Он приладил палку, оперся на нее и проводил до калитки. Мы попрощались.
Если что надоприходи!.. Всегда рад буду, сказал он добродушно. Ты на каком курсе?
На второй перехожу.
Ну-ну!.. Когда-нибудь будешь мной командовать! Я на сверхсрочную собираюсь остаться.
Я медленно шел по дороге к лагерю и думал. Понесла меня нелегкая к этому самоуверенному индюку Нет, действовать так, как он, я не буду. Просто не могу. Отказаться, что ли, от отделения? Пойти к Корневу, сказать, что не справляюсь? Он, наверно, только пожмет плечами. Скажет, не ной и действуй, как тебе подсказывает совесть.
И чем ближе я подходил к лагерю, тем все больше укреплялся в решимости поступать по-своему. Пусть будет что будет, а пока я командую отделением
4
Несколько дней спустя, когда мы, усталые и голодные, возвращались с полевых занятий, на небольшом привале ко мне подсел Артамонов. Он снял пилотку, провел ладонью по раскрасневшемуся, потному лбу и, преодолевая смущение, сказал тихим голосом:
Товарищ командир! Посоветоваться с вами хочу.
Кто-то стал прислушиваться, и, заметив это, он придвинулся ко мне еще ближе.
В партию решил подавать! проговорил он. Как по-вашему, достоин?.. И посмотрел на меня внимательным, тревожным взглядом.
Как часто сам я думал о том, чтобы вступить в партию! Но всякий раз казалосьеще не имею права, не дорос. Ни с кем и никогда об этом не советовался. Мне казалось, что это решение должно вызреть само, а для этого необходимо время.
Значит, не рекомендуете? спросил он.
Нет, почему же, сказал я, испытывая волнение, словно вопрос, который тревожил Артамонова, касался меня самого, если решили, надо вступать.
Он помолчал, глядя на пыльную дорогу, которая, петляя по полям, исчезала за склоном к реке. Большой овод назойливо гудел перед глазами.
А ну тебя! отмахнулся от него Артамонов. Я вот о своих недостатках думаю. Как по-вашему, спросил он простодушно, меня примут? Все же взыскание имею! Козлов за опоздание влепил.
Примут, сказал я: мне не хотелось, чтобы этот так хорошо начавшийся разговор был прерван. Признаться, я удивился, что вы решили со мной о таком важном деле посоветоваться. Обычно по таким делам к Козлову ходят
Артамонов усмехнулся и ничего не сказал.
А как вы думаете? спросил я. Если одним можно ловчить, почему это запрещено другим?
Это вы о Богатенкове? Тут уж все от Козлова зависит. И потянулся к кому-то закурить, хотя у меня в руках дымилась зажженная папироса, потом внимательно на меня взглянул, улыбнулся, на этом наша беседа и кончилась.
5
В жизни отделения, казалось, наступило затишье. Случай с Богатенковым отошел в прошлое. Артамонов больше не возвращался к разговору, который мы вели с ним на привале. Споры прекратились. Но я понимал, что все это временно Просто нет повода, который мог бы взбудоражить и обострить застарелую болезнь.
И все же конфликт вскоре возник. Группу бойцов отправили в гости к шефам. Из комсомольского бюро полка Пришло указание выделить Богатенкова.
Нет! сказал я твердо. Богатенков не поедет! Поедет Степных!.. Степных, собирайтесь!
Богатенков уже надел новое обмундирование, начистил сапоги. Удар обрушился на него неожиданно.
Что же вы делаете, товарищ командир? тихо проговорил он. Как же так можно?
Можно, товарищ Богатенков! Пойдите лучше позанимайтесь радиоделом.
Стенных в растерянности топтался у входа в палатку.
Но Козлов, товарищ командир, всегда посылал Богатенкова
Сейчас я командир, а не Козлов! Поезжайте!
Степных переоделся и ушел, а Богатенков независимо стал наигрывать на балалайке.
Я понимал, что Козлов скоро узнает об этом. Ну что ж? Пусть
Ночью пошел мелкий, противный дождь. Он продолжался и весь следующий день. Лагерь сразу обезлюдел. Опустели линейки, дежурные сидели под своими грибками. Вернувшись с занятий, рота после ужина разошлась по палаткам. Общую вечернюю поверку отменили, и мы коротали время в ожидании отбоя.
Богатенков с наигранно веселой физиономией снова забренчал на балалайке. Степных, примостившись на своей койке, читал газету, с набрякшего брезента ему на лоб мерно падали капли, но он даже не замечал их. Артамонов вполголоса читал Северцеву и Киселеву полученное из дому письмо.
Я лежал на своей койке, разглядывал нависший над головой серый брезент и прислушивался к шуму дождя. Вспомнил, что третий день собираюсь написать письмо домой, но все что-то мешает. Сейчас хоть и есть время, да нет настроения. Потом стал прислушиваться к тому, что говорят соседи Артамонову. Судя по всему, отец Артамонова завербовался на стройку, переезжал туда и приглашал сына после демобилизации.
А ты напиши ему, спроси, нужны ли там радисты, говорил Северцев и при этом все время оглядывался на меня. Заметив, что я прислушиваюсь, он тут же постарался втянуть меня в общую беседу:Вот посоветуйся с командиром! сказал он громко. Он тебе то же скажет!..
А в чем дело? спросил я, подсаживаясь к ним на нары.
Да вот, глухим голосом сказал Артамонов, батька с деревней прощается. В Донбасс, на стройку, решил податься. В его голосе звучало сожаление, видимо, эта весть его не очень обрадовала.
А почему? спросил я. Сам решил?
Он кивнул.
Батька с братуховой женой не ладит, скаредная она. Давно уже грозился уехать. А тут вербовщики! Вот и сорвался. Меня к себе зовет. Только что я на шахте буду делать?.. У меня теперь специальность хорошая!.. Лучше поеду радистом куда-нибудь на зимовку!..
Северцев усмехнулся:
К белым медведям захотел!
Да, к белым медведям, сердито сказал Артамонов, в Арктику!
Северцев взглянул на меня.
Да чего тебе там делать? Радисты теперь везде нужны!.. Поезжай домой, чудак ты человек! Взгляните, какая у него там девушка! Артамонов, покажи-ка фотографию!
Не стоит, улыбнулся глазами Артамонов, но рука его сама потянулась к карману гимнастерки.
Я молчал, хотя мне очень хотелось взглянуть на девушку, которую любил этот внешне нескладный парень. Сам я в глубине души мечтал о том, что когда-нибудь и меня полюбит красивая умная девушка. Но мне не везло.
Ну, давай показывай, торопил Северцев.
Артамонов достал из кармана комсомольский билет, раскрыл его и бережным движением вынул небольшую фотографию, на которой я сразу же разглядел миловидное лицо и кудри, замысловато завитые провинциальным парикмахером. Так как никто из присутствующих сейчас не проявил к ней интереса, я понял, что Артамонов не одному мне оказывал подобное доверие.
Да, проговорил я, невольно лукавя, такую любить можно!..
Все засмеялись.
Вот видите! весело воскликнул Артамонов, отбирая у меня карточку и вновь пряча ее в комсомольский билет. Раз командир одобрил, теперь обязательно женюсь!
Богатенков ударил по струнам балалайки.
Бери меня в сваты!
А кто она? спросил я. Кем работает?
Зоотехником. Курсы кончила.
Ну, а в Арктику она поедет?
Артамонов удивленно взглянул на меня.
Она со мной куда угодно поедет!.. Любит крепко.
Он сказал это с таким чувством, с такой душевной открытостью, что никто не улыбнулся. Только Меншуткин спросил:
Отцу-то что напишешь?
Не поеду я к нему! твердо сказал Артамонов, слез с койки и молча стал затягивать пояс. Пора заступать на дежурство, проговорил он, надел фуражку и ушел, громко скрипя по гравию коваными сапогами.
Северцев и Богатенков что-то крикнули ему в ответ, но уже было поздно.
После отбоя я долго еще ворочался на своем топчане, прислушиваясь к размеренной дроби дождя по брезенту, и вновь и вновь перебирал в памяти этот вечер. Что-то у меня как будто начинает получаться
6
Чрезвычайное происшествие! После ночного дежурства на телефонной станции Артамонов куда-то исчез и вместо восьми вернулся в палатку около одиннадцати утра. Почти три часа самовольной отлучки! Не шутка! За это полагается суток десять ареста.
Вот радость для Козлова! Не успел заболетьи все пошло кувырком. Какой-то стажер, которому по ошибке доверили отделение, все развалил и пустил прахом!
Что же ты, Артамонов, наделал? крикнул я, когда он устало, вразвалку, вошел в палатку. Как ты смел так поступить?!
Товарищ командир, сказал он, виновато опустив плечи, тут одна история приключилась
Какая история? вскипел я. Брось ты истории рассказывать!
Богатенков крикнул:
Тебе одного взыскания мало? Еще захотел?
Теперь все отделение должно за тебя, дурака, отвечать! поддержал Богатенкова Киселев.
Упреки сыпались на Артамонова со всех сторон, но он только моргал глазами и молчал.
А ведь я за тебя заступался, сказал я с досадой. Считал, что тебя незаслуженно обижали! Да, прав Козлов, что тебе не доверяет!
Наконец, успокоившись, я начал его допрашивать:
Говори, куда ходил?!
Он растерянно развел руками.
Так, понимаете, товарищ командир!.. Такая история вышла!.. Женщина на дороге рожала!..
Ему не дали договорить. Грохнул смех. Можно было ожидать любого оправдания, но придумать такое!.. Нет, это чересчур!
Слушай, Артамонов, сказал я, за кого ты нас считаешь?.. Какая женщина?! Почему на дороге?!
Не знаю, пожал он плечами. Я до шоссе ее довел. Искал попутную машину. Махал, махал руками! Штук десять проехали И ни у кого совести не было Наконец у одного нашлась!..
А фамилию женщины знаешь? ядовито спросил Северцев.
Не знаю, резко обернулся Артамонов, не спрашивал Катей ее зовут.
А номер машины запомнил?
Когда женщина рожаеттут не до номеров.
Ловко! воскликнул Северцев. Уехала, и концы в воду!.. Эх, Артамонов, хитер же ты!
Северцев еще более упорно, чем я, настаивал на виновности Артамонова. И это, если угодно, вдруг поколебало мои подозрения.
Идите, товарищ Артамонов! стараясь быть суровым, произнес я. С вами командир роты разберется.
Он вздохнул, растерянно оглядел всех нас и вышел из палатки. Я же отправился к лейтенанту Корневу доложить о происшествии. Но пока я шел, у меня созревал иной план.
Хотя рассказ Артамонова и выглядел на первый взгляд неудачной выдумкой, все же надо это проверить. Ведь если все правда, он совершил поступок гуманный. А если неправда? Тогда любое наказание будет для него недостаточным
Ну на что, спрашивается, он мог потратить два часа? Здесь у него знакомых нет. В Ленинград за это время он бы съездить не успел. Если же кто-нибудь приехал к нему, так он мог подойти к лагерю и попросить разрешения поговорить с гостем.
Нет, здесь не так-то все просто! И я не должен поддаваться первому впечатлению.
Я с такой убежденностью изложил дело Корневу, что он сам зажегся идеей довести все до конца.
Выйдя из палатки лейтенанта, я тут же отправился на узел связи и позвонил в ближайшую гражданскую больницу.
Да, трудненько пришлось в поисках истины!.. Во-первых, услышав, что я интересуюсь роженицами, дежурные телефонисты стали вовсю проезжаться на мой счет. Я тут же получил кличку «счастливый папаша».
Что ж, пришлось с этим примириться. Но, к сожалению, в сельской больнице женщины по имени Екатерина не нашлось. Куда еще звонить? Какие еще населенные пункты лежат вдоль шоссе? А вдруг машина увезла женщину в Ленинград? Там ее не разыскать
Я все больше и больше убеждал себя в том, что Артамонов говорит правду. Но как это доказать?.. Дозвонился еще до трех больниц; в них были Кати, но все они поступили или вчера, или несколько дней назад.
Я вернулся в палатку в самом мрачном состоянии духа. Артамонов, присев на койку, пришивал к гимнастерке чистый воротничок. Эпическое спокойствие, с которым он это делал, вызвало у меня прилив тихого бешенства.
«Я за него страдаю, думал я с негодованием, а он себя ведет так, как будто ничего не случилось».
Артамонов, зачем мнете койку?., сорвал я свою злость. Пересядьте на скамейку!
Он встал и покорно вышел.
Эй! Счастливый папаша! Поди сюда!..
Я обернулся. Из окна полковой телефонной станции высунулся сержант Бобров. Он махал мне рукой, но я не собирался останавливаться. Сыт по горло его насмешками!
Папаша! снова крикнул он. Поди же скорее сюда! Женщина нашлась!
Шутишь?!
Какие могут быть шутки? Иди к воротам! Там шофер плащ-палатку привез! Говорит, ребенка в нее пеленали Иди быстрей!
Через минуту я уже был на контрольно-пропускном пункте.
Посреди дороги, разговаривая с дежурным, стоял невысокий молодой шофер в промасленном ватнике, с зеленой плащ-палаткой в руке.
Кого ждете? спросил я и шумно перевел дыхание.
Шофер улыбнулся.
Тут одного бойца Крестного отца, можно сказать Он в плащ-палаточку ребенка принимал. Шофер переглянулся с дежурным, и оба весело подмигнули друг другу. Вот решил завезти. Имущество все же казенное. Попасть может!..
Это же мой Артамонов! Он в моем отделении! радостно крикнул я.
Ну, ему и передайте!
Шофер торжественно вручил мне плащ-палатку, залез в кабину и, развернув машину, уехал.
Когда я вернулся, Артамонов все еще сидел на скамейке, орудуя иголкой с ниткой. Я бросил плащ-палатку к его ногам.
Возьми!..
Он взглянул на нее, даже потрогал, потом поднял на меня необыкновенно счастливые глаза. Таких я, кажется, еще никогда не видел!..
7
Стажировка подходит к концу. Скоро вернется Козлов, и я сдам ему отделение.
Но жизнь пока идет своим чередом.
Со всеми бойцами у меня установились ровные отношения. Только Северцев липнет, старается услужить, каждое приказание, как говорится, ловит на лету.
И надо же случиться, что именно он дважды опоздал в строй. У меня чесались руки его проучить.
После вечерней поверки приказал отделению остаться на месте, скомандовал «смирно» и объявил Северцеву выговор за систематическое опоздание в строй.
Я видел, как посерело его лицо, как жалко опустились плечи, он глотнул воздух и обвел языком сухие губы. В этот момент мне даже стало его жаль.
Когда я скомандовал «разойдись», Артамонов вдруг обнял Северцева за плечи.
Не унывай! усмехнулся он. Козлов вернется, взыскание снимет.
Северцев зло толкнул его локтем и побежал в палатку.
А через три дня, накануне последнего дня стажировки, вернулся Козлов. Он переступил порог палатки, загорелый, отдохнувший.
Здорово, хлопцы! весело крикнул он и оглядел всех сверлящим, испытующим взглядом.
Я увидел, как озарилось мстительной радостью лицо Северцева и как дрогнули губы Артамонова.
A-а, Козлов!.. Принимай отделение! так же весело сказал я, поднявшись ему навстречу. Все в полном порядочке!
Да, вижу! усмехнулся Козлов и задержал взгляд на Северцеве; я понял, что тот ему уже все доложил, в своей интерпретации конечно. Порядочек полный! Он вынул платок и долго вытирал красную крепкую шею. А ну, Березин! вдруг обратился он ко мне. Пойдем-ка поговорим по-дружески.
Он вышел из палатки и неторопливым, хозяйским шагом пересек переднюю линейку. Я шел за ним, глядя в его широкую, мускулистую спину, ощущая, как во мне нарастают неприязнь к нему и злость. Ну что ж, поговорим, если хочет!
Отойдя шагов на двадцать, он остановился и подождал, пока я подойду ближе.
Несколько мгновений мы молча мерили друг друга пристальными взглядами, словно боксеры, которые выискивают незащищенное место, куда бы можно было покрепче ударить.
Ну что же, Березин, медленно проговорил Козлов, натворил ты дел!.. Ведь я тебя по-доброму предупреждал! Его серые глаза сощурились, он смотрел на меня с насмешливым сожалением.
Я поглубже засунул руки в карманы и тоже сощурил глаза: пусть видит, что напал не на пугливого.
Да, вижу, что ты решил поговорить дружески
Он словно не понял иронии:
Я за твою репутацию борюсь, Березин! Как ты низко пал!.. Дошел до того, что Артамонова своим подхалимом сделал.
Я задохнулсятак несправедливо, так бесчестно было то, что он сказал.
Знаешь, Козлов! проговорил я, сдерживаясь, чтобы не ударить его. Попадись только мне, когда я стану лейтенантом!..
Ну и силен же ты! Он оглушительно засмеялся, показывая крупные белые зубы, но мне показалось, что смеется он не потому, что ему весело: ему хочется, чтобы кто-то видел, как он берет надо мной верх.