Раз ты контужен, может нам вернуться в полк? спросил меня, с озабоченным видом Винокуров.
Я отказался, и Отто взял мою винтовку, чтобы я шёл налегке, потому что меня шатало от слабости. Винтовка действительно была тяжёлой, по сравнению с немецким автоматом. Отто это сразу почувствовал, когда взял её, хотя он был крупным и физически крепким человеком. По заданию командира дивизии, нам надо было дойти до реки Роминте, это примерно пять километров. Для нас, уставших, это длинный и тяжёлый путь, тем болеенадо вернуться обратно, к 16 часам, сегодня же.
Сначала мы старались не попадаться на глаза немецким военным. Шли по лесным полосам, но потом вышли на бетонную не широкую дорогу, соединяющую несколько хуторов. Просёлочных грязных дорог, как у нас здесь не было. Хорошие дороги позволяли немцам и нам быстро перебрасывать войска с одного места на другое.
По этой дороге, на которую мы вышли, отдельными группами, двигались беженцы. Они везли на лошадиных повозках, и на ручных тележках своё имущество, всё, что было жалко оставлять. Тут можно увидеть и швейные машинки, и детские коляски с игрушками. Среди беженцев шла небольшая группа солдат, без офицера, одни рядовые. Мы незаметно поравнялись с ними и разговорились. Оказалось, что они направлялись в полевой госпиталь своим ходом, все болели простудой. Мы им сказали, что тоже идём туда, но не знаем, где он находится. Эти солдаты обещали нам помочь найти госпиталь, ведь один из них оказался местным жителем и знал все дороги. В разговоре мы спросили, из какой они части. Солдаты сказали, что они из 547-й пехотной дивизии. Так, общаясь с немцами, мы узнавали расположение полков и дивизий противника, которые воевали на нашем участке фронта. Выяснили так же, что у немцев упадническое настроение, большинство из них не верят в свою победу. Не помогала им и пропаганда Геббельса, который обещал скорейшую победу за счёт применения нового, секретного оружия. Геббельс также запугивал свой народ, что если русские победят, то всех немцев переселят из Германии в Сибирь.
С немецкими солдатами разговаривали, в основном, Сергей, Отто и Карл. Мы с Монахом, как нам и велели, говорили мало, только в случае необходимости. Ведь у нас был заметен акцент, мы лишь отвечали на вопросы короткими фразами. За разговорами мы дошли до реки «Роминте», и обнаружили на западном берегу мощные оборонительные укрепления, замаскированные от разведки с воздуха. Обратно пошли другой дорогой, чтобы узнать новые сведения. В свой полк мы пришли вовремя. К моему удивлению, Винокуров нашёл то место, где мы спрятали своё обмундирование и документы. Результатами нашей разведки командир дивизии был не очень доволен. У него имелось много неясностей по поводу наличия сил у противника, и он ожидал, что мы приведём хорошего «языка». Полковник Шеренгин был интеллигентным и добрым человеком, поэтому ругать нас не стал, видел как сильно мы устали, и велел отдыхать.
16 Норвежский нож и парабеллум
Вечером того же дня личному составу полка организовали помывку, в специально установленных для этого палатках. Вернувшись из разведки, я крепко спал во взводе снайперов и меня разбудил Костя Смирнов, чтобы идти мыться. Я с трудом проснулся и сел, но от недавней контузии, боль ударила мне в голову, в глазах потемнело. Состояние было тяжёлое: головокружение, тошнота, однако мыться надо, ведь я не был в бане со времени учёбы в снайперской школе. Всё тело чесалось из-за вшей. Иногда удавалось ополоснуться где-нибудь у пруда, или на речке, но это разве можно сравнить с баней. И сейчас мне хотелось лечь и уснуть, но я пересилил себя и с трудом пошёл вслед за Костей.
Мылись солдаты в нескольких палатках, в которых установили по две печки-буржуйки, и на них грели в больших казанах воду. Посреди каждой палатки вырыли канавки для стока воды, на землю положили брезент, чтобы ноги не зябли. Вода была привозная, и её выдавали ограниченнопо десять литров на человека, но и этому солдаты были рады.
Когда я вошёл в палатку, то сначала показалось жарко, а, раздевшись, почувствовал, как дует со всех сторон, особенно от двери, застёгнутой на пуговицы. Мылись одновременно несколько человек, из тазиков, имевшихся в полковом имуществе. Ни каких скамеек в палатке не было, тазики ставили на землю. От печки один бок припекало, а другой бок замерзалвот так и мылись. После бани нам выдали чистое нательное бельё, а гимнастёрки и другое обмундирование оставалось прежним, поэтому вшей вывести не удалось. Но всё равно стало легче.
Рано утром полк подняли по тревоге, и мы отправились дальше на запад. За ночь я хорошо выспался и чувствовал себя вполне нормально, даже забыл, что собирался идти в медсанбат, лечиться от контузии. О ней мне всё же временами напоминала головная боль, которая быстро проходила.
Батальоны устремились вперёд при взаимодействии с танковым полком. Все пехотинцы сидели на броне танков, а остальные, вспомогательные подразделения, в том числе снайперский взвод, передвигались на машинах, по хорошим дорогам. Танки и пехота расчищали нам путь, быстро устраняя препятствия в виде незначительного сопротивления противника. Нашу пятую гвардейскую стрелковую дивизию направили в сторону города Гольдап, не в том направлении, куда мы ходили в разведку. Добытые нами разведданные пригодились другой дивизии.
Снайпера ехали в кузове автомашины «полуторки», и строили свои предположения о том, почему нас направили на Гольдап.
Я считаю, что нашей дивизии поручат штурмовать бункер Гитлера, рассуждал Санька. Ведь от Гольдапа до города Растенбурга проходят две дороги: железная и шоссейная. Я это у Колюхи на карте видел.
Сержант Салов не согласился с ним и попросил меня:
Старшина, посмотри, пожалуйста, на карте, сколько километров нам надо проехать до Растенбурга.
Я достал из противогазной сумки свою потрёпанную карту и стал по масштабу прикидывать расстояние.
Крюк получается большой, пояснил я. До Гольдапа сорок километров, и от него до Растенбурга больше семидесяти. Гитлер не будет нас ждать в своём «волчьем логове», а в случае приближения наших войск улетит куда-нибудь на самолёте.
А что, действительно немцы назвали ставку Гитлера «волчье логово»? спросил Мишка «Студент».
Да, именно такответил я. В газетах давно об этом писали.
Все фашисты волки, в свою очередь пошутил Санька.
(Из энциклопедии В.О.В.) «Wolfschanze» «Волчье логово» условное наименование места расположения ставки Гитлера в Восточной Пруссии, это в 1 км. от города Растенбург (Кентшин) Железобетонные бункеры, наполовину вкопанные в землю. 20 ноября 1944 года Гитлер бежал в Берлин и приказал все сооружения взорвать.
Наш разговор прервался из-за разгоравшегося впереди боя. Слышались раскаты орудийной стрельбы, и трескотня пулемётов. По краям дороги, по которой ехали наши машины, рос лес. Деревья почти полностью сбросили свои листья, и стояли серой стеной, печально покачивая ветками под порывами ветра. Колонна остановилась, и солдаты спрыгнули с машин, рассредоточились по лесу.
Мы со снайперами тоже вошли в лес, ожидая дальнейших распоряжений. Осенние запахи, знакомые мне с детства, напомнили о родном крае, о Даниловской природе. В небе собирались стаи грачей, улетающих на юг. Их шумный галдёж был таким знакомым, что защемило в груди, хотелось представить, что я нахожусь где-то не далеко от дома. Но мою фантазию останавливал нарастающий грохот боя. Видимо, от этого грохота, грачи быстро улетели, а вместо них в небе появились немецкие самолёты.
Автомашины быстро отогнали с дороги в лес и замаскировали специальными сетками, набросив ещё сверху ветки деревьев.
Набивая самокрутку табаком, Салов задумчиво произнёс:
День ещё только начинается, а драка уже в разгаре Что-то будет к вечеру
Может, и не доживём до вечера, продолжил эту мысль Гриша.
Со стороны дороги крикнули: «Всем получить паёк!» И мы с готовностью пошли туда. Сразу в желудках засосало, ведь сегодня не завтракали. На дороге стояла, только что подъехавшая машина с ящиками в кузове, наполненными хлебом и консервами. Солдатам выдали суточный паёк и все тут же, в лесу позавтракали, оставив часть пайка на обед и ужин.
К полудню наша дивизия с боем вышла к реке Роминте, только километров на двадцать южнее и выше по течению, от того места, где мы были в разведке.
Снайперский взвод пока в дело не подключали, и мы шли в хвосте вместе со штабом и ротой разведчиков.
После недавнего боя часто встречалась разбитая и покорёженная техника. Ребята обратили внимание на подбитый советский танк, от него ещё шёл дымок. Полчаса назад бой закончился, и танк теперь стоял с повёрнутой башней и разбитой гусеницей, возле которой лежал убитый танкист. Его обгоревшее обмундирование свидетельствовало о том, что он покидал горящую машину и затем вражеская пуля, или осколок, оборвали его жизнь. Второй танкист перед смертью успел отползти от горящего танка на несколько метров. Снайпера остановились и сняли каски.
Вечная память нашим товарищам, опустив голову, сказал Салов, и, глядя на лежащего в не удобной позе танкиста, добавил:
Хороший был парень. Мы с ним давно знакомы. Я часто с ним ходил в атаки, когда в пехоте служил и находился в танковом десанте. Танк он водил замечательно
Сержант склонился над танкистом и взял его документы, чтобы передать командованию. Я не знал, что надо говорить в таких случаях, да и не смог бы ничего сказать, потому что горло сдавило, и к глазам подступили слёзы.
Саня заметил моё состояние и громко сказал:
Давайте не будем причитать, и оплакивать убитых. Мы не бабы. Пойдёмте дальше, а то отстанем от своих.
На противоположном берегу реки немцы хорошо укрепились, и дивизия остановилась. Командир полка приказал мне распределить снайперов вдоль фронта по берегу, протяжённостью около километра. Мне тоже надо было находиться вместе со своими бойцами, и я выбрал более других знакомую мне снайперскую пару, состоящую из Сани и Гришы. Моё душевное равновесие стало не устойчивое, сказывалась контузия. С этими бывалыми солдатами я чувствовал себя увереннее.
Берега реки Роминте здесь не крутые, как ниже по течению, а пологие. Мы выбрали место для засады за кустами на небольшом склоне, в двадцати шагах от воды. Пробирались туда осторожно, в масхалатах, чтобы немцы не заметили. Их траншеи и ряды колючей проволоки виднелись на том берегу. На левом фланге слышался гул боя. Издалека, автоматная трескотня, напоминала треск сухого хвороста, подброшенного в костёр. Среди этой плотной стрельбы выделялись чёткие и строгие пулемётные очереди. На нашем участке фронта частой перестрелки не было.
Снова рыли ячейки, проклиная солдатскую долю. Саня вырыл яму по пояс и решил, что достаточно.
Всё, хватит, не зимовать же мы здесь собираемся.
Он улыбнулся краешками губ, глядя на меня, как я вяло копаю, и предложил:
Давай подсоблю, а то нашему командиру как-то не к лицу в земле копаться.
Я почувствовал себя неловко и смущённо проговорил:
У меня после контузии слабость, и голова что-то разболелась, поэтому и отстаю от вас.
Мой окопчик был вырыт только по колено. Немцы периодически стреляли, и приходилось копать то лёжа, то пригибаясь, возможно, они нас за кустами, сбросившими листья, заметили.
Поплевав на ладони, Саня начал углублять мой окоп, а я лежал рядом, так как вдвоём копать было тесно. Он ловко орудовал короткой сапёрной лопаткой, выбрасывая наверх песчаный грунт. Гриша тоже закончил обустраивать свой окоп и подобрался к нам.
Как крот роет, кивнул он в сторону друга, наблюдая за его проворной работой. Гриша нравился мне своей простотой, его круглые глаза преданно смотрели на меня. Саня тоже стал мне близким человеком, хотя первое впечатление о нём было не очень хорошее. Он был упрям и остёр на язык, однако пользовался большим авторитетом не только во взводе, но и во всём полку, был очень общительным, имел много друзей.
Я смотрел, как он копает и обратил внимание на проступающую седину, на его висках. «Видать пришлось страху натерпеться, от того и поседел», подумал я и спросил, когда он закончил работу:
Саня, а ты давно воюешь?
С сорок второго года, от самой Москвы топаю и всё пешком, с присущим ему юмором ответил он.
А в снайперском взводе, сколько времени состоишь?
За месяц до твоего прихода перевели. А до этого всё в пехоте матушке служил. Я ведь с Алтая. С детства охотничьим делом занималсявот и зачислили меня в снайпера. Гришка тоже охотник, он из Сибири. Ты ведь из Иркутской области? уточнил Санька у друга, вылезая из окопа. Григорий утвердительно кивнул головой и показал на фляжку, висящую на ремне у Сани.
Когда твой спирт пробовать будем?
Хоть сейчас, только воды нет, запивать нечем
Пить спиртное в боевой обстановке по всем инструкциям снайперам категорически запрещалось, но я не мог ребятам запретить, потому что один раз уже разрешил. Они это поняли и пользовались моим слабым характером. Несмотря на то, что я их командир, они ещё предложили мне на реку за водой сходить. Григорий дал мне свою пустую фляжку, и я согласился, неудобно было отказаться, подумают, что трушу. Путь к реке очень сложный, немцы близко и могут заметить. Я выбрал длинный, но менее опасный маршрут, по руслу ручья, который был притоком реки левее от нашего места.
Благополучно я дополз до воды, и в камышах увидел убитого немецкого офицера. У него на ремне висел нож в ножнах, и я взял его себе. Заодно снял с ремня кобуру с пистолетом и сумку с патронами. Лицо немца было молодое и симпатичное. Я старался на него не смотреть, но всё равно его лицо отпечаталось у меня в памяти. Он долго являлся в моё сознание, когда я пользовался его вещами, и это портило настроение.
Воду я во фляжки набрал, и, вернувшись, стал показывать ребятам свой трофей. Они мне искренне позавидовали: нож оказался старинным, норвежским, из очень качественной стали. Этим ножом я потом даже брился. Он постоянно висел у меня на ремне в ножнах, и в самом конце войны я его потерял, остались только ножны. Пистолет, «парабеллум», тоже был ценным трофеем. Я о нём не мог даже и мечтать. У нас в полку такие пистолеты имелись лишь у троих или четверых человек.
Колька, ты молодец, что добыл редкий трофей, воскликнул Санька, это событие надо отметить!
Парни налили понемножку спирту в котелки, моим трофейным ножом открыли банку американских мясных консервов и приготовились выпить.
Подождите, остановил я их, вдруг спирт отравлен. Ведь ты, Санька, спирт нашёл где-то случайно, в немецкой бутылке, верно?
Его уже пили, не бойся, можешь и ты попробовать, успокоил меня Санька. Спирт тебе поможет от контузииэто испытанное лекарство.
Я решил выпить, чего боятьсявсё равно убьют, не сегодня, так завтра. Я уже смирился со своей судьбой и готов был умереть, такая обречённость снижала страх, иначе можно сойти с ума, если постоянно бояться. Как бы в подтверждение моих мыслей, у самого уха просвистели пули. С вражеской стороны усилилась беспорядочная стрельба. Мы вынуждены были слезть в мой окоп и там выпивать, сидя на корточках, поскольку окоп не глубокий. У нас за спиной, на берегу, в траншеях, расположились гвардейцы первого батальона. Они тоже открыли ответный огонь по немцам, и те быстро успокоились. Сидя в окопе мы разговорились. Саня поковырял пальцем песчаную стенку окопа и задумчиво произнёс: «Эх, сколько я земли перерыл, пока воюю»
А где тебе пришлось рыть свой первый окоп? спросил Гриша.
Каждый солдат помнит свой первый бой и первый окоп. Было это возле подмосковной деревни. Земля тогда была замёрзшая, сапёрная лопатка звенела, даже искры летели от ударов о землю.
Я боялся, что товарищи захотят ещё выпить, и хотел оказать этому сопротивление, но они поели, покурили и сами решили начать работать.
Пора за дело, сказал Санька, и мы, выбравшись из окопа, спрятались за кусты. Так было заранее задумано. Наблюдать за противником из засады пришлось не долго. С немецких позиций к реке перебежками пробирались четверо солдат.
Фрицы водички захотели, полушёпотом произнёс Санька, вон и термос волокут
Мне надо было перехватить у Саньки инициативу, и я в полголоса скомандовал:
Двоих первых я беру на себя, третьего застрелит Саня, а четвёртого Гриша. Ясно?
Так точно, товарищ командир, почти хором тихо ответили парни.
Немцы ползком пробирались по склону берега, их хорошо было видно. Серые фигуры выделялись на фоне осенней, жёлтой травы. Меня снова начала мучить жалость, быть может, это хорошие люди, а мы их убьём. Но в ответ таким мыслям я вспомнил убитых танкистов, которых мы недавно видели. Они покидали горящую машину, а эти немцы их не пожалели и застрелили.