Утром я решил спросить у Винокурова, что же произошло. Он командир разведроты, и, наверное, в курсе. Родиону и Вите я сразу сообщил про обнаруженный труп земляка. На них это произвело гнетущее впечатление.
Вот, видишь, до него очередь уже дошла, с грустью произнёс Витя.
Надо бы его похоронить, сказал я. После работы закопаем товарища в окопе. Получается, не зря рыли
Где-то в нашем тылу раздался знакомый грохот артиллерии. Через несколько секунд, в небе над головой, послышался шум пролетающих снарядов, а затем, впереди, на немецкой территории, жёлтой зарницей вспыхивал горизонт. Выстрелы продолжались методически, через равные промежутки времени. На фоне вспыхнувшего горизонта, я заметил силуэты гитлеровцев. Примерно, за полторы сотни метров от нас, они что-то делали, часто приседая.
Старшина, смотри, немцы, прошептал Виктор. Что они там делают? Черти полосатые
Может раненых собирают, а может, минируют, предположил я.
Придётся их убить, иначе они убьют нас, высказал умную мысль Витя. Такова война.
Я взял одно одеяло и отполз в сторону, метров на двадцать, чтобы дать снайперам самостоятельность. Про тонкости снайперского дела я им уже не раз объяснял.
В тылу у немцев разгорался пожар, освещая половину неба. Это давало возможность вести прицельный огонь. Видимость стала хорошая. Кроме того, начали интенсивно взлетать ракеты. Что-то намечалось. Не иначе, как заваруха, и это меня не радовало, ведь мы отошли от своих батальонов на приличное расстояние.
С противоположной стороны застрочил пулемётэто давало возможность стрелять под шумок, и немцы наших выстрелов не услышат. Но снайпера что-то молчали. Тогда я выстрелил сам в силуэт немецкого солдата, и, по всей видимости, попал. Тот взмахнул руками, словно его неожиданно толкнули, и упал. Когда пулемёт перестал работать, наступила пауза, и вдруг мои снайпера выстрелили. Это противоречило всякой предосторожности. Я негодовал от возмущения, сразу подобрался к ним и начал ругаться:
Сколько раз вам объяснять, нельзя стрелять, когда тихо. Ведь только что с их стороны работал пулемёт. Почему вы не стреляли?
Витя с Родионом молчали, их лиц в полумраке я не видел, но представлял, как они смутились, осознавая ошибку.
Извини, старшина, мы совсем забыли эти порядки, пробормотал Родион.
Поздно извиняться, если немцы нас засекут, то никто нам не поможет. Наши далеко.
Высоко в небе, с восточной стороны, послышался тяжёлый гул самолётов. Гул нарастал, приближался и давал надежду на благополучный исход операции. Через несколько минут советские самолёты начали интенсивно бомбить вражеские позиции, немного левее от нашего места. Земля дрожала от взрывов, яркие вспышки сопровождались громовыми раскатами, но более резкими, чем в грозу. Мне приходилось бывать под бомбёжкой, и я представил, как скверно сейчас немцам. Жалости к ним не испытывал, но понимал, что среди них не только враги. Однако для бомбы все одинаковы, также как и для снайперской пули.
Родион с Витей воспрянули духом. Они решили, что делать нам теперь нечего, и надо уходить. Но я был против.
Что это за учёба, возмущался я, пришли, полежали на матрасе, один раз стрельнули и домой
По моему требованию, они до утра держали противника под прицелом. Ребята поняли ошибки, в дальнейшем действовали как надо, и сделали ещё несколько выстрелов. Перед рассветом похоронили Степана, и только после этого вернулись в свой полк.
12Полк вышел к границе Восточной Пруссии
На восходе солнца стало ещё холоднее, на поблёкшей траве белел иней, пожелтевшие кроны деревьев, озарили утренние лучи солнца, выглядывавшие из-за домов деревни Шибейки.
Насчёт Степана я с Винокуровым так и не поговорил. Вначале зашёл в штаб полка, а потом хотел найти Винокурова. Но командир полка велел мне идти в Вирбалис, в штаб дивизии, к начальнику особого отдела Куликову, разбираться с моими снайперами. Приладышев сообщил мне, что арестованы, пять заблудившихся снайперов. Приладышев и сам толком ничего не знал, и мне не мог объяснить, какова ситуация.
В особом отделе сам разберёшься, сказал он.
Подходя к Вирбалису, я достал из кармана часы и посмотрел на циферблат: было восемь часов утра. Со стороны переднего края гремел бой, по всей протяжённости фронта. На просветлевшем небе летали самолёты, одни высоко, другие проносились совсем низко. На некоторых я замечал фашистские кресты. Идти пришлось одному, от этого было жутковато. Перед городом меня остановил дозор проверить документы. Солдаты меня предупредили:
Будьте, старшина, осторожны, в городе затаились вражеские снайпера, они уже многих наших солдат и офицеров убили.
Проходя по улице, я невольно отметил, что город сильно пострадал от недавних боёв. Не было ни одного дома, без следов пуль и осколков. Большинство жителей оставались в своих домах, поэтому среди них были многочисленные жертвы. Во время боя я как-то этого не замечал, а сейчас мне всё бросалось в глаза. Навстречу мне тянулись вереницы похоронных процессий из местных жителей. Кого везли на лошадиной подводе, а кого в гробу на ручной тачке. Женщины оплакивали своих близких, их плач слышался и на соседних улицах.
С помощью солдат из очередного патруля, штаб дивизии я нашёл в кирпичном здании, рядом с которым стояло несколько штабных фургонов и легковых автомобилей. Дальше, за углом, расположились танки и другая бронетехника.
Начальник особого отдела, майор Куликов, сразу меня узнал.
Сержпинский, ты вовремя появился. Почему распускаешь своих снайперов? Их чуть не отправили под трибунал в двадцать шестой дивизии. Как они там очутились?
Я, недоумевая, пожал плечами, и постарался объяснить:
Товарищ гвардии майор, наверное, они заблудились и оказались в соседней дивизии. Ведь наступление проходило очень стремительно, тут не мудрено заблудиться.
Майор был настроен решить эту проблему без трибунала. Мы сверили фамилии снайперов по моему списку, среди них чужаков не оказалось. Я торопился вернуться в полк, хотел выспаться, и достал свои карманные часы, чтоб посмотреть время. Майор поинтересовался:
Что это у тебя за часы? Где ты их взял?
Да недавно нашёл, ответил я, решив скрыть их происхождение.
Дай посмотреть, что тут написано? попросил он, разглядывая часы. Я пояснил:
Винокуров перевёл мне с немецкого, что написано «двенадцать драгоценных камней».
Майор с любопытством разглядывал карманные часы, и я предложил ему взять их себе. Мне хотелось задобрить этого опасного человека. Он обрадовался и без колебаний принял мой подарок. Затем мы сходили с ним в другое здание по соседству, где сидели под охраной арестованные снайпера. Им вернули оружие, дали наставление, чтобы больше не терялись, и отпустили со мной в свой полк.
Когда я вернулся в штаб полка, меня там увидел замполит майор Котов. Он поручил мне провести политинформацию во втором батальоне. Здесь я узнал, что наш полк пока в резерве, а в бой пошёл семнадцатый полк нашей дивизии.
Штаб полка находился в деревне Шибейки, а второй батальон за деревней. Проводить беседы послали не только меня, а ещё несколько офицеров. Замполит батальона распределил нас по ротам и отдельным взводам. Для беседы мне дали две газеты, и свежую листовку, выпущенную час назад. Рота солдат стояла толпой рядом с землянками, их было около восьмидесяти человек. Мне очень захотелось спать, но я пересилил себя и первым делом зачитал текст листовки, стараясь как можно громче. В ней было написано следующее:
«18-го октября 1944 года, комбаты Мирза Мамедов и Иван Казаков со своими гвардейцами из 171-го полка, 11-й гвардейской армии, первыми пересекли границу Восточной Пруссии».
(Из архива мин. Обороны СССР).
Сегодня было двадцатое число, и значит, это событие произошло два дня назад. Услышав новость, солдаты ликовали. Они радостно подбрасывали вверх каски и кричали, заглушая канонаду, доносившуюся с передовой.
Потом я прочитал некоторые статьи из армейской газеты под названием «Боевая тревога». Там говорилось о предстоящих трудностях по прорыву немецкой обороны вдоль границы с Восточной Пруссией. Оборонительные укрепления состояли из многорядных траншей и колючей проволоки. Все открытые места и дороги были заминированы. Там, где могли пройти танки, в землю врыты бетонные надолбы, или преграждали путь глубокие рвы. В приграничных районах все дома в населённых пунктах имели утолщённые стены с восточной стороны и окна узкие, как бойницы. Мощные укрепления немцы готовили по всей территории Восточной Пруссии заранее в течение десятков лет, а столица восточной Пруссии Кёнигсберг, был неприступной крепостью. Его бастионы строили не одно столетие. Оборону осуществляла достаточно сильная группировка.
Самое интересное из прочитанного материала было то, что ставка Гитлера, «волчье логово» находилась за семьдесят километров от границы, вблизи города Растенбург. Это обстоятельство подзадорило бойцов, они хотели поскорей добраться до фюрера и расправиться с ним. Что такое семьдесят километровэто же один танковый рывок и всё. За полсуток можно одержать победу над Германией. У всех присутствующих горели глаза от соблазна поскорее закончить эту проклятую войну. Однако до вечера наш полк в бой не посылали.
Я после проведённой беседы, ушёл в землянку снайперов и там заснул. Но солдаты возбуждённо разговаривали и мне мешали спать. Измучившись и отлежав бока на сучковатых досках, я пошёл в штаб узнать, что делать дальше. В кирпичном одноэтажном доме, с черепичной крышей, где размещался штаб, было многолюдно. Там я, наконец- то, встретил Винокурова, рассказал ему про Степана и спросил, при каких обстоятельствах он погиб. Тот объяснил, что проводили разведку, прощупывали оборону противника. Немцы заметили разведчиков и обстреляли. Убитых с собой унести ребята не смогли. Забрали только раненых.
Обычная ситуация у разведчиков, такими словами, закончил свои объяснения Винокуров.
Ты тоже там участвовал? возмущённо посмотрел я на него.
Нет, разведку проводило одно отделение, из десяти человек.
Зачем же так людьми рисковать, лезть на рожон?
А как по-другому узнаешь, какие силы у противника? оправдываясь, громко произнёс Сергей. Это не нами придумано, такой метод и немцы применяют.
Я вспомнил про перебежчиков и поинтересовался:
Как ведут себя мои немцы? Чем занимаются?
Пока мы к ним присматриваемся, обучают нас немецкому языку, да игре на губных гармошках, улыбаясь, сказал Винокуров. Хорошо играют черти, приходи, как-нибудь, послушай.
После разговора с Сергеем, я хотел поговорить с командиром полка, но ему было не до меняпроводил совещание с командирами батальонов. Неожиданно прибежал радист с сообщением о том, что семнадцатый полк прорвал оборону противника и перешёл государственную границу. Тут же принесли приказ от командующего восьмого корпуса Завадовского: «Бросить все силы дивизии на закрепление успеха». Приладышев прервал совещание, и я понял, что надо идти готовить к выступлению снайперов.
«После овладения городом Кибартай, наступление 8-го гвардейского стрелкового корпуса стало развиваться более успешно. Части его 5-й гвардейской стрелковой дивизии уже в 15 часов пересекли государственную границу СССР, на участке пограничных столбов111114 и вышли к укреплённым позициям на линии ЭжеркеменРомейкен». (Из архива МО СССР. Ф. 358. оп. 5916, д.697, л. 96).
На автомашинах двадцать первый полк направился в сторону далеко громыхавшего боя. Часов теперь у меня не было, и пришлось спросить у моего помощника сержанта Салова, сколько времени. От него я узнал, что всего 17 часов. А казалось, что уже поздний вечер.
Двигался наш полк побатальонно, тремя параллельными колоннами. В хвосте тянулись отдельные роты и взводы, вместе со штабными машинами.
Впереди, перед колонной, гремели взрывы от фашистских снарядов, которые подняли облако дыма и пыли. После этого поступил приказ покинуть машины, и дальше солдаты пошли пешком. Грозная стена взрывов преградила нам путь. Но передовые отряды, замедлив движение, всё же вошли в эту чёрную от дыма и подброшенной земли, стену. Я удивился, что не испытываю страха, ведь мы идём навстречу смерти. У моих товарищей, лица тоже были спокойные, будто мы на учениях, а не в бою. Всем вместе, скопом, и умирать не так страшно. Однако когда снаряды начали рваться в двадцати шагах от нас, часто и густо, все залегли. Вокруг бушевал нарастающий грохот, комья земли сыпались сверху на головы, стуча по каскам. Одного снайпера ранило осколком в ягодицу, в мягкое место, и он отчаянно охал, сдерживаясь от крика. Звали санитаров, но они сами были прижаты к земле. Наши голоса тонули в грохоте. Вряд ли нас слышали. И тут охватил меня страх, сверлящий всё нутро. Хотелось вгрызаться в землю, чтобы спрятаться.
Советские солдаты окапываются под свист пуль. Фото из семейного архива.
Линия взрывов продвинулась дальше, в наш тыл, тогда все подняли головы и осмотрелись. Раненого ребята перевязали сами. В других подразделениях тоже появились раненые, и даже убитые. Над раненым снайпером Санька подшучивал:
Представь, парень, если бы тебе снарядом яйцо оторвало, чем бы ты женился? Тебе ещё повезло, что в зад не пуля попала, а осколок. Иначе подумали бы врачи, что ты убегал с поля боя, и не стали бы лечить. Раненому солдату, сейчас было не до шуток. Сморщив лицо от боли, он страдальчески улыбнулся:
Тебе хорошо шутить, не тебя же ранило
У меня тоже было ранение, хуже твоего Больше месяца в госпитале провалялся, с достоинством, сообщил Санька.
По колонне передали приказ: «Продолжать движение!»
Я поднял своих бойцов и мы, отряхиваясь от грязи, пошли дальше. Раненых санитары собирали в подъехавший грузовик.
На помощь семнадцатому полку мы подошли ещё засветло. И надо сказатьвовремя. Полк нёс большие потери от непрерывного миномётного и артиллерийского обстрела. Командир дивизии по радио вызвал авиацию, которая подавила огневые точки противника, и взрывы прекратились. Семнадцатый полк отвели в тыл для отдыха. На ночлег мы остановились опять в бывших немецких окопах и блиндажах. Через километр, проходила их следующая линия обороны.
13 В атаку ведёт генерал Галицкий
Утром, 19-го октября, наши батальоны после короткого отдыха, вновь пошли в наступление. Мне было приказано беречь снайперов, и мой взвод находился возле командного пункта, вместе с разведротой. Солдаты с интересом разглядывали всё вокруг, ведь мы уже на немецкой земле. Ничего нового здесь не заметили: такие же кусты, всё тот же суглинок на краю траншеи, и берёзка ни чем не отличается от нашей. Впереди за окопами, в которых мы находились, раскинулось просторное поле, по бокам окаймлённое полезащитными лесными полосами. В конце поля, на возвышенности, примерно за километр, стояли несколько деревянных домов, либо сараев немецкого хутора. Оттуда поле хорошо немцами простреливалось из пулемётов и миномётов. Но, не смотря на это, наши батальоны пошли в атаку, при поддержке танков. Первые два танка посреди поля подорвались на минах, а остальные стали отступать. Я наблюдал это из траншеи вместе со снайперами. Ребята болели за своих бурно, словно на футболе. Они, видимо, забыли, что это не спортивная игра, а смертельная схватка. Я сильно нервничал, стараясь это не показывать товарищам. Вернувшиеся к нам в траншею пехотинцы, принесли с собой раненых и матерились, из-за того, что начальство бездарно руководит боем. Они возмущались отсутствием артподготовки. Погода испортилась, и поэтому на авиацию не приходилось рассчитывать. Бой шёл везде: как с левого, так и с правого фланга. Возможно, артиллерии на всех не хватало. Рядом со снайперами в траншее находилась группа разведчиков. Они подшучивали над перепуганными солдатами, вернувшимися с поля боя. Наиболее острый на язык разведчик спрашивал бойца:
Ну как, служивый, с тобой конфуз не приключился? В штанах сухо?
Сухо, буркнул обиженно солдат и, помолчав, попросил. Скрути-ка мне цигарку, а то руки мои трясутся.
Через полчаса командиры вновь повели батальоны в атаку, подгоняя струсивших солдат угрозами расстрела на месте. Глядя на это, волнение ещё сильнее охватило меня, отчего спина взмокла, хотя было по-осеннему прохладно.
Я спустился по ступенькам в блиндаж командного пункта, чтобы успокоиться и узнать, какие будут распоряжения. Народу там было много, присесть негде. Приладышев смотрел в стереотрубу, торчавшую высоко над блиндажом, наблюдал за действиями батальонов. Связисты тянули провода телефонов вслед за наступающими батальонами, поэтому Приладышев мог держать связь с их командирами.
Зазвонил полевой телефон. Телефонист, веснушчатый парень, передал трубку командиру полка. Тот молча слушал, но потом закричал в трубку:
Повтори, что ты сказал! Что? Убит Озеров? Принимай командование батальоном!
Я видел, как покраснела лысина у Приладышева, и не верил своим ушам: «Неужели тот самый Озеров, с которым мы сдружились?»