединения, которое шло в помещении школы, присутствовали командиры отрядов. В президиум избрали Дмитра. Председательствовал Горишный.
Перед собранием товарищи Юрка, взволнованные и возбужденные первым боем, примостившись у подоконников, писали заявления. Толя Билан орудовал левой рукой: правая, раненная осколком, висела на перевязи.
В начале собрания слово дали Юрку.
Юноша подошел к столу президиума, и за его спиной, словно по команде, выстроилась вся группа.
Юрко развернул и поднял над головой знамя пионерского отряда:
Когда-то его вручил пионерской организации школы села Калиновки райком комсомола. Партия и комсомол подняли нас, бывших пионеров, на борьбу с фашистскими оккупантами. Разрешите мне от имени подпольной молодежной группы села Калиновки передать вам боевой комсомольской организации партизанского соединения нашу благодарность и наше пионерское знамя Да здравствует вдохновитель и организатор наших побед Коммунистическая партия! Да здравствует Ленинский Коммунистический Союз Молодежи! Смерть фашистским оккупантам!
Горишный поцеловал край знамени и взял его из рук юноши. И обстрелянные, закаленные в борьбе партизаны почтительно склонили головы перед пионерским знаменем, ставшим теперь боевым партизанским стягом
В торжественной тишине рассказал Юрко о работе подпольной группы, о каждом из своих товарищей. С теплой благодарностью вспомнил о Степане Федоровиче и Кате
Потом Юрка принимали в комсомол
Вопросы есть? спросил Горишный, когда Юрко коротко рассказал о себе.
И тогда, высокий, худощавый, весь увешанный гранатами, поднялся Николай Довгий. Не в тон торжественному настроению собрания сказал, сурово поблескивая темными проницательными глазами:
Сегодня во время боя ты нарушил приказ командира. Объясни собранию, как это произошло.
Все насторожились. Все повернулись к Довгому, и тот рассказал о случае с полицаем.
Юрко покраснел и молчал Молчал, мучился и не знал, что говорить Ну как им объяснить? Рассказать, что давно уже стремился к этой встрече? Что отомстил? Отомстил наперекор приказу командира тогда, когда враг стоял с поднятыми руками? Но удовлетворения не ощутил. Только противно стало. Словно коснулся рукой чего-то скользкого и отвратительного. И теперь ему стыдно перед товарищами и больно. Стоял, сощурив глаза, видел перед собою Катю и белый от ромашки луг. И горьковатый аромат цветов щекотал ему ноздри. До боли хотелось, чтобы все оказалось только сном, чтобы, пробудившись, снова увидеть ушедшую весну, реку, фиалки и желтые огоньки одуванчиков на топком берегу
Пауза затягивалась. Дмитро смотрел на брата с удивлением и беспокойством. Впервые он не понимал его.
Отвечай! приказал Горишный Юрку.
Больше больше такое не повторится, через силу произнес юноша.
Еще бы! насмешливо воскликнул Довгий. Без тебя знаю, что не повторится. А ты лучше скажи, как это случилось? Ты ведь слышал мой приказ?!
Слышал пересилил себя Юрко и поднял голову. Слышал Тот полицай был тогда с эсэсовцами Может, это его пуля убила тогда Катю
О Кате тут знали все. Но слышали о ней от Юрка впервые Потому и замолчали, притихли сразу, сочувственно и встревоженно наблюдая за юношей.
И все же это тебя не оправдывает, нарушил тишину глуховатый голос Дмитра.
Конечно! Правильно! вдруг подскочил к столу Довгий. Но тут надо принять во внимание, что в бою он держался смело, как настоящий партизан
Дружный смех разрядил напряженность.
Юрко подошел к столу, положил руку на знамя и твердо, громко сказал:
Даю вам всем партизанское слово, что больше этого не будет!..
И хотя дисциплина в отряде была строгой, все же Юрку поверили и в комсомол приняли единогласно.
Николай Довгий, забыв о своей угрозе, сам упросил Дмитра оставить юношу в группе подрывников.
Соединение снова двинулось на север.
Осень и зима сорок третьего сорок четвертого года проходили в непрерывных боях и столкновениях.
Каждый день радио приносило новые радостные вести об освобождении советских сел и городов Воронеж, Харьков, Киев Фронт подошел к Днепру, и советские войска форсировали реку в нескольких местах.
А партизанское соединение за линией фронта уничтожало вражеские гарнизоны, громило фашистские обозы, разрушало дороги и мосты.
За короткое время Юрко стал закаленным и смелым партизаном. Его любили в отряде, уважали за решительность, выносливость и находчивость, считали равноправным боевым товарищем. Не было ни одной разведки, особенно подрывной операции, в которой бы он не участвовал.
А когда выдавалось свободное время, все равно не сидел сложа руки. Мог подковать коня, подбить сапоги, залатать одежду и даже обед приготовить. Всегда охотно читал товарищам газеты и книги
Старые, опытные разведчики, отправляясь с ним на операции, шутя говорили:
С Юрком пойдешь обязательно повезет!
На людях Юрко всегда был весел, но к веселости этой примешивалась колючесть. В бою он часто лез на рожон там, где это вовсе не нужно было, и брат иногда даже отчитывал его.
За зиму парень похудел и еще больше возмужал. Щеки его потемнели от мороза и ветра, губы потрескались. Опухшие посиневшие руки, казалось, уже не ощущали холода. Часами мог лежать на снегу, спать зимой под открытым небом.
Без дела всегда томился. О смерти и опасности не думал. Сам напрашивался на трудные и сложные операции, движимый не юношеским стремлением к романтике, а жаждой мести. Не мечтательную грусть порождало в нем воспоминание о затерянной в лесу Катиной могиле, даже не тоску, а лишь боль, которая взывала к мести. Потрясенный этой трагической гибелью, он думал, что уж никогда не придет к нему счастье любви. То, прежнее, неповторимо. Летний луг, усеянный белой ромашкой, никогда уже не зацветет в его жизни. Отныне нет для него солнечных дней, лишь мороз и вьюга. И жить он будет уже не для себя, а только для других. И бороться во имя тех, кто пал в бою, и тех, у кого жизнь еще впереди
Сильнее всего на свете хотел он наступить на горло фашистским убийцам, прийти в их Германию, в их Берлин.
Теперь даже о смерти говорил с холодным безразличием:
Мне лишь бы до тех дней дожить! Прийти в Берлин, увидеть Гитлера на виселице, а там пусть смерть. Лишь бы победить, а жизни мне не жаль.
Юрко не рисовался. Так в то время думал и чувствовал
В феврале, излечившись в Москве, вернулся в свое соединение Николай Иванович.
Партизаны с боями продвигались на юго-запад, в глубь оккупированной врагом территории, по дороге разрушая фашистские коммуникации, взрывая мосты и склады.
А советские войска, окружив в районе Корсунь-Шевченковского вражеские части, добивали их.
Каждый новый день приближал Юрка к родным местам, к родному селу
XIXНАША БЬЕТ!
Спрыгнув с дерева, Юрко лег на живот и пополз. Сперва вдоль огорода, затем прямо по лужам, задевая сухую желтую осоку. Остановился и залег под кустом вербы. Красноватые, налитые весенними соками, ветви горьковато пахли. Осторожно раздвинул руками стебли камыша и посмотрел вперед. В двух шагах тускло поблескивала свинцовая вода. Синели прибитые к берегу обломки льдин.
Вставал мутный мартовский рассвет. За серой речной гладью темнели кусты верб, тянулись черные полосы огородов. Хаты выступали из серой мглы неясными темными пятнами. Из-за холма в безоблачное темно-фиолетовое небо вздымались клубы черного дыма. Время от времени прорывались сквозь дым бледные языки пламени. Издалека долетало тихое потрескивание объятого огнем дерева. Еще дальше, за едва очерченной грядой крыш, беззвучно вспыхивали обесцвеченные рассветом гроздья зеленоватых ракетных огней. Угасали, оставляя в воздухе белые ленты дыма. Сухо хлопали редкие, будто игрушечные, выстрелы. А если хорошенько прислушаться, можно было уловить слабый гул встревоженной толпы. Юрко знал: гитлеровцы взорвали и подожгли все, что успели, и теперь панически бежали из села.
Слева на фоне реки четко вырисовывались темные контуры большого моста. На противоположном его конце суетилось трое немцев. По эту сторону, опираясь на перила, стоял один. Съежившись от утреннего холода, подняв воротник шинели, держал в руках автомат. Возле среднего быка покачивалась лодка. Метров за тридцать от Юрка двое в серых эсэсовских мундирах, балансируя на скользких камнях, старались приладить к степе быка взрывчатку.
На шорох позади Юрко не оглянулся. Лишь ощутил горячее дыхание на своей щеке и услышал шепот:
Черкни этих, снизу. А я сниму вон того, с автоматом
Знал, за ним ползет Николай Довгий. Он-то не промахнется. Юрко молча установил автомат и, прищурив глаз, прицелился. За треском своего автомата не уловил выстрела Николая. Лишь через секунду услышал, как что-то тяжело шлепнулось в воду.
Двое эсэсовцев резко обернулись на выстрелы. Один кинулся к лодке и, падая, перевернул ее. Погрузившись в воду и чернея днищем, лодка поплыла вниз по течению. Труп гитлеровца прибило к быку. Он тихо покачивался, ударяясь о камни. Второй покрутился на месте в одну сторону, в другую, оступился на камнях, упал. Потом поднялся, пытаясь скрыться за стенку быка. Но не успел: настигла пуля. Из-за камней торчали носки его кованых сапог.
Юрко оторвал пальцы от гашетки. Только теперь услышал, что вокруг строчили автоматы. Из-под моста на середину плеса выплыла легкая лодочка. Грузин Васо, пригнувшись, стрелял из винтовки. Чубатый Грицько подрывник греб вместо весла лопатой и выкрикивал что-то неразборчивое и радостное.
С той стороны моста, не отстреливаясь, удирали вверх по шоссе три гитлеровца. Один упал, свернулся клубком посреди дороги и больше не встал. Двое спрятались где-то за хатами.
Через минуту Юрко уже был на насыпи. Рядом с ним Николай свертывал цигарку. С берега, из камыша, скользя, бежали к ним ребята. По ту сторону Васо наклонился над убитым фашистом. Забрал автомат, пистолет, сумку с документами. Подрывник Грицько обеими руками поднял над головой что-то черное.