Стоять до последнего! Без приказа ни шагу назад! Потом как бы по секрету добавил: Высылаю тебе дополнительно пятьдесят противотанковых гранат. Понял? Еще раз пройдись по окопам и поговори со своими орлами. «Тигров» и «фердинандов» старайтесь бить в борта! Но если угодите противотанковыми гранатами в моторную часть или под днище тоже хорошо.
Все проинструктированы. Будем бить «тигров» по уязвимым местам.
Помни и всем скажи, что от стойкости вашего ротного опорного пункта зависит оборона всего батальона!
Бой шел уже в каких-нибудь трех километрах от меловых гор. Танковая дивизия генерала Шмидта вышла на стык двух наших стрелковых дивизий. Над полем сражения нависли черные дымные облака, темно-красные вспышки разрывов снарядов и бомб покрыли землю. Само небо будто раскололось на части. Недалеко от опорного пункта пронеслось несколько десятков «доджей» с пятидесятисемимиллиметровыми длинноствольными пушками на прицепах. Из глубины обороны выдвигался противотанковый резерв армии. По проселочной дороге промчалось еще десятка два автомашин с солдатами. Это был армейский батальон бронебойщиков.
А накал боя все нарастал. Непрерывно грохотала артиллерия. Лавина артогня катилась в глубь меловых гор. Сотни орудий били с обеих сторон на очень узком участке фронта. Немецкие бомбардировщики продолжали бомбить промежуточные позиции, а также примыкавшие к переднему краю рощи и овраги, где на закрытых огневых позициях притаились наша артиллерия и минометы. На чашу весов враг бросил все, что имел. Войска первого эшелона Воронежского фронта, упорно сопротивляясь врагу, медленно отходили на заранее подготовленные рубежи.
Где-то там впереди сражался школьный товарищ Губкина Дмитрий Украдыженко. О нем Георгий узнал из последнего номера армейской газеты. Теперь там, в первом эшелоне войск генерала Чистякова, шли ожесточенные бои. Фашистам удалось прорвать главную полосу обороны, а батальон капитана Украдыженко оказался на острие главного удара, где наступали около тридцати вражеских танков и до полка мотопехоты. Силы были слишком неравные. После напряженных боев с противником батальону пришлось оставить первую траншею. Жестоко дрались за вторую. Скотный двор с каменными строениями, куда отступили стрелковые роты Украдыженко, три раза переходил из рук в руки. К вечеру в батальоне осталось всего лишь сорок четыре солдата и три офицера. Все они были сведены в одну стрелковую роту.
Ночью наступило затишье. Уже под утро подвезли боеприпасы. А потом тишину разорвали пулеметные очереди и разрывы вражеских мин и снарядов. Гитлеровцы вновь поднялись в атаку и отбросили остатки батальона Украдыженко в овраг, заросший кустарником. Фронт к тому времени отодвинулся на восток.
Отсутствие информации о положении наших войск и войск противника действовало на Украдыженко удручающе. Весь черный от пыли и пороховой копоти, в разорванной гимнастерке, капитан сидел на земле расслабившись, тоскливым взглядом изучая создавшуюся обстановку. Он должен был принять решение, что делать и как поступить дальше.
Радист крутил ручку настройки радиостанции, пытаясь связаться со штабом полка. Наконец с большим трудом ему удалось это сделать.
Украдыженко грустно доложил обстановку.
У тебя же почти целая рота! услышал он в ответ.
Такая реакция командира полка была неожиданной. А когда тот поздравил Украдыженко с представлением к званию Героя Советского Союза, все поплыло у комбата перед глазами. Оказалось, что события развернулись совсем иначе, чем предполагал он. Его батальон не только сковал почти до полка вражеской мотопехоты, но и вынудил гитлеровцев преждевременно ввести в бой резервы. Стрелковые роты и приданная батальону противотанковая артиллерия удерживали занимаемый район обороны на протяжении нескольких часов. Враг понес большие потери. В ротах моторизованного полка подполковника Вульфа в строю осталось менее чем по тридцать солдат.
На рассвете 10 июля перед ротой Губкина показались первые вражеские танки. Они медленно, но неумолимо ползли прямо на его позиции. Казалось, могучие желто-зеленые громадины ничем не остановить. Георгий отдал приказ подготовиться к отражению танковой атаки. Тотчас же грянули залпы наших тяжелых пушек и гаубиц, замаскированных на закрытых огневых позициях. Вражеские танки упрямо продолжали двигаться вперед, ведя огонь на ходу. Гул моторов был подобен горному обвалу.
Вскоре тупоносые желто-зеленые коробки с крестами на бортах прорвали в некоторых местах рубежи армейского противотанкового резерва и стали подходить к меловым горам. Для солдат Губкина наступили решающие минуты. Или или Или солдаты сожгут эти железные чудовища с устрашающими названиями, или танки сомнут их. Каждый хотел выжить, победить.
Гул моторов, гром вражеской артиллерии становился все ближе. Высота, занимаемая ротой Губкина, начала сильнее вздрагивать от разрывов снарядов и мин, будто началось землетрясение. Комья земли градом сыпались в траншею, ударяя по каскам солдат. Надсадный вой авиационных моторов резал уши. Вражеские самолеты поливали землю из пулеметов трассирующими пулями.
Молодой командир роты Георгий Губкин всем своим видом старался не показать, что ему страшно. Впрочем, такого страха, как это было под Сталинградом, он не чувствовал, ибо еще там убедился, что не так страшен черт, как его малюют, и побеждает тот, у кого крепче нервы, у кого тверже выдержка.
Временами от грохота и скрежета металла закладывало уши. Армада вражеских танков двигалась с интервалом двадцать пять тридцать метров. В двухстах метрах за «королевскими тиграми» шли «фердинанды», за ними средние танки, следом бронетранспортеры Казалось, что этой грозной стальной лавине нет конца.
Губкин ободряющим взглядом окинул бойцов и заметил, как Насреддинов, словно загипнотизированный, стоял на правом колене, следя за танками расширенными от ужаса, черными как угли глазами. Карабин он положил на бруствер, руки бессознательно сжимали комья глины.
До танков оставалось метров двести, когда с вершины высоты взвилась красная ракета. В ту же секунду на боевые порядки гитлеровцев обрушился шквал огня и то тут, то там заполыхали «тигры» и «пантеры».
Бойцы Губкина воспрянули духом, и хваленые «тигры» горели не хуже других
Когда дым рассеялся, за подожженными танками на левом фланге появилось еще девять. За ними двигались густые цепи солдат. «Тигры» накатывались на позиции роты. Губкин с удивлением увидел, как пожилой артиллерист, сидя на станине у одного из орудий, неторопливо раскурил самокрутку.
Азим! закричал Губкин командиру батареи Махмудову. Не пора ли открывать огонь?
Подпустим поближе
На фронте, чем труднее становилась боевая обстановка, тем сильнее сплачивались люди и без лишних слов понимали друг друга. Сближению двух командиров подразделений способствовали общительный характер Махмудова, его обаяние, простота. Азим располагал к себе и своим безукоризненным внешним видом. На высокой и стройной фигуре ладно сидели хорошо подогнанные чистенькая гимнастерка с белым подворотничком и бриджи, заправленные в хромовые сапоги. Чисто выбритое смуглое лицо украшали коротко стриженные черные как смола волосы, чуть выступавшие из-под пилотки. На нем все было опрятно, и солдаты старались подражать ему. В батарее во всем чувствовался порядок.
Вражеские танки с грохотом приближались, медленно вращая башнями и водя из стороны в сторону орудийными стволами.
«Вот теперь пора», решил Губкин и дал сигнал зеленой ракетой бронебойщикам. Невдалеке оглушительно треснуло выстрелило одно из наших орудий. Головной вражеский танк окутало дымом. «Махмудов, догадался Губкин. Молодец Азим, так их!» Но радоваться было рано: идущий следом «фердинанд» двумя снарядами накрыл то место, откуда стреляла пушка Махмудова. В ответ сзади ударило наше тяжелое орудие. Башня переднего танка отлетела в сторону. Губкин, связавшись по телефону с батареей Махмудова, с радостью узнал, что Азим жив. Он успел откатить пушку в укрытие. Снаряды «фердинанда» разорвались на пустом месте. Вскоре Махмудову удалось перебить гусеницу еще одного танка, и тот завертелся на месте.
На ротный опорный пункт Губкина за «тиграми» наступало более двухсот фашистов. Командир батареи прибежал к Губкину.
Чего ждешь? Видишь, сколько их? задыхаясь крикнул он. Открывай огонь! С танками мы не справимся, если на мои позиции прорвется пехота!
Не спеши, Азим, прежде времени раскрывать наши огневые точки.
Не отрывая взгляда от изрытого воронками поля, по которому двигались немцы, Губкин подождал еще немного и подал сигнал пулеметчикам отсечь пехоту. Несмотря на шквальный огонь, гитлеровцы рвались вперед. Губкин выпустил красную ракету. Это был сигнал открыть огонь из всех видов стрелкового оружия.
Немцы, не считаясь с потерями, приближались. Их шестиствольные минометы усилили огонь. В траншеи градом летели осколки. Губкину пылью засыпало глаза. Невдалеке застонал раненый командир взвода лейтенант Пырьев.
Образцов, позвал Губкин, протирая глаза, где ты? Окажи помощь лейтенанту!
Но ординарца рядом не оказалось: он побежал в блиндаж за противотанковыми гранатами. Тогда Губкин сам на ощупь пробрался к Пырьеву:
Что с тобой, лейтенант?
В левую лопатку садануло!
Превозмогая режущую боль в глазах, Губкин осмотрел командира взвода:
Осколок там у тебя торчит. Кто-нибудь есть рядом?
Ответа не последовало; грохот боя заглушал все вокруг. Из-за поворота траншеи выскочил запыхавшийся Образцов. Губкин узнал его по тяжелому топоту.
Давай сюда, позвал старший лейтенант. Окажи Пырьеву помощь!
Пока Образцов бинтовал Пырьева, Губкин промыл глаза водой из фляги ординарца, но видел все еще плохо.
Образцов, залегли немцы или нет?
Никак нет, товарищ старший лейтенант! Поднялись в «психическую», гады, в полный рост прут.
Наконец Губкину удалось промыть глаза, и он схватил бинокль. Взгляд его задержался на новичках второго стрелкового взвода. К радости и удивлению Губкина, на своем участке они вынудили врага залечь. Молодые, еще необстрелянные бойцы выстояли, не отступили ни на шаг!
В окулярах бинокля один за другим возникали танки с крестами на бортах. Под одним из них взметнулось пламя «тигр» попал на минное поле. На какие-то секунды пять вражеских машин остановились, затем две из них с противоминными катками устремились к нашим позициям. Остальные поначалу прикрывали их огнем из пушек и пулеметов, а потом, ведя прицельный огонь на ходу, двинулись следом.
Однако вражеская пехота лежала, прижатая пулеметным огнем. Огонь противотанковой батареи тоже не ослабевал ни на минуту. Звонкий мальчишеский голос Махмудова выделялся даже среди страшного грохота боя:
Васин, головной «тигр» тебе борт подставил, что смотришь?! Махмудов резко махнул рукой. И повторил команду третьему взводу: Огонь по головному танку!
В ответ телефонная трубка прохрипела:
Лейтенант тяжело ранен, огонь ведет сержант Семаренко.
В одном боевом расчете воевали отец и сын. Расчет действовал дружно. Младший Семаренко, Василий, командовал орудием, старший, Николай Давыдович, был замковым. Они стреляли почти без промаха, выбирая у танков наиболее уязвимые места.
На поле боя перед ротой Губкина горело уже около десятка танков. Но росли потери и в роте.
В батарее Махмудова в первом огневом взводе осталось одно орудие, командир взвода был ранен. Во втором взводе вышли из строя все пушки, командир погиб. Лишь в третьем взводе оба орудия действовали.
Махмудов сам корректировал огонь. Противоборство между «тиграми» и батареей продолжалось. Снаряды один за другим летели в цель.
Подбежал запыхавшийся связной:
Командир орудия сержант Ефимов тяжело ранен. Два «тигра» пошли в обход, справа по лощине!
«Стоит «тиграм» прорваться в тыл батарее, тогда конец», пронеслось в голове Махмудова. Не оглядываясь и почти не пригибаясь, он кинулся к пушке первого огневого взвода, которая осталась без командира. И увидел, как с правого фланга, преодолев первую и вторую траншеи, немецкие автоматчики устремились в тыл батарее.
Увидел это и Губкин. Но ничем помочь не мог: два «тигра» и до сотни автоматчиков наступали прямо на его опорный пункт. Вражеская артиллерия и минометы непрерывно обстреливали позиции. Телефонная связь несколько раз выходила из строя. В роте в строю осталось всего около пятидесяти солдат, из трех офицеров один, младший лейтенант Зайцев. Остатки третьего взвода пришлось передать на усиление первого и второго стрелковых взводов. Командование вторым взводом временно принял сержант Закаблук.
Обстановка требовала от Губкина принятия немедленного решения: или бросить все оставшиеся силы на отражение атаки гитлеровцев, или часть сил выделить на спасение батареи Махмудова.
Целесообразнее, конечно, было бы сосредоточить силы на одном направлении, но если гитлеровцы захватят орудия Махмудова, опорному пункту роты Губкина без противотанковой артиллерии не выстоять.
Трудно было сделать решающий выбор.
Губкин пришел к выводу, что надо отказаться от намерения сосредоточить силы на одном направлении. Вместе с двенадцатью бойцами сержанта Закаблука он устремился по траншее, ведущей на отсечную позицию, наперерез немецким автоматчикам.
Гитлеровцы двигались навстречу, но им нужно было под огнем преодолеть метров сто пятьдесят по открытой местности. Надо было опередить их.
Внезапно кто-то крикнул:
Немцы в траншее!
И в тот же миг на самом изгибе траншеи разорвалась вражеская граната. На Вавилова и Насреддинова посыпались комья земли.
Стой! скомандовал Губкин, выдергивая предохранительную чеку лимонки. Граната полетела над головами наших бойцов туда, где мелькнули каски чужих солдат.
Вавилов, выскочив за изгиб траншеи, выпустил очередь из автомата по гитлеровцам, бежавшим навстречу, и тут же отпрянул за бруствер окопа.
Пулеметы и автоматы били со всех сторон. Все потонуло в грохоте выстрелов. Казалось, центр боя переместился в эту узкую извилистую траншею. Рядовой Литвинов, выставив ручной пулемет на бруствер траншеи, блокировал немцев. Но недолго вражеская пуля угодила ему в голову. Губкин бросился к пулемету, и свинцовая струя полоснула по фашистам.
Несмотря на численное превосходство, противник отошел. Губкин сделал бойцам знак рукой продвигаться вперед.
Он вдвоем с ординарцем пробрался на наблюдательный пункт роты. Там Губкин застал старшего лейтенанта Махмудова, раненного в голову. Из раны сочилась кровь.
Что же вы смотрите? набросился Губкин на находившегося рядом старшину. Перевязывайте и в медпункт!
Нет индивидуальных пакетов. Все кончились, ответил старшина.
Образцов быстро достал свой индивидуальный пакет.
Губкин забрал у него пакет и умело забинтовал, голову Махмудова.
А теперь, Азим, в медпункт! сказал он, слегка хлопнув по плечу старшего лейтенанта.
Зачем, Георгий Никитович? Это ж царапина. А немцы, того и гляди, снова полезут.
Не успел он закончить фразу, как кто-то крикнул:
Танки с фронта!
Губкин приказал Зайцеву отсечь пехоту, а сам следил за тремя вражескими танками, которые двигались прямо на его траншею.
Махмудов скомандовал батарее:
Подкалиберными огонь!
Один за другим грянули выстрелы, четвертый снаряд попал в лоб впереди идущего «тигра» и высек из брони сноп искр. Танк продолжал ползти, судорожно водя пушкой.
Семаренко, не в лоб бей, а в борта! закричал Махмудов, хотя Василий Семаренко не мог его слышать.
Снова прозвучал выстрел. Над башней «тигра» вырос столб дыма.
Когда дым рассеялся, все увидели, что танк продолжает двигаться на орудие. Немцы схитрили: поставили дымовую завесу, имитировав прямое попадание.
Семаренко, хотя и был опытным артиллеристом, никак не мог поймать танк в перекрестие прицела. Бронированная громадина, меняя направление, то ускользала, то опять появлялась. Вот она выскочила на бугор.
Душа из них вон! в сердцах выругался Семаренко и выстрелил еще раз. На него пахнуло горячей волной от близкого разрыва вражеского снаряда и отбросило в сторону. Поднявшись, он лихорадочно ощупал себя и обнаружил, что невредим, если не считать непонятного сковывающего оцепенения. Огляделся вокруг. Невдалеке, рядом с колесом пушки, лежал отец, залитый кровью. Василий бросился к нему. Николай Давыдович ослабевшей рукой показал в сторону танков, приказывая сыну вернуться к орудию. Василий с ненавистью крикнул: