Нет, гад, не прорвешься!
Качаясь, как в тумане, превозмогая боль в висках и подступившую тошноту, он снова припал к прицелу. «Тигры» один за другим медленно ползли, ведя огонь с коротких остановок, до них оставалось совсем немного. Василий понимал, если откажет пушка или он промахнется это конец. Невероятным усилием сосредоточил всю свою волю. Поймав в перекрестие прицела вражеский танк, выстрелил. «Тигр» резко остановился и загорелся.
Василий, разрывая на ходу индивидуальный пакет, метнулся к отцу. Николай Давыдович лежал на земле, схватившись левой рукой за колесо пушки, правая рука его утопала в луже крови. Василий приподнял его. Отец тяжело вздохнул и скончался на руках сына.
Потрясенный Василий бережно опустил отца на землю и бросился к пушке. С помощью раненого наводчика загнал снаряд в казенник. Все делал машинально, интуитивно. «Пантера» увеличила скорость, мчась прямо на орудие. Раздался выстрел. Танк охватило пламя. Это была третья вражеская машина, уничтоженная сержантом Семаренко в этом бою.
На следующее утро в борьбе за меловые горы наступил критический момент. Гитлеровское командование, невзирая на большие потери, на стыке двух наших дивизий ввело в бой еще шестьдесят танков. Из них три «тигра» и четыре «пантеры» наступали на позиции роты Губкина. Несколько танков снова попытались обойти батарею Махмудова по лощине. Нависла опасность над двумя последними противотанковыми орудиями. Неравный бой с вражеской пехотой в сопровождении танков рота вела с наивысшей стойкостью. На поле боя противник оставил четыре подбитые и подожженные машины. Грудами трупов гитлеровских солдат и офицеров были устланы скаты меловых гор, но вершина ее, словно заколдованная, оставалась в руках солдат Губкина. Однако грохот боя все усиливался. Губкин понял, что в этом кромешном аду чувства притупляются, высокопарные слова, образы, мысли все теперь для него не имело прежнего значения. Во имя победы он был готов личным примером воодушевить своих солдат, лишь бы отстоять меловые горы.
Гитлеровцы во что бы то ни стало стремились захватить опорный пункт на господствующей высоте. Им удалось нащупать слабое место в нашей обороне стык между соседними полками 184-й стрелковой дивизии, который проходил по левому флангу роты Губкина.
В роте осталось не более тридцати человек. Бойцы вопросительно смотрели на своего командира.
Дорогие мои солдаты, настал и наш час! Гитлеровцы намереваются раздавить противотанковую батарею Махмудова и овладеть нашим опорным пунктом. Этого мы не можем допустить, тогда и всем нам конец! Слушай приказ: взводу младшего лейтенанта Зайцева не пропустить противника с фронта, стоять до последнего солдата. Сам я с двумя расчетами бронебойщиков преграждаю путь вражеским танкам!
Командиру первого расчета ефрейтору Черненко он поставил задачу уничтожить вражеский танк, наступающий слева; второму расчету сержанта Вавилова «пантеру», двигавшуюся прямо на них.
Вавилов со своим вторым номером Насреддиновым, отбежав по траншее метров на двадцать, приготовил к бою гранаты. Гитлеровцы вели огонь на ходу из танковых пушек. Осколок снаряда смертельно ранил Вавилова.
Вражеский танк был совсем близко. Насреддинов выпрыгнул из окопа с гранатой в руке и устремился к «пантере». Он полз, плотно прижимаясь к земле, не спуская глаз с намалеванной на броне желтой пасти «пантеры». Когда танк был уже в каких-нибудь пятидесяти метрах, резко дернулась башня и торчащий из нее ствол пулемета повернулся в сторону Насреддинова. Фашисты открыли огонь из пулемета, но трассирующие черточки на фоне низко нависшего черного неба не доставали его Насреддинов находился в мертвом пространстве. «Пантера», гремя броней и гусеницами, медленно надвигалась на него. Что-то просвистело над головой. Он приподнялся во весь рост, когда до танка оставалось метров тридцать, и бросил противотанковую гранату. Клубы пламени вылетели из-под танка, и он окутался дымом. Но «тигр», следовавший за «пантерой», полоснул из пулемета по Насреддинову трассирующими пулями. Солдат упал.
«Тигр» приближался к окопам. Вот-вот начнет утюжить их. Если он прорвется, за ним устремятся другие вражеские танки
Выждав момент, когда танк забрался на пригорок и подставил борт, Губкин метнул гранату. Она взорвалась, не долетев до цели. «Тигр» продолжал надвигаться. Отчаяние и ярость охватили Георгия. Высовываться из окопа уже было нельзя гитлеровцы подстрелят как куропатку. Значит, надо выждать, подчинить нервы разуму. На Губкина уже дохнуло раскаленным металлом, рев мотора и скрежет гусениц заставили вдавиться в дно траншеи. Но о смерти он не думал. Надо выждать. Сзади у танка броня тоньше, там мотор, топливный бак.
«Тигр» двигался медленно, видимо опасаясь мин. Лязг гусениц болью отдавался в голове Губкина. Стиснув зубы, он вытащил новую противотанковую гранату и терпеливо ждал. Секунды казались очень длинными, мучительно томительными.
С бруствера посыпалась земля, стало темно танк с ревом накрыл траншею. Георгий ощутил каждый падающий комок земли. Не поднимая головы, он увидел, как посветлела стенка траншеи «тигр» перевалил на другую сторону. Удушливый запах машинного масла и гари ударил в нос и подбросил Губкина, словно пружиной. Он вскочил, с силой швырнул последнюю гранату под днище «тигру» и метнулся в сторону, вниз.
Грохнул взрыв
Еще одну «пантеру» подбила батарея Махмудова. И хотя вражеским танкам все же удалось пройти первую и вторую траншеи, навстречу им был выдвинут армейский противотанковый резерв, который сумел отбить атаку противника.
Смолкли орудийные залпы, казалось, время остановилось выдохлось после трудного дня, покорилось и замедлило свой бег. Губкин и Махмудов потеряли счет времени. Часы, дни и ночи слились в единый бесконечный поток. Оглохшие, черные от гари и пыли, люди едва держались на ногах. Продлись бой еще хоть полчаса, оставшиеся в живых бойцы упали бы от изнеможения. Но противник тоже выдохся.
Теплые июльские сумерки опускались на землю, перепаханную снарядами и бомбами. Теперь она уже не вздрагивала от взрывов, а только местами дымилась, напоминая о недавней битве.
Тишину нарушил телефонный звонок.
Губкин, доложите, какие потери! прозвучал в трубке бас капитана Мельниченко.
От роты остался один взвод, тяжело вздохнул старший лейтенант.
А сколько подбили вражеских танков?
Восемь! ответил Губкин.
Артиллеристы доложили, что они подбили пять.
Сержант Семаренко с отцом подбили три танка.
Значит, три танка подбили твои солдаты противотанковыми гранатами. Так, что ли?
Так точно!
Сколько уничтожили гитлеровцев?
На нашем участке похоронная команда насчитала сто семьдесят.
Это почти в три раза превышает наши потери! Подготовьте представления к правительственным наградам на отличившихся. Кстати, как фамилии тех, кто подбил вражеские танки?
Ефрейтор Черненко, рядовой Насреддинов.
Это тот самый Насреддинов, которого хотели отправить в штрафную роту?
Тот самый.
Как только выйдем на доформирование, напомните, предоставлю ему отпуск в Ташкент.
Товарищ капитан, он погиб в этой схватке с вражескими «пантерами».
Жаль героя! с сожалением сказал Мельниченко. Как фамилия того, который подбил третий вражеский танк? Губкин молчал. Я спрашиваю, кто подбил третий? требовательно прозвучал голос комбата.
Третий подбил я, сказал Георгий.
Вас тоже представляю к правительственной награде, спокойнее сказал Мельниченко.
Меня не обязательно, а вот Насреддинова прошу посмертно наградить орденом Отечественной войны.
Посмотрим, может, наградим его орденом Красного Знамени.
Прошу вас представить его к ордену Отечественной войны! По статуту лишь этот орден можно выслать родным погибшего воина. А он будто чувствовал свою гибель, просил накануне, если что случится, написать письмо матери.
11 июля в комфортабельном салон-вагоне штабного поезда, в котором размещался командный пункт группы армий «Юг», на запасном пути в лесу в районе Черного Лога начальник оперативного отдела подполковник Шульц Бюттгер докладывал Манштейну:
Господин фельдмаршал, наступление войск оперативной группы Кемпфа захлебывается. 3-й танковый корпус столкнулся с вновь прибывшими танковыми бригадами русских. Следует принять срочные меры, чтобы перебросить в распоряжение Кемпфа 24-й танковый корпус из района Донбасса.
Манштейн не поверил:
Бюттгер, интуиция меня не обманывала еще ни разу. Кемпф разгромил оперативные резервы русских. Теперь же вводом своего второго эшелона должен опрокинуть их недобитые дивизии.
Боюсь, что это ему не удастся, русские ввели в сражение новую танковую армию.
Генерал Буссе, ваш шеф, утверждает, что танки не летают, и в радиусе трехсот километров он исключает наличие дополнительной танковой армии у русских. Против групп армий «Центр» и «Юг» русские бросили в сражение около двух тысяч танков, все до последней машины. А как вам известно, господин Бюттгер, танки не грибы, они не растут так быстро!..
Вместе с сумерками наступило затишье на широком фронте. Там, где только что бушевал огонь и плавилась сталь, гибли люди, шло сражение, которому, казалось, не будет конца, все вдруг стихло. Лишь изредка еще строчили пулеметы, с визгом проносились одиночные снаряды, разрываясь где-то за меловыми горами. И только перепаханная взрывами земля, зияющие воронки и остовы сгоревших вражеских танков напоминали о недавней смертельной схватке. Оставшиеся в живых хоронили погибших, провожали в медсанбат раненых. Махмудова эвакуировали в тыл. Губкин проводил его с братской нежностью. «Придется ли еще встретиться?» подумал Георгий.
Утро 12 июля для Губкина стало памятным. Его назначили адъютантом старшим 2-го стрелкового батальона. Он сменил на этом посту капитана Щепетильникова, выдвинутого на должность первого помощника начальника штаба полка.
Прощаясь со своей ротой, Губкин с особой теплотой и нежностью смотрел на усталых, грязных, несколько дней не брившихся боевых товарищей, храбро сражавшихся на меловых горах.
Батальон по сравнению с ротой показался Губкину громадиной: три стрелковые, пулеметная и минометная роты, взвод противотанковых орудий. Непосредственно адъютант старший курировал хозяйственный взвод, батальонный медпункт, а взвод связи был его персональным подразделением и предназначался для обеспечения управления.
К тому времени в Советской Армии было принято адъютанта старшего называть просто начальником штаба, коим он в действительности и являлся в батальоне. На новой должности круг вопросов, которыми Губкин должен был заниматься, значительно расширился: надо было принять участие в рекогносцировке, позаботиться о завтраке теперь уже всего батальона, проверить, как несет службу боевое охранение, подсчитать потери, распределить прибывшее пополнение, предложить комбату замену вместо выбывших командиров. На свое место командиром четвертой роты он порекомендовал младшего лейтенанта Зайцева.
За последние сутки обстановка на Курской дуге резко изменилась, время работало на Ватутина и против Манштейна. Накануне переданная Ставкой в оперативное подчинение командующему Воронежским фронтом 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова в составе четырех танковых и одного механизированного корпуса к шести утра 12 июля заняла исходные рубежи для контрнаступления во взаимодействии с 6-й гвардейской армией генерала Чистякова, куда входила и 184-я стрелковая дивизия. В восемь часов тридцать минут после короткого артиллерийского налета началось наше контрнаступление под Прохоровкой. Здесь с обеих сторон действовало более 1500 танков. И в этом грандиозном сражении, какого еще не знала военная история, главную роль играли танки генерала Ротмистрова. Они стремительно контратаковали противника и стальным клином врезались в боевые порядки танковых соединений группы армий «Юг».
Командир немецкой танковой дивизии генерал Шмидт, потеряв больше половины танков, в ночь на 13 июля вернулся на свой командный пункт, расположенный в роще западнее меловых гор. Моросил дождь, но ветвям обгоревших деревьев стекали крупные капли воды, черные от копоти. Генерал, уединившись в блиндаже, не стал принимать доклады штабных офицеров, в этом он уже не видел смысла. Дивизия разгромлена, и этот факт не опровергнешь. Шмидтом овладела апатия. Ни о чем не хотелось думать. С трудом дотянувшись до стола, он взял бутылку французского коньяка, налил в бокал и судорожно отпил. Едва дотащившись до постели, тут же уснул. Его вызывал к телефону командир корпуса, но тщетно.
В четыре часа утра позвонил командующий группой армий «Юг» Манштейн. Шмидт поднял трубку.
Где лучшая танковая дивизия? услышал он гневный голос фельдмаршала.
Спросите у нашей прославленной разведки! раздраженно ответил полусонный генерал. У русских каждый кустик, каждая высотка превращены в крепость. Мы наткнулись на систему хорошо замаскированных огневых точек и дзотов, которые невозможно было обнаружить даже на расстоянии тридцати метров.
Манштейн не ожидал такого ответа от командира дивизии. В течение прошедшего дня не было сообщений об особых потерях. Ему не верилось, что случилось непоправимое. Он предполагал, что танковые полки сбились с маршрута и вот-вот должны вернуться, а генерал Шмидт просто паникует раньше времени.
Потрудитесь собрать все оставшиеся танки! В восемь часов утра совместно с другими соединениями атакуете русских!
Русские с утра сами перейдут в контрнаступление, им удалось сосредоточить крупные танковые силы. Если мы перейдем в наступление, то этим только поможем им.
Именем фюрера приказываю!
В таком случае, фельдмаршал, я слагаю свои полномочия. Пришлите другого командира дивизии.
Через час быть на моем командном пункте!
Шмидт долго еще в раздумье держал в руках трубку. Как же случилось, что он, командир прославленной танковой дивизии, перед которой падали твердыни Европы, теперь генерал без войск? Если так обстоят дела и в других дивизиях, то для Германии проиграна не только операция «Цитадель», но и война в целом. Генерал впервые произнес вслух то, о чем долго размышлял после поражения немецких армий под Москвой в 1941 году. Все его сомнения, накопившиеся за три года войны, вместились в одно слово «авантюристы».
В указанное время «пантера» доставила генерала Шмидта на командный пункт фельдмаршала.
Хайль Гитлер! вяло приветствовал он Манштейна вытянутой вперед рукой.
Фельдмаршал ответил тем же движением руки и медленно осмотрел подчиненного с ног до головы. Мундир генерала был в грязи и копоти.
Так где же все-таки танковая дивизия?
Танковые полки разгромлены, у меня нет больше дивизии. Операция «Цитадель» проиграна, господин фельдмаршал, устало ответил Шмидт.
Прикажете так и передать фюреру? выжидающе взглянул на него Манштейн.
Как вам будет угодно! Я не забыл о своем долге, господин фельдмаршал, сдавленным голосом произнес Шмидт.
Через три часа вы, генерал, поведете в атаку то, что у вас осталось, или будете разжалованы и направлены в штрафную роту.
Разрешите выполнять? Шмидт вскинул руку и неожиданно резко выкрикнул: Хайль Гитлер!
Манштейн удивленным взглядом проводил генерала. Спускаясь по лесенке штабного вагона командующего группой армий «Юг», Шмидт на ходу еще раз выкрикнул: «Хайль Гитлер!» Затем остановился на нижней ступеньке и, вытащив из кармана платок, стал вытирать глаза. Манштейн через открытую дверь наблюдал за Шмидтом. Ему стало неприятно, что он оказался свидетелем слабости своего прославленного в прошлом командира дивизии. Он отвернулся и склонился над картой. В глаза ему бросилось надломленное в районе Прохоровки острие клина немецкого наступления.
В это время раздался выстрел. Манштейн, подбежав к двери, увидел, как тело Шмидта медленно сползает на землю. Из безжизненной руки генерала выпал пистолет.
Верховный Главнокомандующий высоко оценил битву на Курской дуге и в своем приказе от 24 июля объявил благодарность воинам Центрального и Воронежского фронтов, в том числе и 184-й стрелковой дивизии. Участники этой исторической битвы были отмечены высокими правительственными наградами. Сержант Семаренко был удостоен звания Героя Советского Союза, рядового Насреддинова наградили орденом Отечественной войны I степени посмертно.