Затем позвонили из других двух батальонов, там тоже были убиты командиры. Из разговора Приладышева по телефону я понял, что гитлеровцы перешли в контратаку, а наши опять отступают. Встревоженные обострившейся ситуацией, офицеры вышли из блиндажа. Я последовал наверх за ними и спросил подполковника, что делать снайперам.
Пусть остаются на месте, взволнованно сказал он,
На поле в это время, вдалеке от нас, красноармейцы перебежками отступали. Стояла интенсивная стрельба, страшно было из траншей высовываться, а там, на поле ещё хуже. Наших солдат преследовали тоже перебежками гитлеровцы. Их фигурки издалека казались маленькими, и не уязвимыми. Вокруг них вздымались взрывы, но они продолжали бежать, падали и снова бежали.
Из нашего тыла хлопали выстрелы миномётов, мины со свистом отправлялись на поле, и там подымали вверх густые столбы земли и дыма, прикрывали отступающих.
Вскоре наши солдаты достигли спасительных траншей, преследовавшие их немцы, начали лёжа окапываться на небольшом расстоянии от нас. Всем снайперам было приказано вести истребительный огонь по противнику. Где-то близко шумно тарахтели моторами танки. Я не понимал, чьи танки, но вот из лесополосы выскочили немецкие, с крестами. Они на ходу стреляли из своих орудий по нашим траншеям. Сначала снаряды падали не точно, но потом взрывались совсем рядом, посыпая нас комьями земли и осколками. После каждого близкого разрыва, казалось, что следующий снаряд попадёт именно в меня. Я, как и другие, сел на дно не глубокой траншеи и зажал уши. Солдаты, сидевшие рядом, при каждом взрыве наклонялись, закрывая руками лицо, а затем, после взрыва, смущённо улыбаясь, виновато глядели друг на друга.
Положение становилось критическим. Связист из блиндажа сообщил, что нет связи со штабом дивизии, Приладышев срочно послал связного с просьбой о подкреплении. В течение часа, с помощью гранат и артиллерии эту атаку с большим трудом мы отбили. Связисты восстановили связь, и командиру полка позвонили, что к нам едет генерал армии Галицкий. Я в это время был рядом и слышал, как замполит Котов удивлённо сказал командиру полка:
Зачем он едет? Лучше бы подкрепление прислал
Немцы на поле продолжали окапываться, а на правом фланге, за лесополосой усиливалась стрельба. Что там происходилоиз-за деревьев было не видно. Я немного успокоился и стал вместе со своими снайперами стрелять по гитлеровцам. Пули с их стороны свистели над головой и ударяли по брустверу.
Приехал Галицкий с командиром дивизии полковником Волковым, на трофейной машине. Одет он был в коричневую кожаную куртку, без погон и знаков различия. Волков тоже был без погон, но в своей форме, в офицерской шинели и галифе. Галицкий приказал всем до выгреба приготовиться к атаке. Из тыла по не глубоким ходам сообщения, пригибаясь, прибывали солдаты. Среди них я узнал повара, пришла и санинструктор Светлана. Это были люди из отдельных взводов и рот. В передовых траншеях и окопах стало тесно.
Я почти вплотную стоял возле командиров. Меня любопытные снайпера, подталкивая друг друга сзади, прижали к майору Котову. Всем хотелось посмотреть на Галицкогокомандующего одиннадцатой гвардейской армией. Лица людей были испуганы, но в глазах светилось любопытство. Котов обратился к командующему:
Кузьма Никитович, может, поставите бойцам задачу? Скажете пару слов для поднятия духа
Негде тут митинг устраивать, с иронией сказал генерал, не встать ли мне на край траншеи и речь толкнуть? Лучше передайте по цепи, что в бой поведёт Галицкий. Наша задача захватить хутор, расположенный на выгодной возвышенности.
Генерал немного помолчал и тихо добавил, оправдываясь перед Котовым: Верховный главнокомандующий сам звонил мне, и высказал своё недовольство, что мы срываем график наступления.
После этих слов Галицкий присел на корточки и закурил трофейную сигарету. Я видел, как его руки мелко дрожали. Я тоже был в большом мандраже, во рту пересохло и стучало в висках. Я готов был достойно принять смерть, но не всё так просто, инстинкт самосохранения вызывал страх перед опасностью. Приладышев и командир дивизии Волков внешне держались спокойно. Но вот у Волкова на скулах заходили желваки, когда Галицкий докурил сигарету и приподнялся. Дождавшись подхода трёх наших танков, с развёрнутым знаменем полка мы пошли в атаку, с Галицким впереди, С разных сторон слышались команды, подгоняющие бойцов. Особенно часто кричали:
Коммунисты вперёд!
Я остро ощутил в нагрудном кармане кандидатский партбилет, и выскочил из траншеи сразу вслед за Приладышевым, невольно прячась за его спину. Фашисты открыли шквальный огонь из автоматов и ручных пулемётов. За мной бежали мои снайпера. Увидев полтора тысячную толпу красноармейцев, немецкая пехота сразу же бросилась наутёк. Несколько «тигров» спрятались в лесополосе и открыли огонь из орудий, подбив наши танки, которые вспыхнули, словно были облиты керосином. Чёрный дым повалил в нашу сторону, прикрывая дымовой завесой. Галицкий дал команду залечь, другие командиры повторили его команду, и я упал на колючую щетину скошенной пшеницы. Вражеские танки, тем временем, поливали нас сильным пулемётным огнём. Следом за нами артиллеристы лошадьми тащили несколько пушек. Между ними и немецкими танками завязалась артиллерийская дуэль. Над головами солдат, с вихрем проносились снаряды. В результате, «тигры» горели, и у нас осталась только одна пушка. Среди красноармейцев уже были убитые и раненые. Раненые кричали, просили о помощи.
Из хутора, стреляли пулемёты, но Галицкий поднял нас в атаку. Очень страшно бежать под шквальным огнём. Пули, обжигая горячим воздухом, свистели вокруг. Хотелось упасть и вжаться в землю, но было стыдно сделать это, если такой человек, как командующий одиннадцатой гвардейской армией, продолжает бежать вперёд во весь рост. Наши миномёты открыли стрельбу по хутору, но пулемёты продолжали валить гвардейцев. Рядом со мной падали мои товарищи. Я видел, как упал командир полка Приладышев, казавшийся мне неуязвимым, затем командир дивизии Волков, а Галицкий продолжал бежать, даже не оглядываясь на нас. Я не чувствовал ног, и только думал о том, как ударит меня сейчас пуля прямо в сердце, и я провалюсь в бездонную темноту смерти. Но к моему удивлению, я добежал до хутора без единой царапины. Пулемёты перестали стрелять, но на флангах продолжался бой. В хуторе немцы, не успевшие сбежать, сдавались в плен, а мы осматривали разбитые минами деревянные строения и обнаружили, что бетонные доты были вмонтированы в два деревянных сарая. Это их маскировало от артиллерии и самолётов. В зарослях сада стоял кирпичный жилой дом. Его окна были узкие, как бойницы, а стены метровой толщины.
Кузьма Никитович, отдышавшись, оглядел гвардейцев, толпившихся вокруг. Их количество сильно убавилось. Он присел на бревно возле немецкого колодца, и устало сказал:
Мы понесли большие потери, но надо было выполнять приказ верховного главнокомандующего Спасибо, братцы за пролитую кровь, за службу Родине. В ближайшие дни все получат награды по заслугам.
Он тяжело встал, пошатываясь, и спросил:
Где командир дивизии и командир вашего полка?
Я стоял рядом и ответил:
Они там, на поле Я видел, как они падали.
Галицкий посмотрел на меня, и мне показалось, что он меня узнал. Затем он повернулся к замполиту Котову:
Товарищ майор, принимайте на себя командование полком. Срочно организуйте помощь раненым. После короткого отдыха, продолжайте наступление в сторону города Гумбинена.
Потом он сел в подъехавшую машину и отбыл в обратном направлении. Котов оставил роту бойцов на хуторе, а остальных повёл назад на поле, собирать раненых и оказывать им помощь. На поле уже находились санитары нашего санитарного взвода, под руководством санинструктора Светланы. Всё поле было густо завалено убитыми и ранеными. Стоял сплошной стон. Такое же количество убитых и раненых я видел в дальнейшем только при штурме Кёнигсберга. Подбитые танки продолжали дымить. Среди наших бойцов на поле лежали и немецкие солдаты. Котов велел им тоже оказать необходимую помощь. Подъехали санитарные машины и лошадиные повозки для раненых. Среди шума голосов выделился пронзительный девичий крик. Это санинструктор Светлана нашла убитого капитана Озерова. Они любили друг друга, и большинство знали об этом. Солдаты со слезами на глазах смотрели на эту душераздирающую сцену. Среди лежавших бойцов, я обнаружил знаменосца. Он был ранен в ногу и еле сдерживал стон, скрипел зубами. Я перевязал его и позвал брата близнеца, который оказался неподалёку со знаменем. По полю среди бойцов прошёлся слух, что Волков и Приладышев не убиты, а ранены. Всех это обрадовало. В моём снайперском взводе потери были тоже большие. Остались невредимыми шестнадцать человек. Среди погибших оказались Родион и Виктор. Мне даже не верилось, ведь ещё позавчера мы разговаривали с ними по душам, и Родион был уверен, что с ним ничего не случится. «Да, Витя прав, все мы погибнем, но в разное время», подумал я, и стал мечтать об отдыхе, отгоняя мысли о смерти. Когда работу по оказанию помощи раненым закончили, и их увезли в тыл, полк расположился на отдых в лесополосе, на краю поля, политого кровью боевых товарищей. Похоронная команда уже рыла могилы для них, рядом у перелеска.
На флангах справа и слева, тоже бой затих. Но эту относительную тишину нарушали рыдания солдат и санитарок. Особенно выделялся один солдат. Он громко орал, как сумасшедший, визгливым, звонким голосом. Его долго приводили в чувство, били по щекам, поили водкой, а санитары давали нюхать нашатырь.
Облака поднялись повыше, сквозь них иногда выглядывало солнце. Погода стала лётной, и через некоторое время над нами пролетели советские самолёты бомбить позиции гитлеровцев. По краю поля, объезжая убитых, двигалась колонна наших танков. Ближайшая задача перед одиннадцатой гвардейской армией, как говорил Галицкийэто штурм крупных городов Шталлупенен и Гумбиннена. Оба эти города находились на железной дороге, идущей через границу из Литвы в сторону Кёнигсберга. До Шталлупенена, к концу дня, оставалось всего пять километров, а до Гумбиннена, по железной дороге, более двадцати километров.
14 -Охота на кабана
Взять с ходу город Шталлупенен нашей армии не удалось. Зато левее, в обход, с южной стороны, гвардейцы прорвались чуть ли не до самого Гумбинненакрупного города Восточной Пруссии. Однако силы были ослаблены из-за больших потерь. По численности наш полк равнялся батальону, а батальон был как рота. Кроме этой проблемы возникли и другие. Например, вши. В бане мы давно не мылись и все солдаты завшивили. У меня тоже они были как в волосах, так и на теле, ползали и кусались. Тыловые службы от наступавших дивизий отстали, снабжение войск продовольствием и боеприпасами ухудшилось. До последнего времени я патроны не экономил, а теперь приходилось их беречь. Наша ослабевшая дивизия продолжала двигаться на запад, потому что сильного сопротивления пока мы не встречали.
Штаб дивизии расположился на ночлег вместе со штабом нашего полка, на окраине леса, в стороне от дорог и хуторов. Другие подразделения дивизии расположились на флангах, на расстоянии не более километра. Мы быстро установили большие палатки, стали искать дрова, чтобы в палатках затопить печки-буржуйки. Но эта задача оказалась не простой.
Здесь ни каких сухих дров не найти, с сожалением сказал адъютант исполняющему обязанности командира дивизии, полковнику Шеренгину. Он теперь командовал дивизией вместо полковника Волкова.
Почему дров нет? возмутился Шеренгин, в каждом лесу полно сухих палок и хвороста.
Ну, сами посмотрите, здесь чисто, как в парке
Услышав этот разговор, майор Котов, подтвердил:
Да, Иван Григорьевич, действительно лес очень чистый. Я уже осмотрел ближайшие места. Наши немцыперебежчики пояснили, что этот лес принадлежал лично Герингу. Где-то здесь находится его вилла.
Пошлите разведчиков, пусть обследуют лес. Может тут нам Фрицы засаду устроили, приказал полковник.
Котов подозвал младшего лейтенанта Винокурова, находившегося в штабной палатке:
Сергей, ты слышал приказ комдива?
Так точно, товарищ майор. Но мои ребята уже всё кругом облазали, никого не обнаружили, а зайцев с куропатками настреляли. На ужин будет дичь.
После этого сообщения о дичи, полковник повеселел и сказал:
Надо бы зверей покрупней настрелять, всех солдат зайцами не накормишь Сержпинский, повернулся он ко мне, возьми своих снайперов и отправляйся на охоту. До темноты ещё время есть, может, кого-нибудь подстрелите
Я был очень уставший. Ведь мы сегодня пешком по бездорожью, с перестрелками, прошли километров пятнадцать. Но делать нечего, приказ надо выполнять. Судя по карте, лес занимал большую территориюпять километров в ширину и около десяти в длину. Я пошёл к снайперам, отдыхавшим у костра. Палатку они ещё не установили.
Где вы дров нашли? спросил я их.
Здесь неподалёку обнаружили сарай. Сняли сухие воротавот тебе и дрова. Присаживайся, поешь с нами зайчатинки, предложили ребята.
На костре они жарили заячье мясо, и ели его без соли. За солью на походную кухню бежать никто не хотел. От еды я не отказался, а когда поел, стало легче. Ведь только утром нас кормили, варёной картошкой, пустой, без масла.
Гвардейцыохотники. Кто пойдёт со мной на охоту? спросил я, и объяснил, что комдив приказал подстрелить дичь покрупнеенадо весь полк накормить.
Снайпера молчали, и только виновато посматривали друг на друга. После не продолжительного молчания Григорий вызвался пойти со мной. Я знал, что до войны он был заядлым охотником. Нам выделили автомашину полуторку и двух солдат-автоматчиков в помощь. В лес мы въехали по просеке. Там уже был след от машины, наверное, немецкой. Проехали метров сто, слезли с машины и пошли пешком, а она медленно ехала за нами.
Когда мы вошли в лес, то я рассказал Григорию, что этот лес принадлежал помощнику Гитлера Герингу. На Гришу это произвело впечатление.
Далеко мы забрались, сказал онможет, скоро и самого Гитлера поймаем.
В начале лес состоял из вековых лип и дубов, могучих, сказочных деревьев, затем начался красивый сосновый бор. Действительно, в этом лесу было не привычно чисто, ни каких сучков или гнилушек нигде не валялось. Высокой травы и крапивы, тоже не было. Периодически просеку, по которой мы шли, пересекали другие просеки, очень прямые, со следами машин и телег. Осенний лес и чистый воздух успокаивали, я даже забыл о войне, но война периодически напоминала о себе далёкой канонадой и близкой стрельбой, эхом откликавшейся в лесу.
Смотри, лосиный помёт, свежий, пнул Гриша сапогом кругляши, похожие на сливы. Затем он показал мне следы кабана, и его помёт. Видели мы и медвежьи следы. Раньше я никогда на охоте не бывал и не знал повадки зверей, как надо на них охотиться.
Вот тропа кабанов, показал мне Гриша едва заметные вмятины на земле, присыпанные сосновыми иголками. Кабаны ходят по ночам стаями на водопой и на кормёжку, пояснил Гриша, с видом опытного охотника.
Днём они прячутся в густых зарослях и их трудно отыскать, так что давай устроим здесь засаду, возле тропы. Дело к ночи и нам, может, повезёт.
Неожиданно на меня выскочил заяц, я хотел выстрелить в него, но Гриша меня остановил: «За зайцами, что ли пришли». Он мне объяснил, что охота на кабана опаснее, чем на вражеского снайпера. Раненый кабан может наброситься на человека очень быстро, и не успеешь увернуться. По его совету мы замаскировались в масхалаты и залегли за деревьями. Автомашину и солдат оставили подальше, на просеке, и предупредили, чтоб сидели тихо.
В лесу уже собирались сумерки, верхушки сосен качались и шумели от осеннего ветра, и под этот шумок я чуть не заснул. Но вот появились небольшие кабаны в сопровождении крупных родителей. Как учил Григорий, я выстрелил в самого крупного борова, метил ему в глаз, но попал в лоб, где очень крепкая кость. Гриша тоже стрелял в него. Кабан упал, а остальные убежали. Мы осторожно стали подходить к нему, это был крупный боров, килограммов на двести. Мы не дошли до него и пяти шагов, как он вдруг вскочил, и проворно скрылся в лесу. Тогда мы пошли по кровавому следу, который вывел нас на заболоченную поляну с высокой травой. Там, в траве, он и лежал. Задние ноги кабана не действовали, он смотрел на меня угрожающе, обнажив клыки. Я отскочил в сторону, а Гриша добил его. Пришлось идти назад за машиной, чтобы увезти добычу. На соснах Гриша ножом делал пометки, иначе не найдём дорогу. Близко машина подъехать не смогла, и мы впятером, вместе с шофёром, тащили тяжёлого борова волоком. Потом пришлось расчленить тушу и по частям загрузить в кузов. Сала у кабана не былоодно мясо. На обратном пути убили ещё двух козочек.
Всю добычу мы отвезли на кухню. В благодарность, командир дивизии устроил для охотников отличный ужин, с выпивкой. В штабной палатке собралось более двадцати человек: это сам Шеренгин, начальник штаба дивизии подполковник Чернов, начальник особого отдела майор Куликов и другие товарищи. Все уселись за длинным столом из ящиков, накрытым трофейным фарфором. В красивые фарфоровые чашки разливали из канистры спирт, который надо запивать холодной водой. Как обычно, пили за победу, за погибших товарищей и за дорогих женщин. Был тост и за охотников. В хмельном угаре велись интересные откровенные разговоры. Полковник Шеренгин до Волкова занимал должность начальника политотдела дивизии. По своим повадкам он напоминал школьного учителя. Собеседников часто называл по имени и отчеству, матом не выражался, как остальные присутствующие.