Живую или мертвую?
Я все сказал. Рана не тяжелая.
Это правда?
Да. Звала на помощь с носилок и ругала солдат.
В чьих она руках?
У итальянцев. Это лучше, чем у немцев.
А письмо ей передал?
Конечно.
Теперь все кончено, Глухой.
Нет, Испанец. И у нас есть пленные итальянцы.
Да, но на сегодня еще нет таких, чтобы обменять на нее.
Ах, эта твоя прямолинейность! Всегда она останется непреодолимой преградой.
В этом случае это действительно большая преграда. Сколько людей томится в тюрьмах и ждет обмена на пленных!
Она же ранена. Раненые прежде всего.
Она стрелялась из револьвера?
Да.
Из того, что я ей подарил?
Наверное. И только благодаря тому, что это был пистолет, она осталась в живых. Если бы она стрелялась из винтовки, то погибла бы.
Это слабое утешение, Глухой.
Но ведь она жива!
Иногда смерть лучше жизни. Почему она так упорно ее искала?
Не потому, что не хотела жить. Она не самоубийца. Ты когда-нибудь думал о пуле, попадая в безнадежное положение?
Она нарочно искала смерть.
Нет, совсем не это. Жертвовала собой ради беженцев.
Ты всего не знаешь, Глухой.
Больше знаю, чем ты думаешь. Она искала смерти. Выбирая плен или смерть, она предпочла умереть.
И нашла то, чего больше всего боялась, плен. Это хуже смерти.
Но ведь она не сдалась. Не ее вина, что она промахнулась. Нельзя осуждать раненого за то, что он не в силах дальше бороться.
Всегда ли, размышлял я, жизнь лучше смерти? Лучше бы она умерла сразу. Плен для нее это унижение. Если бы оккупанты сжалились над ней, она приняла бы это как самое страшное наказание. Только смерть она восприняла бы как избавление. Для всех нас плен является бесчестьем, поэтому каждый боец бережет для себя последний патрон. Весна не первой использовала его. Только ей не удалось это сделать, как другим. Если девушка еще жива, она никогда не простит себе, что не воспользовалась винтовкой, а доверилась такому ненадежному оружию, как подаренный мною револьвер. Но я ведь дал ей пистолет не как оружие, а как подарок: ничего иного у меня не было тогда. Как она обрадовалась этому подарку! Пистолетик был совсем маленький, блестящий, походил скорее на детскую игрушку. Хорошо помню, как Весна прижала оружие к своей груди как самый дорогой подарок.
На долю Весны выпали только страдания. Может быть, даже больше, нежели другим, так как она была первой с Витуны женщиной, попавшей в плен, хотя ее и взяли раненой. Что она могла больше сделать? Разве она виновата, что доверилась револьверу?
Мысль об обмене пленными мне пришла в голову и без Глухого. Такой обмен у нас практиковался и раньше. Мы меняли пленных офицеров на наших людей, заключенных в тюрьмы оккупантами. Но сколько нам надо иметь пленных, чтобы освободить всех наших, прежде чем их расстреляют. Два десятка солдат, захваченных нами во время неприятельского наступления, не представляют особой ценности, на которую можно серьезно рассчитывать.
Кроме Весны многие наши товарищи давно ждут смерти или освобождения. Но я все же хотел первой обменять ее. Понимаю, что в отношении тех, кто давно, намного раньше ее, получил на такое право, это было бы несправедливо, но все же И это не только потому, что я люблю ее Прежде всего потому, что в моих глазах она поднялась очень высоко. Я как бы отвечаю за ее судьбу. Совесть не позволяет мне оставаться равнодушным к ее судьбе, хотя я не вижу никакого способа спасти ее. Но почему иногда и не поверить в чудо? А что такое чудо, как не особое выражение человеческих способностей, воли, активности? Разве не является чудом, что Витуна сегодня празднует? Кто бы мог сказать несколько дней назад, что на ней вообще когда-нибудь зазвучит песня?
Такие размышления наполняют меня верой в какую-то пока еще не известную возможность освобождения Весны. Ответственность, которую я чувствую, заставляет меня найти такую возможность. На тех пленных, какими мы располагаем, я не рассчитываю. За Весну нужен иной выкуп.
Из многих планов, что вертелись в моей голове, один не давал мне покоя. Вспоминаю, что еще в те времена, когда я собирался идти к партизанам, встречался с одним человеком. И тогда я был уверен, что под этим мундиром скрывается личность, приказам которой подчиняются воинские части. Позднее я часто испытывал стыд за то, что так легко прошел мимо этого человека, что у меня не хватило решимости захватить его.
Жил он на краю местечка, в отдельном доме возле корчмы, без охраны, будто сам подставлял себя под удар. Каждый день он заходил в корчму, там мы и встречались. Вел себя он свободно, разговаривал с людьми так, словно находился среди своих. Правда, тогда мы еще не были врагами. Несколько раз я отвечал на его приветствие, когда он здоровался, входя в корчму. Я предчувствовал, что через несколько дней поздороваюсь с ним иначе. У меня появилась мысль разделаться с ним, когда я узнал, что он фашистский главарь. Не пойму, почему я этого не сделал. Или у меня не хватило настоящей решимости и ненависти, или я боялся за людей, которые меня укрывали и берегли.
С тех пор этот человек у меня не выходит из головы. Даже вижу его во сне. В нескольких письмах из того местечка еще перед наступлением нам предлагали захватить эту важную птицу. Сам не знаю почему, я все откладывал эту операцию. И вот теперь наступил этот момент.
Я поделился своими мыслями с Глухим. Он с радостью воспринял мой план. Мы решили никого не подвергать риску и вдвоем провести операцию под видом разведки. Да, только я и Глухой! Мы знали, где находится этот человек. При мысли о счастливом исходе операции меня охватывает восторг. Военное счастье было благосклонно ко мне с первого дня. Пусть Глухой отдохнет немного, мы отправимся на охоту, и за два дня все будет окончено.
Он генерал? спросил Глухой.
Точно не знаю.
Ну, это неважно. Дай мне двух человек, и я его доставлю.
Пойдем только я и ты. Никого больше.
Такая операция не для тебя.
На этот раз больше, чем когда-либо, для меня. Достань у пленных новую форму. Мы должны выглядеть настоящими офицерами. Мундиры спрячь куда-нибудь подальше. Наденем, когда отойдем отсюда. Только бы не догадался комиссар.
Он мне сказал, что потребует Весну в обмен на пленных. Надо торопиться, чтобы его опередить.
Смотри, Глухой, выйдем, когда совсем стемнеет и комиссар заснет.
Мне вдруг захотелось спать, и я заснул, хотя в тот вечер не собирался так бездарно проводить время.
Мне показалось, как только я уснул, что передо мной появился свежевыбритый, напудренный, пахнущий одеколоном Глухой в форме итальянского офицера. Мне он принес целую кипу мундиров, предложил любой на выбор. Тот, который я взял себе, оказался большим.
Тебе больше подошел бы мундир лейтенанта, усмехнулся Глухой. Это соответствовало бы твоему возрасту. А в этом, что ты выбрал, нас легко поймают.
И он показал мне другой, такой же, как и на нем.
Откуда-то передо мной появилось большое зеркало. Поворачиваясь, я начал всматриваться в свое отражение. Настоящий офицер! Серьезно, форма мне идет. Теперь перед нами открыты двери во все гарнизоны. Радость охватила меня, когда я увидел себя с темными волосами, без седины. Какой бы я был лейтенант с седой головой? И вдруг я увидел Весну. Она стояла возле того же окна, где я ее увидел впервые. На ней белая блуза с красным пятном над сердцем. Она шла ко мне, но никак не могла приблизиться. Земля под ней уходила назад и уносила ее. Забыв, что передо мной зеркало, я бросился вперед, ей навстречу, но ударился о зеркало. Я понял, что лицо девушки только отражается в зеркале, и обернулся, но там царил мрак. «Не ищи меня там, послышался голос из зеркала. Там жизнь». Я снова повернулся к зеркалу, боясь, как бы она не убежала от меня. Весна быстро приближалась, раскрыв объятия и подняв голову, словно желая подставить шею под мои губы. Я потянулся, чтобы обнять ее за талию и привлечь к себе, но руки встретили пустоту. Я обнял только ее тень, которая исчезла, как бы растворилась в моих руках. И вот я снова увидел ее в глубине, на каком-то перекрестке дорог, где ее схватили вооруженные люди. Прежде чем они увели Весну, на зеркало опустилось покрывало.
Что с ней сейчас? Как вырвалась из моих рук ее тень? Почему ее повели вооруженные люди? Почему на зеркало опустилось покрывало? Чтобы я не видел, какой дорогой ее увели? Чтобы проникнуть в глубину зеркала и напасть на ее след, я быстро заглянул за него. Там был мрак слепоты. Неужели это я ослеп и больше никогда не стану зрячим? Из темноты слышится мой голос, он заклинает меня не колебаться, не падать духом, пока еще свежи следы. Путь далек. Выдержишь, не пропадет решимость, преодолеешь все препятствия, придешь к ней.
Я пробираюсь сквозь мрак, ударяюсь о стволы деревьев то головой, то туловищем, а они меня все окружают, наскакивают, как бы играя со мной. Что-то горячее ударило меня по глазам, и я прозрел. Зеркало снова блеснуло передо мной, открыв свою недостижимую глубину. Где-то в ней должна находиться Весна. Но девушка все не появлялась. Но вот показался тот перекресток, где ее поймали. И стрелки времени повернули назад. Я стою на перекрестке вместе с Глухим, оглядывая каждый путь, чтобы понять, по какому ее унесли. Все они одинаковы, все извилисты и все теряются в бескрайней дали. Каким путем идти? Как найти ее путь? И снова слышу свой голос: «Выбирай! Одна дорога жизнь, другая смерть. Ошибешься поправить нельзя!» Ах, освободиться бы от этой ложной тени, которая преследует меня и заставляет колебаться! Какой-то отвратительный тип говорит моим голосом, чтобы помешать моему намерению. И снова: «Даю тебе последний совет: не спеши!» Не могу поверить, что эти пути ведут совсем в противоположную сторону. Я ищу только ее путь, я найду его. Вдруг на одном из них я заметил следы. Это следы ее ног. Вот путь, который я ищу. Пойдем только по нему. И снова слышу свой голос: «Ложные это следы. Они отведут тебя дорогой, откуда не вернешься!» Ты меня не испугаешь, двойник! Кто-то говорит моим голосом. Но мы оба смело идем выбранным путем. После нескольких шагов раздается голос комиссара: «Вернись, Испанец, это не твой путь. Забываешь, зачем ты пришел на Витуну». Потому и иду, что знаю, зачем пришел. «Мы ее выкупим, Испанец! У нас найдутся пленные и для нее!» Я ее потерял, я ее и выкуплю. Это мой долг. Мы бежим, чтобы не слышать больше ничьих голосов.
Мы вошли в какой-то туннель, где нет ни света, ни жизни. Зеленая слепота поглотила все. В ушах у меня все время звучат голоса комиссара и мой. Я остановился на секунду, словно собираясь вернуться, мне показалось, что начинаю колебаться, и, не раздумывая, я бросился вперед.
Мы проникли в мертвое царство, чтобы победить его. Эта мысль придает мне сил, чтобы выдержать все, победить и снова увидеть свет. Не вернуться ли мне туда, где я слышал эти голоса в последний раз, чтобы снова потянуть их за собой? Кто знает, где конец этому зеленому мраку? Еще немного. Впереди всегда день. Только один шаг отделяет несчастье от счастья. Мы бежим быстрее. Туман начинает рассеиваться, зеленое отступает, открывая солнце. Наступает царство тепла и света весеннего дня.
Мы у подножия Витуны, перед самым домом на краю. Подошли ближе, чтобы рассмотреть обстановку. Здесь все по-старому. Воинские части на другом краю. Оттуда доносятся редкие выстрелы. Если ведется учебная стрельба, опасности нет. Возле дома никого. Не видно пулеметных и винтовочных стволов. Еще раз осматриваем, в порядке ли наша одежда, и идем вперед. Остановились перед ступеньками крыльца и прорепетировали еще раз приветствие поднятой рукой. У Глухого два раза не получилось: рука сжималась в кулак. Я выругал его: ведь эта мелочь могла все испортить. Затем спокойно вошли внутрь. Только мы переступили через порог, как перед нами появился человек, которого мы искали. Он был в пижаме. Мы вытянулись и подняли в знак приветствия руки. Он ответил нам тем же.
Почему так рано, господа?
Партизаны наступают, ответил я, не назвав его по чину, так как не знал его. Надо отойти. Нас окружают. Мы посланы для вашей охраны.
Они нас окружают?
Да. Слышите стрельбу?
Откуда они появились? Разве так исполняются мои приказы? Разве их не уничтожили?
Видимо, не всех. Да и тяжело это сделать с таким народом, и в таких горах, заметил Глухой, беря нить разговора в свои руки, словно потеряв ко мне доверие.
Я приказал все стереть с лица земли.
Уничтожено все, что можно. Только разве уничтожить народ и горы?
Об этом сказано в приказе о наступлении.
Надо все поправить новым наступлением, господин майор, Глухой наградил его первым пришедшим в голову, званием.
Не майор, а генерал. Вы, лейтенант, теряете присутствие духа.
Волнуюсь. Впервые приходится говорить с генералом.
Значит, отступление? Перед ними? Это печально, господа.
Не отступление, а заманивание их в ловушку.
Вы подогнали мою машину?
Надо добираться до нее кружным путем. Один участок простреливается партизанами. Может, и прошли бы, но не имеем права подвергать опасности вас. Приготовьтесь как можно скорее.
Генерал переоделся в мундир. Он не такой толстый, как мне казалось раньше. Если понадобится, сможем тащить его на себе.
За мной, господин генерал. Небольшой подъем и мы у машины.
Глухой шел впереди, пригибаясь, словно вокруг свистели пули. Снизу слышалась стрельба. Создавалось впечатление, что на местечко кто-то напал. За Глухим важно шагал генерал, только изредка пожимая плечами. Я следовал за ним с револьвером и веревкой в кармане, на случай если придется его связать. Когда мы подошли к подъему, Глухой повернулся к генералу и стал снимать с него пояс с револьвером.
Дайте мне револьвер! резко приказал генерал. Без него я чувствую себя неловко. Такой помощи мне не надо.
С нами вы в полной безопасности.
Но я солдат!
Генерал командует, а не стреляет.
Мне приходилось и стрелять.
Что ваша пуля из револьвера в сравнении с вашим словом? Одно генеральское слово закрывает глотки тысячам стволов Вы стреляете словом. Оно ваше оружие.
И револьвер никогда не лишний. Пуля из револьвера иногда стоит больше, чем орудийный снаряд. Путь в высшие слои общества нелегок. Его защищают оружием. Оружием приходится этот путь прокладывать.
Но не личным.
И личным. Верните револьвер, я приказываю!
Ваши приказания закон. Пока вы находитесь под нашей защитой, мы не смеем ставить вас в положение обычного бойца. Это было бы для вас оскорблением. Если понадобится, мы прикроем вас своим телом. Мы горды тем, что нам доверена ваша защита.
Отойдя от населенного пункта на приличное расстояние, мы надели на головы партизанские пилотки. Генерал с изумлением и страхом взглянул на нас.
Что это?
Это на случай, если встретимся с бунтовщиками. Мы хорошо говорим на их языке.
Вы служите нечестным способом. А вам известен смысл этой кокарды?
Пятиконечной звезды?
Да
Сколько раз нас обманывал противник, переодеваясь в нашу одежду. Разрешите и нам хоть раз воспользоваться подобным обманом?
А моя генеральская форма?
Это легче легкого. Если мы встретим партизан, мы скажем, что вы наш пленник.
Разве они так близко?
Они повсюду и появляются чаще всего там, где их меньше всего ожидают.
Вдалеке раздавались чьи-то голоса.
Что это? спросил генерал.
Это поют партизаны.
Они поют, когда сражаются?
И когда умирают.
Почему мы идем вверх, в горы?
Такая тактика. Мы ее меняем: до сих пор мы нападали снизу, а партизаны отступали в горы. Теперь роли переменились. Они, используя нашу тактику, нажимают снизу: так почему же нам не отойти вверх. Партизаны, как видно, хотят отдать нам горы, а сами занять города.
Иллюзия, лейтенант.
Большая иллюзия, генерал. Глухой впервые назвал его так, не добавив слово «господин».
Вы забываетесь, лейтенант. Как себя ведете? обиделся генерал.
Меня волнует ваше присутствие. Вы поймете меня, если нам удастся осуществить план выхода из окружения. Один деликатный вопрос: вы когда-нибудь думали, как поступить, если попадете к ним в руки?
Живым?
Да, живым.
Раздумывать о таких глупостях недостойно меня. Генералы живыми не сдаются. Без генералов человечество бы было обезглавлено. Кто бы вел народ на войны?
Но на войне бывали генералы, которые сдавались.