Скоро хоровод распадется, разведя нас далеко в разные стороны. Исчезнет хоровод, но останутся в памяти только этот день, минуты счастья, мук и страданий. Время все это сгладит, подвергнет нас и эту молодежь новым, более сложным испытаниям.
Мне страшно подумать о расставании, от которого нас отделяет всего лишь какой-то момент. Оно мне представляется как какой-то приговор и наказание, как начало новых тяжелых переживаний. Отложить бы расставание хоть на несколько минут, чтобы еще раз встретиться с Весной в танце, почувствовать ее руку на своем плече, услышать ее голос. Поэтому каждый раз, когда очередная пара заканчивала церемонию, я начинал песню сначала, придумывал строки, тянул время, соревнуясь в выдумках с вожаком хоровода. Я надеялся, что кто-нибудь снова вспомнит о нас двоих некоторые пары имели счастье входить в круг по три раза. Но счастье нам больше не улыбнулось.
Окончился танец, и рассыпался хоровод. Люди разошлись. Весна затерялась в толпе. Я стоял одинокий и потерянный, не в силах взять себя в руки. Вокруг меня собралась молодежь, как это всегда бывало при торжествах в освобожденных селах. Расспрашивали обо всем: об Испании, о том, что я делал до сегодняшнего дня. Не касались только сегодняшнего дня: большого веселья, танцев, зала. Обходили его далеко-далеко, стараясь ничем не потревожить. Мне это было тяжелее всего: нежелание коснуться сегодняшнего дня только подчеркивало его значение для меня.
VIII
Дни идут, и забываются многие военные эпизоды. Война оставляет за собой общую картину, детали которой не могут сохраниться в памяти. Следы войны никогда не обнаружат всего, что таят в себе. У них нет языка, которым они выразили бы то, что в них записано.
Все, что происходило на ратном поприще вчера, сменится сегодня новыми событиями, сегодняшнее сменится завтрашним. И так до бесконечности. Война заметает свои следы, чтобы постоянно не напоминать людям о себе. В памяти остаются только названия ущелий, гор, рек, где ты получил боевое крещение в сражении.
Из бесконечной совокупности военных событий в памяти остаются самые крупные. Они врезаются в сознание людей, чтобы те хранили их для своих страданий.
Из того студеного дня, а их этой зимой было с излишком, у меня, возможно, в памяти не осталось бы ничего, если бы не то происшествие на лесопилке со мной и Весной, которое запомнилось мне ярче всех связанных с войной событий. С той минуты, когда распался хоровод, этот день ежедневно обновляется в моей памяти. Время не властно над ним. Будто и нет войны. Многое из прошлого ушло в забытье. А тот день врезался мне в память, как единственное настоящее и прошлое. Этот день преломляет события, как призма преломляет свет, чтобы я мог ярче осветить каждый момент, пережитый в зале. И даже горькие минуты мне сейчас дороги. Повторится ли он еще, как повторяются другие?
Глухой даже пообещал устроить мне встречу с Весной, но я не решился на это. Я не хотел иной встречи, кроме такой, какая была. Многие тот день забыли, как забыли и другие дни, более значительные. Я боялся, что наша новая встреча будет не такой, хотя первая встреча не принесла ничего, кроме волнений. Мы оба боялись. Это чувствовалось и в наших письмах, которые теперь уже писали мы сами. Наша предполагаемая встреча откладывалась, но тем яснее она нам представлялась. Близкая или далекая, она была некоим образом как бы и уже пережитым прошлым, и продолжающимся настоящим, но передвинутым в будущее. Мы ощущали момент встречи, чувствовали его и то время, которое нас отделяет от нее.
Пока я с таким восторгом мечтал о встрече с Весной, я не мог и предположить, что меня заденет осколок ручной гранаты. Когда раздался взрыв, я почувствовал удар, но боли не ощутил. Мелькнула мысль, что я смогу теперь, наверное, встретиться с Весной. Но я сразу же отбросил эту мысль. Я остался в строю, никому не сказал о ране и продолжал командовать. Когда огонь прекратился, я сел, чтобы взглянуть на раненую ногу. Кровь сочилась из-под колена правой ноги и стекала в ботинок. Рана мне показалась пустяковой. Этот кусочек железа подыскал себе удобное местечко. Боли я не чувствовал, но жажда томила меня. Я отковырял кусок дерна и пососал мокрую траву. Если бы не жажда, я не пошел бы на перевязочный пункт. Но когда попытался подняться, тело меня не послушалось. Я только беспомощно дернулся, но встать не смог.
Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться партизанам, которые настаивали, чтобы я пошел в лазарет. По требованиям партизанской медицины небольшие раны и незначительные заболевания не считаются достойными внимания.
К счастью, лазарет был переполнен, в нем не оказалось ни одного свободного места. Более чем на половине кроватей лежало по два человека. Я и не представлял себе, что при первой встрече с медициной меня удивит такое большое число раненых. Но я был даже рад, что для меня там не оказалось места.
Благодаря заботам комиссара, проводившего меня до лазарета, и Глухого, который сразу же высказался против больницы, меня принесли в дом на краю села, возле леса.
Дом этот удивил меня. Он был гораздо меньше дома Сильного, но его внутреннее убранство не уступало тому дому.
Носилки, на которых я лежал, внесли в комнату, поразившую меня своей красотой. Не верилось, что можно еще найти уголок, которого не коснулась война. Комната эта по своему убранству была так далека от войны, как я от мира. Видимо, мне выпало на долю внести сюда запах войны. Меня положили на большую, обтянутую плюшем кушетку. Я вытянулся и раскинул руки, стараясь занять как можно больше места на удобном ложе. Мой взгляд блуждал по комнате, полной ковров и занавесок, по фарфоровым вазам, картинам, по множеству статуэток. Все это было расставлено умело, со вкусом. Другие комнаты этого дома, по словам Глухого, были одна красивее другой. Дом этот принадлежал священнику.
Когда Глухой появился в комнате, одетый в новую ризу с вышитыми на ней серебряными и золотыми крестами, с серебряным кадилом в правой и церковной книгой в левой руке, я не сразу узнал его. Решил, что это каким-то образом сюда прилетел с другой стороны фронта поп, чтобы гнать безбожников из своего дома.
Пустующий поповский дом превратился в лазарет, здесь же разместился и штаб отряда. Возле меня постоянно сменялись посетителю приходили связные из разбросанных по Витуне частей, раненые, люди из окрестных сел. Все желали мне скорого выздоровления. А я ждал, когда ко мне придет Весна. Конечно, Глухой не сидит сложа руки. Наверняка даже в таком переполненном лазарете можно было найти место. Видимо, у Глухого что-то было на уме, если он так настаивал, чтобы меня положили именно здесь. Похоже, что он создавал все условия для нашей с Весной встречи. В поповский дом приходило много партизанок, и никто при появлении здесь Весны не мог в чем-либо упрекнуть ее.
Я ждал ее прихода каждую минуту, представляя себе, как она спускается с гор, подходит к дому, осматривается, чтобы выбрать момент, когда никого нет, и входит. Но это только игра воображения. Ее нет, я зову ее и, услышав шаги на пороге, думаю, что это Весна, что она услышала мой зов. Я закрываю глаза, лежу не дыша, прислушиваюсь, как она приближается, жду прикосновения ее рук.
Так я ждал изо дня в день пятнадцать суток. Рана моя осложнилась, поднялась температура. Меня бросало в жар, и тогда я чувствовал себя радостно, восторженно. Такое состояние обычно начиналось у меня после полудня и длилось несколько часов. Заканчивалось все это либо потерей способности что-либо понимать, либо прояснением.
Однажды таким утром, не знаю, на какой день, я пришел в себя. Странное было состояние то ли сон, то ли явь. Неожиданно перед моими глазами появился какой-то светящийся шар, излучающий свет и тепло. Меня снова бросило в мутный сон, снова началось мучение. Свет все сильнее. Глаза режет. Я дергаюсь, зажмуриваюсь, но ничего не помогает. Я пытаюсь убежать от него в густую тень, но она все дальше. Дорогу мне преградил какой-то бассейн, я прыгаю в него, чтобы охладиться, но вода горячая, а солнце все припекает. Я стараюсь теперь уже, как мне кажется, совсем сознательно проснуться. Приоткрыв глаза, вижу перед собой огромные глаза. Кроме них, нет ничего: они заполнили все пространство, мешают мне уснуть. Я снова приоткрыл глаза. Передо мной все те же глаза. Женское лицо, обрамленное темными волосами. Весна! Она сидела рядом и смотрела на меня. Одна ее рука была у меня под шеей, другой она расчесывала мои волосы. Значит, я все еще сплю! Весна и раньше виделась мне каждый день, и я всегда думал, что пришла ко мне, но стоило пробудиться, как девушка исчезала, оставался лишь сон. И на этот раз я решил, что это только сон, и примирился с мыслью, что видение исчезнет. Она всегда появлялась передо мной именно такой, с такими же глазами, положив одну руку под мою голову, а другой расчесывая мне волосы.
Сюда нельзя, командир без сознания, слышу я голос Глухого.
Как это? спросил кто-то.
Не в себе, вот как.
Дай только взглянуть на него.
Можно, если тифа не боишься.
Тогда лучше зайду в другой раз.
Как хочешь.
А что это ты тут вывешиваешь? Что это за лозунг, парень?
Тифозный, ответил Глухой. Вот, смотри: «Тиф! Вход запрещен». Помоги повесить.
Ей-богу, не могу. Тороплюсь
Разговор, который тупо отзывался в моей голове, помог мне уяснить, что я не сплю, что Весна действительно возле меня. Но я еще не совсем уверен в этом и потому стараюсь ничем не спугнуть видение. С изумлением смотрю я на глаза, каких еще никогда не видел. Все очарование женских очей слилось в этих больших глазах, что смотрят на меня, будят ото сна. В них отражается и мое обострившееся лицо и неподвижная фигура. Но вот глаза ее затуманились, мое отражение заколыхалось и исчезло. Это сон? Но в этот момент я почувствовал, как из этих глаз на мое лицо капнуло несколько слезинок. И вдруг все исчезло. Я больше не вижу Весну. Слезы затуманили мои глаза. Чувствую только ее руки на своей шее и щеку.
Слышу какие-то неразборчивые слова, словно их издалека приносит ветер. Снова передо мной тот зимний день, громадный зал лесопилки наполнен людьми. Все точно так, как было там, только теперь страх больше и тишина полнее. И эти страх и тишина привели в чувство. Мы ушли от всех и прижались друг к другу. Но и здесь чьи-то глаза преследуют нас. Мы что-то говорим друг другу, но я не понимаю ничего, кроме нескольких слов:
Весна, как я рад, что все так получилось. Я верну войне свой долг. Если бы не это ранение, вряд ли я увидел бы тебя. Как я ему благодарен!
Это были первые слова, которые я запомнил.
Девушка выпрямилась, выпустила меня из объятий и начала расчесывать мои волосы двумя руками, накручивать пряди на пальцы, приглаживать их. Она, наверное, еще не понимала, в сознании я или нет. Я жадно смотрю на нее, что-то говорю, чтобы доказать, что я в полном сознании. Весна мне не отвечает, только смотрит на меня и играет прядями моих волос. А глаза у нее грустные-грустные! Я стремлюсь перебороть то бессвязное, что проникает в мою голову, оторваться от бреда и продолжить тот зимний день.
Мне хочется спросить ее, разошлись ли с праздника люди или все еще смотрят на нас, и вдруг я понял: сегодня не тот день, что на лесопилке, теперь не та зима, не то празднество.
Бора, помолчи, у тебя жар, сказала Весна, вытирая с моего лица пот. Подожди, пока спадет.
Ничего у меня нет, Весна. Обычно это начинается после обеда. Сегодня схватило раньше, чтобы к твоему приходу пришел в себя. А сейчас мне совсем хорошо.
Рана болит? Ранение тяжелое?
Я совсем здоров. Через несколько дней встану. Эта рана специально для нас.
Я столько перестрадала! Не могу никого спросить, а Глухого нет как нет. Только прислушиваюсь к разговорам, не упомянет ли кто твое имя. А делаю вид, что не слушаю. Она ласково дотронулась до моего колена. А тебе повезло.
Вдвойне.
Как вдвойне?
Как же иначе мы бы увиделись?
Весна улыбнулась.
Действительно, ты немного не в себе.
Да, по тебе схожу с ума.
Нет, я о другом. Не о ране и о себе.
Просто так, вообще?
Да, чтобы больше был мой.
Однако, несмотря на мои глупости, чуть было не выздоровел до твоего прихода. Хорошо, что помогла температура. А тебя все нет и нет.
Она, как вижу, помогла и мне.
Кто, температура?
Да, Бора.
Хорошо, что она вмешалась.
Да вмешалась. Когда у тебя был комиссар?
Неделю назад, Весна. Почему спрашиваешь.
Просто так.
Что-нибудь случилось? спросил я взволнованно.
А ты с ним не разговаривал обо мне?
Что ты, Весна! Никогда и ни с кем.
Даже в шутку? А в бреду?
В бреду? Не знаю. Ты что-то скрываешь.
Не волнуйся. Но мне кажется, что он нарочно направил меня к тебе. Могу поклясться, он что-то заметил. Когда вернулся, нашел меня и сказал, что было бы хорошо, если бы я помогла лазаретному персоналу. Там много раненых, а готовится наступление. А потом, как бы мимоходом, что подозрительнее всего, сказал, что неплохо бы было завернуть к тебе и сказать: то, о чем вы договорились, сделано. Чтобы ты не беспокоился. Не знаю, о чем идет речь. Вы это знаете сами. Я уверена, что сюда послана не из-за этого поручения.
Ничего не припоминаю. Ни о чем особенном мы с ним не договаривались. Не бойся, он хороший парень. Неужели я проговорился в бреду?
И без этого он мог многое заметить. Помнишь тот зимний день?
Его уже замело снегом, Весна.
Такие следы не под силу замести снегу. Этого я больше всего боюсь.
А я, видишь, не боюсь, произнес я, поглаживая ее руки. Тот день лучше всех. Может ли такое повториться? Он стоит целой жизни. Не отдам его ни за какое будущее. Это ведь был наш первый день.
Ты все-таки немного сумасшедший.
Да, Весна. Мы оба сумасшедшие. Ты каждый день меня обманывала, приходила и уходила. Три раза за сегодняшний день. Почему ты убегала? Сейчас держу тебя крепко и не отпущу. Уверяю, это не бред. Как убедить тебя, что это не сон? Давай попробуем. Я буду спрашивать, а ты отвечай.
Хорошо, спрашивай.
Вот первый вопрос. Какой день для тебя самый дорогой на свете?
Тот же, что и для тебя.
А самый тяжелый?
Тот же, Бора, что и для тебя.
Еще вопрос. Только не сердись. Ты любила кого-нибудь?
Да, Бору-Испанца.
С каких пор?
Всегда.
Еще, на всякий случай. Я несколько раз закрою и открою глаза. Если каждый раз буду тебя видеть, значит, ты и в самом деле здесь. И это не сон. Согласна?
Когда я закрыл глаза, наверное, в сотый раз, она начала целовать мои глаза то один, то другой. Говорила шепотом, чтобы я их больше не открывал, чтобы действительность не превратилась в сон, чтобы она не исчезла.
Ну, вот, сказала она наконец. Видишь, с тобой еще не все в порядке. Глаза мутные, усталые, чуть не смыкаются.
Но мы же только что установили: я не сплю.
Эта твоя игра кажется мне сомнительной. Разве она не подтверждает мои слова?
Весна, клянусь, я здоров. Давай еще немного поиграем. Представь себе, что мы только сейчас, в этот момент, увиделись. В сущности, так оно и есть. Скажи, ты хоть немного любишь меня? Я тебя об этом еще не спрашивал.
Немного. Совсем чуть-чуть. А ты меня?
Тоже чуть-чуть.
А я тебя еще меньше.
С этого момента не разговариваем. Ответь только: я в сознании?
Нет, раз спрашиваешь
Я скрестил руки на груди, прикинулся обиженным. Она стала серьезной и перевела взгляд вверх. Так мы молчали несколько секунд. Потом словно что-то толкнуло нас друг к другу. Мы обнялись. Объятие затянулось Весна быстрым движением вырвалась и отскочила в сторону. Я протянул руки, чтобы поймать ее и обнять снова. Она хватала мои руки и клала их мне на грудь. Один раз на секунду прижала их к своей груди. Мне нравилась такая игра. Хотелось, чтобы она не прекращалась. Но девушка, видно, боялась ее.
Довольно, Бора, теперь ты только мой раненый, а я твой врач. Об остальном надо забыть. Пока не выздоровеешь, должен меня слушаться. Обещай мне это.
Она поставила мне термометр. Я тайком отодвинул руку в сторону, чтобы термометр показал меньше градусов. Когда Весна подошла, чтобы взять его, я снова прижал руку к боку. Термометр послушался меня.
Хорошо, произнесла она.
Я же сказал, что здоров. Сегодня температура немного должна подскочить. Иначе какой я больной. Если бы ты могла постоянно быть возле меня!
Я буду здесь, поблизости. И буду часто навещать тебя.
Каждый день?
Если представится возможность.
Надо, чтобы так было. Ведь Глухой недалеко.
Только бы нас никто не застал вдвоем. На всякий случай, если кто неожиданно войдет сюда, делай вид, что я только что вошла к тебе.
Например, спрошу: «Откуда ты, Весна, появилась?» Или: «Спасибо, Весна, что догадалась навестить меня!»
Верно, верно. А я бы извинилась, что не располагаю временем, и сразу бы вышла.
Весна, берегись только, когда приходишь и уходишь. Слушайся во всем Глухого. Ты же видела, он повесил на дверь табличку. При виде такого оружия вряд ли кто решится войти сюда.